Читать онлайн книгу "«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть III. Пермская духовная семинария начала XX века"

«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть III. Пермская духовная семинария начала XX века
Василий Алексеевич Игнатьев

Виталий Георгиевич Бояршинов


Воспоминания уральского преподавателя и бытописателя Василия Алексеевича Игнатьева (1887-1971) в 10 частях. В 3-й части автор рассказывает о Пермской духовной семинарии начала XX века, учебном процессе и преподавателях, досуге и быте учащихся.




Предисловие к Части

III

.

Третья часть посвящена Пермской духовной семинарии начала XX века. В отличие от опубликованной ГКБУ «Государственным архивом Пермского края» книги воспоминаний В. А. Игнатьва о Пермской духовной семинарии начала XX века в 2-х частях, в настоящую публикацию вошли переработанные очерки автора в изменённой структуре, дополнительные материалы, примечания в постраничных сносках и расширенное количество фотоиллюстраций.

Пермская духовная семинария – старейшее учебное заведение в Перми и имеет большую историю. Она являлась центром христианского просвещения во всём Пермском крае. Семинария была открыта 11 (23 по новому стилю) ноября 1800 г. Все духовно-учебные заведения (училища, семинарии и академии) имели широкие задачи – готовить как квалифицированные кадры духовенства, в том числе монашеские кадры, так и кадры светских деятелей – преподавателей светских предметов. Центральное место в учебной программе занимал цикл богословских наук. Кроме богословских предметов в учебном плане были и другие – светские предметы. Духовно-учебные заведения имели в своём основании консервативный «дух»: они ставили целью не столько само умственное развитие, сколько дисциплину ума, указывали духовно-нравственное направление развитию способностей молодых людей. Выпускниками их были как многие известные религиозные деятели, так и деятели науки, самоотверженные учителя и врачи, люди с глубоким сознанием долга, воспитатели и учителя многих знаменитых учёных. Деятельность выпускников духовно-учебных заведений отличалась разнообразием и многогранностью своей деятельности.

11 (24 по новому стилю) ноября 1900 г. отмечалось 100-летие Пермской духовной семинарии. Она была одной из лучших духовных школ в России. За период 1800-1917 гг. её окончило более 3000 человек. Самыми известными выпускниками из духовных лиц были: архиереи Иннокентий (Коровин)[1 - Иннокентий (Коровин Яков Максимович) (1778-1840) – сын пономаря. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1804 г. Преподаватель греческого языка в Пермской духовной семинарии в 1805-1813 гг. Архимандрит Соликамского Свято-Троицкого монастыря в 1813-1818 гг. Преподаватель истории и инспектор Пермской духовной семинарии в 1818-1824 гг. Епископ с 1827 г., архиепископ с 1832 г. Архиепископ Волынский в 1832-1840 гг.], Иона (Капустин)[2 - Иона (Капустин Ипполит Леонтьевич) (1790-1867) – сын протоиерея г. Камышлова. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1808 г. Преподаватель Пермской духовной семинарии в 1809-1818 гг. Магистр богословия Московской духовной академии 1824 г. Инспектор Пермской духовной семинарии в 1825-1829 гг. В монашестве с 1826 г., иеромонах, архимандрит с 1829 г. Ректор Пермской духовной семинарии в 1829-1830 гг. Епископ Екатеринбургский, викарий Пермской епархии в 1846-1859 гг.], Палладий (Пьянков)[3 - Палладий (Пьянков Павел Георгиевич) (1816-1882) – сын протоиерея г. Оханска. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1834 г. Кандидат богословия Московской духовной академии 1840 г., магистр богословия 1841 г. Священник с 1844 г., иеромонах с 1846 г., архимандрит с 1854 г. Ректор Пермской духовной семинарии в 1854-1860 гг. Епископ Олонецкий и Петрозаводский в 1877-1882 гг. Духовный писатель.], Стефан (Знамировский), Аркадий (Ершов)[4 - Аркадий (Ершов Александр Павлович) (1878-1937) – сын священника г. Красноуфимска. Окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1901 г. Священник с 1902 г., протоиерей, архимандрит. Епископ Кунгурский в 1924-1929 гг. Архиепископ с 1935 г. Священномученик Русской Православной Церкви.]; протоиереи Г. А. Пьянков[5 - Пьянков Георгий Антипович (ок. 1779-1858) – один из первых выпускников Пермской духовной семинарии 1802 г. Священник с 1802 г., протоиерей с 1820 г. Служил в г. Оханске.], А. М. Луканин[6 - Луканин Александр Матвеевич (1821-1889) – сын пономаря Осинского уезда. Окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1842 г. Священник с 1842 г., протоиерей с 1862 г., благочинный. Редактор «Пермских епархиальных ведомостей» в 1879-1889 гг. Председатель Пермского епархиального училищного совета в 1884-1889 гг. Духовный писатель, археолог и историк.], Е. А. Попов[7 - Попов Евгений Алексеевич (1824-1888) – сын священника г. Красноуфимска. Окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1844 г. Священник с 1844 г., протоиерей с 1869 г. Духовный писатель и общественный деятель. Основатель просветительского братства святителя Стефана Великопермского.], И. А. Никитин[8 - Никитин Иоанн Алексеевич (1842-1918) – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1862 г. Регент архиерейского хора в 1868-1871, 1874-1875, 1883-1894 гг. Протоиерей Мотовилихинской Свято-Троицкой церкви в 1902-1906 гг., Пермского Спасо-Преображенского кафедрального собора в 1906-1918 гг.] и др. В Пермской духовной семинарии обучались или закончили её около 50 священномучеников Русской Православной Церкви XX века. Из светских лиц самыми известными были: В. М. Флоринский[9 - Флоринский Василий Маркович (1834-1899) – сын диакона Владимирской губернии. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1853 г. и С.-Петербургскую медико-хирургическую академию в 1858 г. Доктор медицины 1861 г. Известный врач, этнограф и археолог.], П. И. Макушин[10 - Макушин Пётр Иванович (1844-1926) – сын причетника Оханского уезда. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1863 г. Обучался в С.-Петербургской духовной академии. Деятель народного просвещения в Сибири.], П. Н. Серебренников, А. С. Попов[11 - Попов Александр Степанович (1859-1906) – сын священника Верхотурского уезда. Обучался в Далматовском духовном училище в 1868-1870 гг., окончил Екатеринбургское духовное училище по 1-му разряду в 1873 г., 4 класса Пермской духовной семинарии в 1877 г. Кандидат физико-математических наук С.-Петербургского университета 1882 г. Преподаватель кафедры физики С.-Петербургского университета. Преподаватель физики, математики и электротехники в Минном офицерском классе в Кронштадте, преподаватель физики в Техническом училище Морского ведомства в Кронштадте в 1890-1901 гг. Почётный инженер-электрик 1899 г. Профессор физики Императорского Электротехнического института в 1901-1905 гг., ректор в 1905-1906 гг. Изобретатель радио.], А. В. Карташёв[12 - Карташёв Антон Владимирович (1875-1960) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1894 г. Кандидат богословия С.-Петербургской духовной академии 1899 г. Последний обер-прокурор Святейшего Синода и министр исповеданий Временного правительства в 1917 г., обеспечивший передачу церковной власти Поместному собору Русской Православной Церкви 1917-1918 гг.], П. П. Бажов, В. С. Верхоланцев[13 - Верхоланцев Владимир Степанович (1879-1947) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1901 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1905 г. Окончил историко-филологический факультет Пермского государственного университета в 1922 г. Пермский педагог и краевед.] и др. Образование, полученное в семинариях, особенно в части философии, психологии, дидактики, древних языков, давало выходцам из духовного сословия, возможность продолжить обучение в светских высших учебных заведениях – университетах и институтах, а также преподавать и врачевать, в том числе и после революции, занимая значительное место в рядах интеллигенции 1920-1930-х гг.

15 марта 1918 г. последовало закрытие Пермской духовной семинарии (ее здание было конфисковано для нужд ВЧК[14 - ВЧК – Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете Народных Комиссаров РСФСР.]). Деятельность Пермской духовной семинарии возобновлялась на несколько месяцев в 1919 г. Затем более 70 лет в Перми не было духовно-учебных заведений. В новейшее время деятельность Пермской духовной семинарии возобновлена 25 декабря 2009 г.[15 - Прежняя Пермская духовная семинария располагалось по адресу: Кунгурская ул. (Комсомольский проспект), 1. В 1930-2000-х гг. в здании бывшей семинарии размещалось Пермское высшее военное командно-инженерное училище ракетных войск и артиллерии (ВКИУ). Здание было капитально реконструировано (надстроены 2 этажа, перестроены: правое крыло со стороны ул. Монастырской (Орджоникидзе) и левое крыло со стороны ул. Набережная (Окулова), внешне изменён облик в формах конструктивизма с переходом к сталинскому классицизму). В настоящее время здание превращено в офисные центры «Бажов» и «Садко». Современная Пермская православная духовная семинария располагается по адресу: шоссе Космонавтов, 185.] Она является современным учебным заведением с высшим духовным образованием для подготовки достойных священнослужителей Русской Православной Церкви.

К воспоминаниям о Пермской духовной семинарии в XIX веке не раз обращались и писали её историю, используя официальные документы: архимандрит Иероним (Лаговский)[16 - Иероним (Лаговский Иоанн Евгеньевич) (1827-1884) – сын священника Костромской губернии. Окончил Костромскую духовную семинарию в 1849 г. Магистр богословия С.-Петербургской духовной академии 1853 г. Преподаватель логики и психологии в Пермской духовной семинарии в 1853-1858 гг., 1861-1868 гг. Священник с 1856 г., протоиерей с 1858 г. Ректор Пермской духовной семинарии в 1868-1879 гг., архимандрит с 1874 г. Член С.-Петербургского духовно-цензурного комитета с 1879 г. См. Лаговский И. Е., прот. Открытие Пермской семинарии и история ее до преобразования, бывшего в 1818 г. Пермь,1867-1868 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 581; Лаговский И. Е., прот. История Пермской семинарии после преобразования, бывшего в 1818 г. Пермь, 1870-1873 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 583; Иероним (Лаговский), архим. История Пермской семинарии после преобразования, бывшего в 1840 г. Пермь, 1874-1877 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 582; Иероним (Лаговский), архим. История Пермской духовной семинарии. Изд. свящ. И. Шестакова. Екатеринбург, 1900 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 588.], Н. Н. Новиков[17 - Новиков Николай Николаевич (1875-1943) – сын мещанина г. Перми. Окончил Пермскую мужскую гимназию в 1893 г. Кандидат С.-Петербургской духовной академии 1897 г. Преподаватель русского и церковно-славянского языков в Пермском духовном училище в 1897-1898 гг. Преподаватель литургики, гомилетики и практического руководства для пастырей в Пермской духовной семинарии в 1898-1906 гг. Преподаватель еврейского языка в Пермской духовной семинарии в 1899-1903 гг. Преподаватель Закона Божия в Пермской Мариинской женской гимназии в 1900-1901 гг. Редактор «Пермских епархиальных ведомостей» в 1900 г. Член и архивариус Пермской учёной архивной комиссии. См. «Историческая записка о Пермской духовной семинарии (1800-1900)». Екатеринбург, 1900; «Очерки по истории Пермской духовной семинарии со времени преобразования её по уставу 1867 г. Пермь, 1900-1902 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 587; «Роль Пермской духовной семинарии в изучении прошлого Пермского края (краткий очерк)» Труды Пермской учёной архивной комиссии. Пермь, 1901. Вып. 4. // ГАПК. Ф. печ. изд. № 520.], Н. П. Седых[18 - Седых Николай Павлович (1862-1917) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1883 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1887 г. Преподаватель пения в Пермском духовном училище с 1888 г., затем делопроизводитель, бухгалтер, старший ревизор в Пермском губернском акцизном управлении. Библиофил, краевед. Автор «Очерков истории Пермской духовной семинарии за 1877-1884 гг.». Пермь, 1915.], священник И. В. Шестаков.[19 - Шестаков Иаков Васильевич (1858-1918) – сын священника Пермского уезда. Окончил Пермское духовное училище по 1-му разряду в 1873 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1879 г. Преподаватель в сельских школах в 1879-1887 гг. Священник в 1887-1899 гг. Писатель, краевед, строитель церквей и основатель монастырей. Член Пермской учёной архивной комиссии. Составитель «Юбилейной памятной книги для духовенства». Пермь, 1899 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 593; «Краткого исторического очерка столетия Пермской епархии (1799-1899)». Пермь, 1899 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 553; «Справочной книги всех окончивших курс Пермской духовной семинарии». Пермь, 1900 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 595. В нач. 1900-х гг. создал собственное издательство «Кама». С 1909 г. постоянно проживал в г. С.-Петербурге, работал в цензурном комитете Святейшего Синода. В 1917 г. вернулся в г. Пермь. Убит большевиками. Священномученик Русской Православной Церкви.]

История Пермской духовной семинарии начала XX века, её преподавателей и студентов остаётся малоизвестной. За 100 лет со времени её закрытия к её истории обращались крайне редко.[20 - Горовой Ф. С. Революционно-демократическое движение в Пермской губернии в 60-х гг. XIX в. Молотов, 1952 // ГКБУ «ГАПК». Ф. печ. изд. № 26954; Шилов А. В. Н. П. Седых как исследователь истории Пермской духовной семинарии // Страницы прошлого. Пермь, 1999. Вып. 2; Калинина Т. А. Педагоги и ученики Пермской духовной семинарии // Путь в историю, пути истории. Пермь, 2002. С. 101-110 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 41606; Перескоков Л. В. Памятник истории «Пермская духовная семинария»: жизнь после смерти // Пермский дом в истории и культуре края. Выпуск 3, Пермь, 2010; Нечаев М. Г. Культурное «гнездо» российской провинции: библиотека Пермской духовной семинарии // Смышляевский сборник: исследования и материалы по истории и культуре Перми. Вып. 5. Пермь, 2013. С. 28-50.] Воспоминания же В. А. Игнатьева всё это время вообще оставались невостребованными.

В. А. Игнатьев обучался в Пермской духовной семинарии в 1902-1909 гг., в течение 7 лет (оставался на повторительный 2-й курс по причине болезни), и был помощником инспектора Н. И. Знамировского и преподавателем латинского языка в 1914-1916 гг. Он описал внутреннее и внешнее устройство семинарии, включил портреты-миниатюры преподавателей и студентов, так как запомнил их сам и, отчасти, узнал от своих знакомых. Его воспоминания позволяют узнать много интересного об учебном процессе, досуге, быте, фольклоре семинаристов. Кроме того, воспоминания В. А. Игнатьева могут помочь понять и оценить духовную атмосферу крайне сложной дореволюционной эпохи. С одной стороны, это был период развития российской науки и образования, с другой стороны, эти годы были временем духовного кризиса общества, особенно молодой его части – учащегося студенчества.

По мнению доктора исторических наук, протоиерея Алексея Николаевича Марченко, Православная церковь в России в синодальный период «существовала под плотной государственной опекой, лишавшей её возможности самостоятельного развития, выражения собственного мнения и церковно-общественной инициативы». К началу XX века «кризис монархической государственности и «казённого» православия созрел окончательно». В то же время это было временем своеобразного «религиозного пробуждения», когда для многих представителей образованного слоя российского общества вопросы религии и Церкви стали «базисными». На почве духовной неудовлетворённости в среде российской интеллигенции стало развиваться богоискательство, появилось стремление к общению с Православной Церковью». Богоискатели понимали и искренне желали церкви восстановления её общественного авторитета путём освобождения от удушливых объятий государства и изжившей себя старой синодальной системы церковного устройства. Однако этим мечтам не было суждено осуществиться».[21 - Марченко А. Н., прот. «Сто лет под покровом Пресвятой Богородицы. Русская Православная Церковь и Пермский Университет в прошлом и настоящем». Пермь, 2016. С. 8-10.]

Известны воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского)[22 - Евлогий (Георгиевский) (1868-1946) – митрополит, управляющий приходами Русской Православной Церкви в Западной Европе. Автор воспоминаний «Путь моей жизни». Париж, 1947, Москва, 1994.], как духовного лица, который тоже описывает годы, проведённые в духовной школе, как студентом, так и преподавателем, и ректором (1877-1902 гг.). И если митрополит Евлогий в молодости представляется «взыскующим града Господня» (т. е. стремящимся к священнослужению), то Игнатьев в этом случае – «отбывателем» (т. е. пользующимся своим происхождением для получения образования за «казённый счёт», а затем служащим по требованию духовного начальства). Он сам признавал, что «люди, не собиравшиеся посвятить себя в священнослужители, отсиживались в этих классах [богословских – ред.] в силу того, что податься было не куда, а если и представлялась возможность куда-либо поступить, то для этого требовалась подготовка, на которую не всякий мог решиться. Повинуясь этому общему течению и Петя [псевдоним автора – ред.] отсиживался с затаённой мыслью поступить потом в какое-либо высшее учебное заведение».[23 - Из автобиографических очерков В. А. Игнатьева «Петя Иконников» («Учение Пети Иконникова в Пермской духовной семинарии»). ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 723. Л. 48-67 об.]

Митрополит Евлогий называл старца преподобного Амвросия Оптинского[24 - Амвросий (Гренков) (1812-1891) – иеромонах Оптиной пустыни. Почитался при жизни как старец. Прообраз старца Зосимы в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы».] своим спасителем от духовного разложения в те годы. У В. А. Игнатьева такого духовного наставника не было. Видя фальшь и двуликость современной эпохи, когда слова были одни, а реальность другой, и она не менялась к лучшему, большая часть учащегося студенчества оказалась подвергнута возрастным искушениям, которые становились настолько сильными, что вызывали оппозиционные и нецерковные настроения. Некоторое влияние в этом отношении на умы семинаристов исходило даже от преподавателей. Обострение внутренних противоречий пронизывало всё общество, всё больше людей осознавало, что жить «по-старому», отрицая необходимость преобразований, уже невозможно. Даже в духовных семинариях и академиях такие настроения, выливались порой в волнения и беспорядки, особенно во время революции 1905-1907 гг. Всё кипело, бурлило, заставляло митинговать и дискутировать. Ещё ранее, будучи инспектором Владимирской духовной семинарии, митрополит Евлогий вспоминал: «Была коренная фальшь в участи моих воспитанников. Молодежь, в большинстве своём стремившаяся на простор светской школы, втискивалась в учебное заведение, весь строй которого был церковный. Придёшь, бывало, на молитву – в огромном зале стоят человек триста-четыреста, и знаешь, что 1/2 или 1/3 ничего общего с семинарией не имеют: ни интереса, ни симпатии к духовному призванию. Поют хором молитвы, а мне слышится, что поют не с религиозным настроением, а со злым чувством; если бы могли, разнесли бы всю семинарию…»[25 - Евлогий (Георгиевский). «Путь моей жизни». («Глава 8. Инспектор семинарии».). М., 1994.]

Хотя В. А. Игнатьев и не был одним из активных участников революционных беспорядков, но он не смог не пропустить эту атмосферу через себя. В то же время учился он хорошо, каждый раз заканчивая класс по 1-му разряду.

Его воспоминания являются единственным и очень специфическим мемуарным свидетельством о Пермской духовной семинарии начала XX века. В связи с этим необходим осторожный подход к изучению его мемуаров. Особенностью их является то, что автор писал по прошествии полстолетия с того времени, когда вышел из семинарии, следовательно, он мог утратить более точные сведения из-за возрастных провалов в памяти и, возможно, поэтому писал не однажды, а продолжал писать в течение нескольких лет, зачастую возвращаясь к своим старым воспоминаниям и делая их отдельные расширенные редакции. Взяв на себя роль историка, В. А. Игнатьев сделал попытку раскрыть историю Пермской духовной семинарии за 1900-1917 гг. Его воспоминания изобилуют портретными характеристиками и тонким психологическим анализом событий и личностей, это позволило автору создать широчайшую панораму описываемого времени. Автор использует не только свои воспоминания, но и данные других лиц, с которыми общался в период «мемуарного творчества» (И. С. Богословский, М. М. Щеглов, В. П. Бирюков, А. Н. Шишёв и др.). Однако, несмотря на всю широту воспоминаний, это только приоткрытие завесы прошлого, причём довольно субъективное. Автор запомнил семинарию, преимущественно, по своему выпуску 1909 г. и отчасти по службе в 1914-1916 гг. Из его поля зрения выпали многие выпускники других курсов (как «богословы», так и «бунтовщики»), преподавательская деятельность и учебный процесс накануне закрытия семинарии в 1918 г. Обращая пристальное внимание на деятельность протоиерея К. М. Добронравова, А. П. Миролюбова, Н. И. Знамировского, протоиерея Т. П. Андриевского в эти годы, автор, в тоже время, почти никак не обозначает своё личное участие в деятельности семинарии в качестве помощника инспектора и преподавателя. Отсутствуют в его воспоминаниях архиепископ Андроник (Никольский), ректоры семинарии архимандрит Феофан (Ильменский) и архимандрит Матфей (Померанцев).

Семинария принимала выпускников четырёх духовных училищ: Пермского, Соликамского, Екатеринбургского и Камышловского, и все они вместе растворялись в общей массе семинаристов, но В. А. Игнатьев, преимущественно, выделяет среди них, во-первых, «своих» – камышловцев, которые по его представлению впитали в себя особенности уклада и быта духовной школы, а во-вторых, тех, с которыми позднее жил и работал в г. Свердловске, и на примере их жизни постарался доказать тезис о «живучести семинарского племени». Очевидно, что события 1917 года для автора были трагедией. Дореволюционная эпоха и Пермская духовная семинария вместе с ней представлялись В. А. Игнатьеву безвозвратно ушедшими явлениями молодости, а советское государство и коммунизм – грубой, но закономерно установившейся формой общественного устройства. В то же время, не желая признавать атеизм, автор и не принимал авторитет Русской Православной церкви, находившейся в тисках тоталитарной системы, и не смог не оказаться подверженным процессу ломки социальных устоев после революции, гражданской войны и периода репрессий. В этом смысле, его воспоминания являются свидетельством духовной трагедии тех «богоискателей», у которых оказалась потерянной живая связь с канонической Русской Православной Церковью.

В. А. Игнатьева был человеком музыкально одарённым, любил церковное пение и много места уделял в воспоминаниях увлечению пением, семинарскому хору, лучшим певцам-семинаристам, связям семинарии с культурными деятелями г. Перми. Возможно, он оказался единственным, кто настолько подробно осветил историю церковного певческого искусства в Перми в начале XX века. И хотя это искусство так и не стало для него церковной службой с углублённым вниманием к церковным канонам, как увлечение оно помогло ему сохранить добрую память и приятные воспоминания о годах своей юности, проведённой в духовной школе, а также пронести эту память через поколения. Его мемуары это исповедь человека, жившего и творившего в определённую эпоху, и стремящегося поделиться личным опытом. К большинству своих наставников и преподавателей он старался отнестись с добротой и уважением, постоянно памятуя тезис, выработанный в итоге семинаристами: «Наставникам, хранившим юность нашу, не помня зла, за благо воздадим».

Публикацию открывают очерки «Старая Пермь» и «Кама» – воспоминания семинариста о г. Перми.

Основным текстом публикации являются собственно «Очерки по истории Пермской духовной семинарии» из «пермской коллекции» воспоминаний автора: описание семинарии, очерки о педагогическом составе и обслуживающем персонале. Центральной темой являются впечатления автора от событий революции 1905-1907 гг.

Под общим заголовком «Страницы прошлого Пермской духовной семинарии» находятся очерки автора с описанием быта, досуга и фольклора семинаристов, которые были найдены в разных частях рукописных воспоминаний: в очерках по истории Пермской духовной семинарии, по истории села Русская Теча, автобиографических воспоминаний. Автор вспоминает выпускников своего курса 1909 г., пишет о любви семинаристов к своей alma mater и семинарской гордости. Далее следуют очерки о жизни и работе автора в Перми и описание семинарии в годы первой мировой войны с предчувствиями от надвигавшейся новой революционной грозы.

В состав «Воспоминаний и биографических очерков В. А. Игнатьева о бывших семинаристах» вошли отдельные очерки, найденные в рукописях автора по истории Пермской духовной семинарии, Камышловского духовного училища, Казанской духовной академии, Семейной хроники Игнатьевых, отдельных биографических очерков. Автор представил в них, с одной стороны, образы молодых семинаристов, которые в его сознании во многом впитали в себя особенности духовной школы до революции; а с другой стороны – бывших семинаристов, друзей и знакомых автора, на примере жизни которых он пытался доказать тезис о «живучести семинарского племени». Это были представители нескольких поколений, не только выходцев из духовного сословия, но и имевших иное происхождение: из семей служащих, торговцев, которые прошли несколько ступеней старой духовной школы. По-разному сложилась их судьба в советской действительности: кто-то смог найти своё место в жизни, а кто-то – нет.

Очерк «Учение Пети Иконникова в Пермской духовной семинарии» из автобиографических воспоминаний автора в настоящей публикации приводится целиком. Очерки «»Наш академический «пантеон», «Профессор Павел Петрович Пономарёв», «Иеромонах Афанасий и его окружение», «Иван Иванович Сатрапинский» перенесены в Часть IV. «Казанская духовная академия начала XX века», очерки «Александр Алексеевич Игнатьев», «Алексей Алексеевич Игнатьев», «Николай Алексеевич Игнатьев» и «Сергей Александрович Игнатьев» – в Часть I. «Семейная хроника Игнатьевых», очерк «Иван Николаевич Ставровский» – в Часть II. «Камышловское духовное училище рубежа XIX – начала XX века», биографический очерк «Трое» о преподавателях латинского языка в Свердловском мединституте П. А. Липине, В. А. Наумове, В. А. Игнатьеве» – в Часть VIII. «Преподавательская деятельность в Свердловских институтах».

Воспоминания и биографические очерки В. А. Игнатьева о бывших семинаристах дополнены «Комментариями (аннотациями) автора к «Справочной книге всех окончивших курс Пермской духовной семинарии в память 100-летия Пермской духовной семинарии» свящ[енника] Иакова Шестакова (фрагмент)».

«Воспоминания «Как создавалась «очарованная душа», об увлечении пением и хоровыми кружками» см. в Части X.

Так же как и во второй, при подготовке третьей части составлялись биографические справки на участников событий, упоминаемых в текстах, использовались списки служащих и разрядные списки учеников Пермской духовной семинарии, составленные после годичных испытаний и опубликованные в «Пермских епархиальных ведомостях» за 1880-е-1917 гг., и «Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии», составленные А. Н. Шишёвым в 1950-1970-х гг., которые хранятся в семейном фонде Богословских. Необходимо заметить, что В. А. Игнатьев и А. Н. Шишёв были знакомы, активно общались и переписывались в 1950-1960-х годах, делились информацией и оба передали свои труды в фонд Богословских. При этом содержание «Биографических справок» Шишёва о бывших семинаристах расширяет представления о них в мемуарах Игнатьева, поэтому это обстоятельство было решающим для включения их в публикацию.

Завершают третью часть биографические очерки «Профессор, доктор медицины Иван Степанович Богословский» и «Семейство Богословских».

В третьей части представлены фотографии старой Перми и набережной Камы в почтовых открытках (здания и учреждения, о которых автор вспоминает и перечисляет в мемуарах); чертежи планов внутренних помещений семинарии, составленные самим автором; фотографии преподавателей, которым посвящены отдельные очерки; фотографии известных людей Перми, о которых вспоминает автор; семинаристы во время сезонных гуляний; семинаристы и гимназистки (групповые фото); фотографии выпускников семинарии; портреты семинаристов, упоминаемых в мемуарах; фотографии семейства Богословских – инициаторов мемуаров и В. П. Бирюкова – коллекционера рукописей; фотографии одноклассников автора в пожилом возрасте; фотографии г. Перми 1960 г., сделанные самим автором во время прогулки по городу вместе с И. С. Богословским (возвращение в родные края); фотографии бывших семинаристов, которым посвящены очерки; знакомые и друзья автора, с которыми он поддерживал связь; автор в пожилом возрасте во время чтения своих воспоминаний.



Часть III. ПЕРМСКАЯ ДУХОВНАЯ СЕМИНАРИЯ НАЧАЛА XX ВЕКА



Посвящается

Ивану Степановичу

Богословскому




Старая Пермь*


Ещё в раннем детстве я иногда рано утром подслушивал разговор родителей за их утренним чаем, когда мы, дети, ещё только начинали поднимать свои головы с подушек, а потом соскакивали со своих постелей, разбросанных по всему полу нашей «горницы». В разговоре родителей, приглушённом, чтобы не разбудить детей, можно было уловить отдельные слова: Пермь, Мотовилиха, Козий загон, Пересыльный замок, Управа, Вогулкины, Демидовы, Любимовы и пр. Постепенно, возрастая, я, наконец, понял, что речь шла о Перми, о каком-то городе, с которым было связано прошлое нашей семьи. Позднее я узнал, что старшие брат и сестра родились в Перми и что начало своей супружеской жизни наши родители прожили в Перми. Узнал я также, что и родина нашей матушки на севере Пермского края, около Чердыни, в селе Покча, и что вблизи Перми и в самом городе есть родственники по линии матушки: родная сестра её Антонина Ивановна Тетюева, проживающая в самой Перми, родной брат Василий Иванович Тетюев, священник, живший в Полазне, а потом в Нердве, и два дяди: Иван Алексеевич и Андрей Алексеевич Никитины[26 - Никитин Андрей Алексеевич (1837-после 1917) – окончил Пермскую духовную семинарию в 1860 г. Протоиерей Успенского собора Пермского Успенского женского монастыря в 1901-1916 гг., духовник градо-Пермского духовенства.], оба протоиереи, Андрей, живший тогда в Перми, и Иван, живший в Мотовилихе.[27 - Протоиерей Иоанн Алексеевич Никитин был родом из села Покчи Чердынского уезда. Автор в своих воспоминаниях называет протоиерея И. А. Никитина своим дедушкой или дядей, по всей видимости, он приходился В. А. Игнатьеву двоюродным дедом.] Тётушка Антонина Ивановна временами наезжала к нам в Течу после кумысолечения в Караболке, полурусской-полутатарской деревушке, расположенной в сорока верстах от Течи. По её внешнему виду и манере держаться я и составил себе представление о городских жителях. Брат Алексей часто рассказывал о своих поездках к деду Василию в Нердву или Полазну, а также и о Перми и Каме, о своей семинарской жизни. На основании всех этих сведений о нашей родне в Перми и около неё, я в 1902 г. ехал для поступления в Пермскую духовную семинарию с чувством, похожим на то, что я ехал к хорошо знакомым мне родственникам, а Пермь представлялась мне не чужим, а до некоторой степени родным городом. С таким именно чувством и началось моё знакомство с городом.

После замкнутой жизни в стенах Камышловского дух[овного] училища, жизнь в условиях семинарии мне показалась прямо раем, а представленные в распоряжениях семинаристов свободные часы с 2-х до 5 часов казались бесценным кладом, и жадно набросился на изучение города. Всё мне тогда казалось в увеличенном масштабе.

***

Главные ворота города

Единственной дверью, через которую город был связан в зимнее время, в период ледостава[28 - «с внешним миром в масштабе всего государства и дальше». (Примеч. автора).], был вокзал станции, именуемой теперь Пермь 1-ая. Раньше он был оживлённее, потому что он был на главной железнодорожной линии.

Я любил ходить на этот вокзал так ни зачем, посидеть на круглом мягком диване в 1-ом классе, встретить на перроне проходящий поезд, потолкаться среди проезжающей публики, ощутить, одним словом, движение, жизнь и отправиться к себе, в семинарию. На этот вокзал мы, семинаристы, ходили провожать отъезжающих после окончания театрального сезона своих любимых артистов. На этом вокзале во время японской войны видел отправляемых на фронт уланов. Здесь же я видел проводы мобилизованных и слёзы, слёзы и слёзы. Здесь же я видел, как однажды встречали одного железнодорожника, которому отрезало ноги. С этого вокзала мы, радостные, уезжали на каникулы, гурьбой, в отдельном заарендованном вагоне. Отсюда же с пониженным настроением мы на извозчиках после каникул направлялись в «недра» семинарии. При входе в вокзал я впервые встретил своего будущего профессора Казанской дух[овной] академии Алексея Александровича Царевского.[29 - Царевский Алексей Александрович (1855-?) – сын протоиерея Тамбовской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1878 г. Профессор кафедры славянского языка, палеографии и истории русской словесности Казанской духовной академии. Русский писатель и богослов. См. Часть IV. «Казанская духовная академия начала XX века».] Всего не перескажешь – и грустного, и весёлого, – что связано воспоминаниями с этим вокзалом.

Следуя дальше в город, мы встречаем крутой подъём в гору, разрезанный небольшой площадкой на две равные части. Это была Голгофа для лошадей. Мы видели, как натужась и, цепляясь копытками за булыжник мостовой, они тянули телеги, гружённые разными предметами и продуктами, поступившими по железной дороге и водным путём. Изобретательная мысль человека подсказала сделать под телегами железные пруты, которые удерживали телеги на склоне горы – не давали им катиться вниз, а лошадям давали возможность передохнуть. Эта гора памятна мне двумя событиями, характерными для старой Перми. Первое событие связано было с установкой надгробного памятника заводчику, уже захудалому в то время, Демидову, похороненному на кладбище Кафедрального собора.[30 - Автор имеет в виду, не имевшего на самом деле отношения к горнозаводским Демидовым пермского купца Демидова Петра Демидовича (ок. 1833-1902), который в течение 25 лет состоял церковным старостой семинарской церкви. См. «Чествование ктитора церкви Пермской духовной семинарии Петра Демидовича Демидова» // «Пермские епархиальные ведомости». 1899. №22 (16 ноября) (отдел неофициальный). С. 518–527; «Пётр Демидович Демидов. Некролог». // «Пермские епархиальные ведомости». 1902. №43 (16 ноября) (отдел неофициальный). С. 547–549.] По этой горе подвозили к кладбищу громадную глыбу гранита, привезённую на железнодорожной платформе.[31 - В очерках «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор относит воспоминания о перевозке надгробного памятника (гранитный камень) к 1908 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 13 об.-14 об.).] Зрелище было редкостное: глыба была положена на громадные дровни, и длинная вереница лошадей, парами пристёгнутых к длинному канату, должна была волочить эти дровни в гору. Главное затруднение было в том, что нужно было организовать лошадей в согласованное ритмичное напряжение сил. Что было: крики, свист, взмахи кнутов и то, во что верит русский человек, как в магическую силу: безобразное ругательство, позорящее русского человека на весь божий свет.

Старания не пропали даром. Победа была одержана, победили деньги.

Второе событие произошло во время Первой мировой войны: у чиновника губернаторской канцелярии Кобяка[32 - Кобяк Георгий Игнатьевич (1864-1918) – потомственный дворянин, предприниматель, изобретатель, редактор официальной части газеты «Пермские губернские ведомости» в 1896-1909 гг. Почётный гражданин Перми.], разбогатевшего на продаже изобретённой им электролитной воды, широко рекламированной врачами для лечения всех болезней, погиб на войне от столбняка сын, гимназист-доброволец, и вот для встречи гроба с покойным и перенесения его в церковь было приглашено много городского духовенства во главе с епископом. Жители города наблюдали редкую картину стечения служителей культа[33 - Имеется в виду священно- и церковнослужители, духовенство.], шествовавших от вокзала к Богородицкой церкви.[34 - Речь идёт о торжественной церемонии встречи гроба Кобяка Константина Георгиевича (1897-1916), умершего от тяжёлого ранения на войне, сопровождения гроба для отпевания в Рождество-Богородицкую церковь (угол ул. Покровской (Ленина) и Оханской (Газеты «Звезда») и погребения на кладбище Спасо-Преображенского кафедрального собора.] Победили те же и они же!

В полугоре на пути следования по описываемой дороге от вокзала в город, слева красовался и до сих пор красуется особняк б[ывшего] пароходчика Мешкова.[35 - Мешков Николай Васильевич (1851-1933) – известный российский купец, меценат, общественный деятель, основоположник высшего образования на Урале, предприниматель, спасший Пермскую губернию от голода и обеспечивший транспортную открытость Перми.] В прежние времена он был самым монументальным зданием города, гордостью его.[36 - Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста) в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Здание в александровском стиле с садиком, устроенным на искусственном возвышении» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 11 об.Особняк Мешкова с 2007 г. – здание Пермского краевого музея.]

[[37 - Там же: «На горе в двух-этажном каменном доме была почта. В этом доме некогда жил в ссылке М. М. Сперанский, о котором А. С. Пушкин написал: «Сперанский – любитель царский, но облик у него семинарский» // Там же. Л. 11 об.Здание Пермской почтово-телеграфной конторы (в начале XIX века – дом купца Попова) находилось на углу улиц Монастырской и Обвинской (25-е Октября).]]

Весь берег Камы, начиная [c] части его, лежащей против вокзала, и далее на запад до «архиерейских» домов[38 - Комплекс зданий в административном центре Пермской епархии, в который входили Архиерейский дом (угол ул. Монастырской и Кунгурской (Комсомольский пр.)) и служебные дома на ул. Набережной (Окулова).][39 - «в период навигации». (Примеч. автора).], был занят пристанями в таком порядке (с востока на запад): братьев Каменских, Любимовых, [между ними и][40 - Вставка И. С. Богословского.] Тупицыных.[41 - «Автор пропустил – пристань пароходства Курбатова (самое восточное по месту). Не указал, что пароходства Каменских, Любимова имели по две пристани. Не указал пристань Ржевина (Верхнекамского п[ароходств]-ва), Мешкова, Истомина и Беклемышева». (Замечание И. С. Богословского).][42 - В очерке «Кама» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «В старой Перми пароходство на Каме было в руках частных кампаний: Самолёт, братьев Каменских, Любимовых и Тупицыных. Пристани их начинались от ст. Пермь I и простирались до «Козьего загона». Пассажирские и товаро-пассажирские пароходы ходили по маршруту Пермь-Казань-Нижний Новгород. Это была главная линия. Первоначально пароходы были двухколёсные, а потом стали появляться и винтовые. На них места для проезда были расположены: на нижнем этаже – III класса, а на верхнем – втором – II и I класса. Каюты были общие, двухместные и одноместные. На пароходах имелись гостиные комнаты в носовой и кормовой частях II этажа. Наиболее комфортабельными были пароходы Любимовых» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 56 об.-57.] Летом всё это пространство представляло из себя муравейник: на приколах стояли пароходы, из них выгружались или в них вносились различные грузы; по мосткам и дебаркадерам пристаней взад и вперед сновали «в путь шествуюшие», или прибывающие в город люди, или, наконец, просто праздно шатающиеся обыватели города. В воздухе стоял гул от пароходных гудков, от предупредительных криков носильщиков «берегись», и слышались разноречивые голоса посетителей около складов, прилегающих к пристаням, двигались взад и вперед телеги с грузами в город или за грузами к складам. Около складов и на мостках группами и в одиночку стояли грузчики-богатыри с широкими открытыми грудями, в широченных синих штанах и лаптях, в рубахах из груботканного льна и в шляпах. Всё пространство между пристанями было заполнено баржами, разбитыми плотами и просто отдельными брёвнами. Вода на всём этом пространстве была грязной: в ней плавали отбросы от пищи, осенью – корки от арбузов или выброшенные сгнившие арбузы. Воздух был пропитан запахами от разлагающихся продуктов и от древесины. Осенью на рейде стояли целые баржи с астраханскими арбузами. Арбузы с них прямо в телеги с коробами скатывали по желобам, для чего телеги заводились прямо в воду по живот лошадям. Прямо на баржи поднимались люди группами и в одиночку, тут же «расправлялись» с арбузами, а если попадались плохие, целые арбузы кидали в воду и в стоялой воде около барж у берега плавали все эти отбросы.

На берегу между пристанями лежали днищами к верху лодки, которые предприимчивыми хозяевами их отдавались «на прокат» за 15-20 коп[еек] на день.

Вдоль верхнего края всего пространства пристаней бр[атьев] Каменских и Любимовых, против вокзала расположена была целая гирлянда мелких лавчонок с разными съестными припасами: булками хлеба, пирогами, холодцами, квасом, фруктовой водой, арбузами и т. д. Всё здесь шумело, горланили зазыватели покупателей на дешёвый хороший товар. Здесь фланировали грузчики и подмигивали разбитным торговкам. Тут же шлялись жители «дна», просили дать опохмелиться, ходили монашки с кружками «на построение храма». С дороги все эти лавчонки заносило пылью, тучами летали мухи. Везде царил дух наживы…

Поздней осенью всё это пространство, относящееся к пристаням и их сезонной деятельности, замирало до следующей весны.

С районом пристаней у пермяков было связано много воспоминаний. Здесь именно в течение полугода была сосредоточена жизнь города: следовали пароходы, люди приходили прогуляться, выпить пива, пожуировать. Отсюда на лодках переправлялись за Каму. Сюда приходили за фруктами. Здесь в тридцатых ??[43 - Так в тексте. В очерке «Об «очарованной» душе и «неосуществлённой месте…» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: в 1930 г.] годах я видел приехавших в Пермь с концертом Нежданову[44 - Нежданова Антонина Васильевна (1873-1950) – русская и советская оперная певица (лирико-колоратурное сопрано), педагог. Народная артистка СССР (1936). Доктор искусствоведения (1944).] и Голованова. Здесь именно всегда можно было встретить кого-либо из знаменитостей, приезжавших в Пермь. Здесь именно больше, чем в каком-либо другом месте города, можно было встретиться с какими-либо персонажами из сочинений А. М. Горького из «дна».

Такова та часть старой Перми, которая являлась «воротами» в город и из него в течение всего года (вокзал) и в течение полугода в сезон пароходного движения.

***

Сибирка

В любом городе большом или малом, даже в селе и деревне есть улицы главные, так сказать, «осевые», т. е. такие, которые служили как-бы осью города, к которым как спицы к оси колеса сходятся другие улицы. При этом эти улицы не обязательно должны быть красивее и богаче других, но они должны быть признаны и утверждены быть такими в сознании людей, так сказать, психологически, по традиции. Таков, например, в Петербурге – Невский проспект, в Москве – улица Горького. В «Книге голубиной» на этот счёт поставлена целая серия вопросов: «кто у нас всем рекам мати», «кто городам мати» и т. д.[45 - «Голубиная книга» – сборник восточно-славянских народных духовных стихов конца XV-начала XVI вв., в вопросах и ответах которого даются сведения о происхождении мира, людей, сословий, сведения географические, естественно-научные и другие.] А если бы спросить в старое время пермяка: какая в Перми главная улица, то он ответил бы «Сибирка». Так назывался Сибирский проспект.[46 - Сибирская улица.] На этой улице расположено было много зданий большого государственного и общественного значения: Губернская управа[47 - Пермская губернская управа на углу ул. Большой Ямской (Пушкина) и Сибирской. В настоящее время – здание Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета.], три гимназии – две женских[48 - 1) Александровская женская гимназия на углу ул. Большой Ямской (Пушкина) и Сибирской. В настоящее время – Гимназия № 11 им. С. П. Дягилева. 2) Частная женская гимназия Барбатенко на углу ул. Сибирской и Пермской (Кирова). В настоящее время – школа № 21.] и одна мужская[49 - Пермская мужская классическая гимназия на углу ул. Петропавловской и Сибирской. В настоящее время – корпус Пермского государственного медицинского университета.], общественная библиотека[50 - Пермская публичная библиотека на углу ул. Большой Ямской (Пушкина) и Сибирской. В настоящее время – здание Центральной городской библиотеки им. А. С. Пушкина.], вблизи этой улицы находился и теперь находится оперный театр.[51 - В настоящее время – Пермский академический театр оперы и балета.] На ней же находился губернаторский дом[52 - Дом губернатора на углу ул. Екатерининской и Сибирской.], дворянское собрание[53 - Дом Благородного собрания на углу ул. Вознесенской (Луначарского) и Сибирской.], полицейское управление и различные магазины. Но главное не это, а то какую роль эта улица играла в жизни города. Зимой эта улица в вечернее время была местом для прогулок и ветра, именно в том её отрезке, который находился между губернаторским домом и мужской гимназией.[54 - В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «На Сибирскую улицу одной стороной выходило массивное двухэтажное каменное здание мужской гимназии, памятное автору сего по работе преподавателем в нём в августе 1915 г. по февраль 1916 г. Когда в гимназии заканчивались уроки, то около неё всё принимало серый цвет: и улицы, прилегающие к гимназии, и площадка, где были старинные торговые ряды. Здесь было старинное приземистое мрачное здание, в котором был ломбард, а из магазинов был весь в золотистом блеске магазин Харитонова с разной церковной утварью. За этим зданием, между ним и зданием банка зимой устраивался каток, на котором по вечерам играла музыка. Он же служил для молодёжи местом свиданий» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 28 об.-28 об.] Здесь происходили встречи, знакомства, здесь сближались сердца. Здесь во время оперного сезона в окнах магазинов были выставлены снимки с «кумиров» и «душек». Здесь, в здании губернского собрания устраивались танцы. Но здесь же разыгрывались в революционное время бои: слышались выстрелы, устраивались митинги. По этой улице волочили людей в полицейское управление.[55 - В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Полицейское управление как-бы притаилось у самого сердца города, всегда готовое схватить преступника и увлечь его в свои недра. Отсюда в преддверии ещё революции 1905 г. выезжал на тройке полицеймейстер Кокорин, и смело врезался прямо в толпу. Так было однажды, когда около театра был митинг. Как тогда ни та, ни другая сторона ещё не распознали в себе взаимных политических врагов, и все события принимали какую-то наивную форму. Позднее, во время революции, отсюда выезжал ещё на двуколке (в шарабане) на гнедом рысаке полицеймейстер Церешкевич, грузный мужчины с пышными усами, а его окружали при выезде низшие чины. Сколько и печальных и курьёзных случаев было связано с этим местом! Бывало, вдруг запоёт кто-либо у театрального скверика «Вставай проклятьем заклемённый», сейчас же бежит околоточный со словами: «Кто здесь пел о свободе?» Ловкач отвечает: «Я пел о свободе, но в уме держал: в пределах законности» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 16 об.-17 об.] С этой улицы повели губернатора Наумова к пересыльной тюрьме с требованием выпустить заключённых.[56 - Наумов Александр Петрович (1862-?) – Пермский губернатор в 1903-1905 гг. 18 октября 1905 г. после объявления манифеста о предоставлении гражданских свобод толпа железнодорожных служащих и мотовилихинских рабочих выдвинула требование об освобождении всех политических заключённых. Губернатора А. П. Наумова заставили пойти вместе с толпой к тюрьме.] По этой улице губернаторы решались проезжать только стремительно и в окружении конных полицейских. На этой улице была гостиница, в которой проживал и нашел свою смерть Михаил Романов.[57 - Гостиница «Королёвские номера» на Сибирской улице. Из здания этой гостиницы в ночь с 12 на 13 июня 1918 года тайно были похищены и увезены на расстрел Великий Князь Михаил Александрович и его секретарь Брайан Жонсон.] Теперь эта улица мало изменилась. Она сохранилась как музейный экспонат, но это только внешне, а внутренне она совсем другая.

***

Красноуфимская улица

В старых русских городах всегда были отдельные улицы – «обжорки». В Перми такой была Красноуфимская улица.[58 - В настоящее время ул. Куйбышева.] На ней находилась пожарная часть.[59 - Пожарная часть с каланчой на углу ул. Торговой (Советской) и Красноуфимской (Куйбышева).] Она высилась над другими постройками и как бы вела дозор за ними. Около неё был пельменный ряд: мелкие лавчонки, в которых моментально пельмени варились и в окружении пара, исходящего от них, на тарелке в заказанном количестве подавались заказчику. Ниже, под горкой располагался рыбный ряд.[60 - «Непосредственно под горой полукругом (у каменной стены) располагался длинный ряд мясных лавок, а от них через дорогу – деревянные ряды лавок с рыбой и разнообразными продуктами». (Примеч. И. С. Богословского).] Здесь в маленьких лавчонках опять-таки продавалась рыба свежая, солёная, копчёная. Стояли баки с живой рыбой, главным образом со стерлядью; бочки с солёной рыбой. Всё это под открытым небом, в пыли, в грязи.[61 - Имеется в виду Чёрный рынок, в настоящее время территория Сквера уральских добровольцев. В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «В рыбных рядах весь воздух был пропитан солёной рыбой, как у Астрахани, когда подъезжаешь к ней на пароходе. Тут же на земле под открытым небом стояли «садки» с живой рыбой – стерлядью и пр. Продавцы, большею частью женщины, ходили в грязных замусоленных фартуках. Мухи тучами облепляли «товары». На славе среди рыбных «купцов» была Шварёва, у которой дочь была певица и училась в консерватории» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 47-47 об.] Дальше (направление взято от той части улицы, которая шла со стороны Камы) по левой стороне шли лавочки с бакалеей: в коробах лежали пряники, на стенках и дверях горами висели крендели, в мешках был выставлен хмель, сушёные ягоды, фрукты лежали на лотках. Народ сновал между лавками взад и вперёд. Тут же монашки собирали на храм божий.[62 - Там же: «В бакалейных лавках по стенам висели крендели, в коробах пряники, изюм, урюк и пр. Весной – яблоки, виноград. Всё это в открытом виде; незащищённые ни от пыли, ни от мух «товары» были явно в антисанитарном состоянии. Мимо лавок то в том, то в другом направлении проходили люди, толкая друг другая, ворча, бранясь, хулиганя. Старая Русь и осколок её – старая Пермь.Во время Первой мировой империалистической войны в одном из складских помещений по этой улице существовал негритянский театр, организованный группой захваченных войной в России камерунских негров. Они демонстрировали национальные танцы и пели песни. Среди них была одна негритянка с русыми волосами, которую они выдавали за королеву своего рода // Там же. Л. 47 об.-48.]

На этой же улице, вернее – около неё, против окружного суда[63 - Пермский окружной суд на углу ул. Вознесенской (Луначарского) и Красноуфимской (Куйбышева). В настоящее время административное здание Пермского государственного медицинского университета.В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «На этой же улице, ближе к южному концу её было мрачное массивное здание Окружного суда, а на конец улицы выходила знаменитая Александровская больница. Южнее была расположена целая колония домов для умалишённых и пастеровская станция, памятная для меня тем, что в … году в ней получила профилактические прививки от бешенства вся наша семья по поводу пользования молоком от бешеной коровы. В одном из зданий колонии для умалишённых устраивались вечера для них, на которые получали приглашение и некоторые частные лица» // Там же. Л. 48 об.Александровская больница находилась на ул. Большой Ямской (Пушкина), 85. В настоящее время здание Пермской краевой клинической больницы.] по направлению к старообрядческой церкви[64 - Имеется в виду Свято-Троицкая единоверческая церковь в г. Перми на месте современного здания Пермского национального исследовательского политехнического университета.] – была толкучка.[65 - Имеется в виду Сенной рынок на месте современной Октябрьской площади.] Здесь торговля происходила и в лавочках и открыто: товары были разложены или прямо на земле, или на какой-либо подстилке. Чего только не было здесь: часы, замки, обувь и т. д. Тут же шулеры-картёжники предлагали «пытать счастье». Сновали люди со «дна», женщины с проваленными носами. Одна из «таких» ходила с китайцем Ваней и заставляла его петь, а потом собирала в его фуражку копейки. Тут же нудно «скулила» шарманка: «Разлука, ты, разлука» и «Зажигайка, мать, лампадку…»

О, Русь, Русь!!!

[[66 - В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «На Красноуфимской улице, в северной её части, находился (и теперь существует) знаменитый пермяковский год [так в тексте – ред.], который по фасаду занимал целый квартал. Здесь была контрольная палата и много частных квартир, в одной из которых я в течение двух недель жил на квартире у Корчемкиных. На северо-западном углу была кондитерская Шипиловского» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 48.Квартира Корчемкиных – место жительство автора в 1902 г. (в период от прибытия в Пермь, сдачи вступительных экзаменов и до поступления в Пермскую духовную семинарию).Там же: «За Красноуфимской улицей, параллельно с неё, шёл длинный ряд улиц, которые на севере были на горе, а продолжались после спуска с горы на равнине. Здесь был (и теперь ещё сохранился) район двухэтажной деревянной Перми. На западной границе города находился женский монастырь. Этот район города известен был мне по двум причинам: здесь когда-то у самой южной окраины жила наша тётушка, к которой время от времени я ходил в гости» // Там же. Л. 49 об.-50.]]

***

Кунгурская улица[67 - В настоящее время – Комсомольский проспект.]

Липовая аллея на ней тогда ещё была в довольно цветущем состоянии. Она была гордостью пермяков. Приятно было в жаркий день присесть в тень липы и отдохнуть. Здесь, в аллее, можно было встретить счастливых мамаш с детьми и наблюдать семейные идиллии. Особое назначение эта улица имела на масленице: на ней происходило катание. Тройки, пары, отдельные русаки с накинутыми на них сетками (такая была мода) везли довольных, вероятно, в достаточном количестве и «с возлиянием» вкусивши блинов. Какое разнообразие лиц, одежд!! И тут же «попечители» в дни революции: донцы-молодцы или ингуши в косматых шапках и под бурками. Звон колокола, и «эти», сначала мягко, чуть прикасаясь кнутами, «приглашали» разъезжаться, а потом и «убедительнее» по спине.[68 - Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Надзор за порядком во время революции здесь вели донцы верхом на лошадях с пышными прядями волос, выбивавшихся из-под шапок, а потом ингуши верхом под широченными бурками, причём если они замечали какой-либо непорядок, то подъезжали и слегка поколачивали кнутом по плечу» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 46 об.]

<…>[69 - Далее пропущены весьма краткие очерки автора «Опера», «Драма», «Концерты, лекции», «Кинотеатры», «Цирк», «Музей», т. к. информация в них более подробно излагается автором в очерке «Любимые места прогулок пермских семинаристов» (см. ниже).]

***

Культурные учреждения города

В городе были: три мужских гимназии[70 - Кроме Пермской мужской классической гимназии – вторая мужская гимназия на углу ул. Торговой (Советской) и Красноуфимской (Куйбышева) и частная мужская гимназия Циммерман на углу ул. Вознесенской (Луначарского) и Соликамской (Горького).], три женских гимназии[71 - Кроме Александровской женской гимназии и частной женской гимназии Барбатенко – Пермская Мариинская женская гимназия на углу ул. Петропавловской и Обвинской (25 октября). В настоящее время – здание Пермской государственной сельскохозяйственной академии. Автор не упомянул частную женскую гимназию Зиновьевой на углу ул. Пермской (Кирова) и Оханской (Газеты «Звезда») и женскую гимназию им. И. С. Тургенева на углу ул. Большой Ямской (Пушкина) и Вознесенской (Луначарского).], реальное училище[72 - Алексеевское реальное училище на ул. Вознесенской (Луначарского). В настоящее время – здание Пермского авиационного техникума.], железнодорожное училище, женская учительская семинария[73 - Пермская женская учительская семинария на углу ул. Торговой (Советской) и Кунгурской (Комсомольский пр.).], епархиальное женское училище.[74 - Пермское епархиальное женское училище на углу ул. Петропавловской и Соликамской (Горького). В настоящее время – здание Пермского государственного хореографического училища.] Сто семнадцать лет существовала Пермская духовная семинария. Старейшее учебное заведение, она явилась самым историческим учреждением города: три мемориальных доски находятся на здании б[ывшей] семинарии: Д. Н. Мамина-Сибиряка, А. С. Попова и П. П. Бажова. Около здания б[ывшей] семинарии в настоящее время организован скверик им. Д. Н. Мамина-Сибиряка и в нём поставлен его бюст.[75 - В советское время бывшая Соборная площадь между зданием Пермской художественной галереи (бывший кафедральный собор) и зданием Пермского высшего военного командно-инженерного училища ракетных войск и артиллерии (бывшее здание Пермской духовной семинарии) была превращена в сквер им. Д. Н. Мамина-Сибиряка. В 2007 году здание Пермского краеведческого музея (бывший Архиерейский дом) было передано Пермской епархии, а музею передано здание Дома Мешкова. В 2009 г. скверу им. Д. Н. Мамина-Сибиряка было возвращено историческое название Соборная площадь, а в 2011 г. на ней установлен памятник святителю Николаю Чудотворцу, в том же году здание бывшего кафедрального собора передано Пермской епархии.]

Наконец, вершиной этих учебных заведений явился Пермский государственный университет.

***

Знатные люди Перми и выходцы из нее

Кроме указанных выше: а) музыкальные деятели – [А. Д.] Городцов, [А. М.] Пазовский[76 - Пазовский Арий Моисеевич (1887-1953) – советский дирижёр, народный артист СССР.], [Н. В.] Пиликин; б) профессора медицины: [Б. П.] Кушелевский[77 - Кушелевский Борис Павлович (1890-1976) – учёный, терапевт, доктор медицинских наук, профессор.], И. С. Богословский; в) профессор филологии и истории языка и литературы – П. С. Богословский; г) краеведы: В. П. Бирюков. Из окончивших дух[овную] семинарию вышло много врачей и учителей. В числе музыкальных деятелей Перми нужно указать М. Л. Василенко-Левитон[78 - Василенко-Левитон Мария Львовна (1856-1948) – певица, организатор частной школы по постановке голоса.] и Петерсон – муз[ыкальная] школа.

Старая Пермь была городом высокой культуры.

В Перми работали писатели: [П. И.] Мельников-Печерский[79 - Мельников-Печерский Павел Иванович (1819-1883) – русский писатель, публицист, этнограф-беллетрист.] и [Ф. М.] Решетников.[80 - Решетников Фёдор Михайлович (1841-1871) – русский писатель.] Историки-краеведы: [В. Н.] Шишонко[81 - Шишонко Василий Никифорович (1831-1889) – пермский медик, педагог и краевед.], [И. Г.] Ост[р]оумов.[82 - Остроумов Иван Григорьевич (1861-1939) – окончил Пермскую духовную семинарию в 1880 г. Хранитель Пермского научно-промышленного музея.] На славе была библиотека [Д. Д.] Смышляева.[83 - Смышляев Дмитрий Дмитриевич (1828-1893) – земский деятель, историк-краевед.]

***

Парки, скверы города

Самым любимым у пермяков был [парк] в южной части города.[84 - Имеется в виду Загородный сад, в настоящее время Парк культуры и отдыха им. Горького.] Когда-то он был на окраине. Здесь был небольшой деревянный летний театр, музыкальная эстрада, ротонда и ресторан. Через весь парк проходила тенистая аллея, а около неё кустарники и ковёр цветов. Зимой между ротондой, эстрадой и зданием буфета устраивался каток. Парк этот сохранился и до настоящего времени.

Скверик около театра всегда привлекал к себе близостью к театру и женской гимназии.[85 - Имеется в виду Театральный сквер около Оперного театра и Мариинской женской гимназии.] Под тень его лип приходили «оне», ученицы этой гимназии, шумной толпой, и оживляли его. В знойный день, когда солнце на «Сибирке» нещадно печёт, всегда приятно было свернуть в этот скверик и посидеть 15-20 минут. Здесь же всегда сновали мальчишки со «сладкой» водой – лимонной или малиновой – и усиленно предлагали страдающим от жажды.

Около пересыльной тюрьмы[86 - Пермский пересыльный замок. В настоящее время – СИЗО № 1 ГУФСИН РФ по Пермскому краю.] существует до сих пор скверчик, посаженный декабристами.[87 - Имеется в виду Тюремный сад. В настоящее время – Сад декабристов.] Аллея его расположена так, что глаз посетителя его всегда упирался в мрачные ворота этого учреждения. Все было рассчитано на то, чтобы никто из обитателей его не скрылся от бдящего ока.

Не по заслугам запущен был «Козий загон».[88 - «Козий загон» – прежнее название Набережного сада, который в настоящее время называется Решетниковским – стоит памятник Ф. М. Решетникову». (Примеч. автора).] С него открывается чудесный вид за Каму, в сторону Мотовилихи, и следовало бы его превратить в море цветов, а был в запустении: два-три деревца плохо его украшали. В настоящее время он в лучшем состоянии.

Любил я прогуляться на Слудскую площадь[89 - Слудская площадь – площадь на горе Слудке около Свято-Троицкой (Слудской) церкви.], спуститься по крутой лестнице и пройтись в те места около военных казарм, где жила моя тётушка Антонина Ивановна[90 - Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Я обычно направлялся в сторону Слудской церкви, проходил по окраине церковной площади мимо речного училища, затем спускался с горы по лестнице со многими ступеньками и проходил шесть или семь кварталов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 49 об.Пермское речное училище находилось на ул. Ирбитской (Матросова), 9 и действовало в 1913-1919 гг.] и где мне пришлось обитать в 1907-1908 уч[ебном] год[у] – полгода работать воспитателем [детей] у врача Ракшинского[91 - Ракшинский Василий Иванович – ветеринарный врач, проживал по адресу ул. Вознесенская (Луначарского), 90.Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «К Ракшинским я ходил по такому маршруту: по Красноуфимской улице до толкучки, поворачивал направо и проходил пять или шесть кварталов, потом – один квартал налево. Дом стоял у самых казарм, которые были на окраине города. Я был ментором девочки-гимназистки 13 л[ет] и мальчика-гимназиста 11-12 лет. Работал за пансион около года» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 50.], а полгода жить «коммуной» с двумя товарищами-семинаристами.[92 - Там же: «Вторую половину года жил на квартире неподалёку от Феодосиевской церкви. Хозяин дома Константин Антонович Удинцев, б[ывший] семинарист, работал в Управлении железной дороги. Дом стоял внутри двора, был очень удобен для конспирации, и в нём одно время жил революционер Сергеев (Артём). Теперь на этом доме есть мемориальная доска, свидетельствующая об этом событии. Жили мы здесь трое семинаристов коммуной: сами покупали себе продукты, а хозяйка нам готовила обеды и стирала бельё. Я жил на заработок по линии репетиторства, а на занятия со своими подшефными ходил далеко на Слудскую площадь. Таким образом, мне этот район города и стал знакомым, можно сказать изученным. В соседях с нами жили Богословские, мои друзья» // Там же. Л. 50.]

В апреле 1916 г. я в последний раз видел Пермь в её status quo ante.[93 - statusquoante – по-латински положение дел, которое было раньше.] В 1940 г. в ней ещё мало было перемен, но когда я приехал в неё в 1960 г., то старой Перми уже на половину не было и чувствовалось, что и вторая её половина уже на волоске висит. Прошлое вытеснялось, и это было знаменем настоящего момента.[94 - «При описании знатных людей г. Перми автор не упомянул многих выдающихся людей, получивших образование в Перми, очевидно автор спешил закончить свой очерк. Побывав в 1960 г. в Перми автор не смог в течение одного дня увидеть всех перемен в городе. В тексте, по просьбе автора, сделаны некоторые замечания, дополняющие описанную картину. Автору 76 лет, что допускает некоторые пропуски в описании, сделанном по памяти…» (Примеч. И. С. Богословского).]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 716. Л. 1-12 об.

*Очерк «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автором расширен, в основном, за счёт включения информации из очерка «Любимые места прогулок семинаристов», который в данной публикации см. ниже.




Кама*




«Я от Камы многоводной…»

«Киев» А. [С.] Хомяков.[95 - Хомяков Алексей Степанович (1804-1860) – русский поэт, художник, публицист, богослов, философ.]



То, о чём будет речь ниже, точнее следовало бы озаглавить триадой: Пермь, Кама, семинария, потому что психологически все эти три компонента сливаются в один образ. В самом деле, вспомнишь о Каме, возникает и образ семинарии; вспомнишь о семинарии, обязательно возникнет образ Камы; наконец, вспомнишь о Перми, обязательно возникнут образы и Камы, и семинарии. Если из этой триады выделена Кама, то только потому, что на образе её в данном случае делается акцент.

Ещё наш покойный преподаватель философии и сам «философ», как мы его любовно называли[96 - «Александр Николаевич Юрьев». (Примеч. автора).], в третьем классе семинарии по своему обычаю с увлечением на уроке логики рассказывал нам, а потом мы заучивали по учебнику Светилина[97 - Светилин Александр Емельянович (1842-1887) – русский логик, профессор С.-Петербургской духовной академии. Автор «Учебника логики», наиболее распространённого в учебных заведениях дореволюционной России.], об ассоциации представлений и трёх типах связи представлений: по смежности, по сходству и по контрасту. Тогда мы воспринимали эту «премудрость» абстрактно. Как сугубо абстрактно же в следующем четвёртом классе по учебнику Страхова[98 - Страхов Николай Николаевич (1828-1896) – русский философ, публицист, литературный критик. Автор книг: «Мир как целое» (1872), «О вечных истинах» (1887), «Философские очерки» (1895), в которых высшей формой познания считал религию, критиковал современный материализм.] заучивали то, что «мир есть объективация воли» – тезис Шопенгауэра[99 - Шопенгауэр Артур (1788-1860) – немецкий философ.], или диалектическую триаду Гегеля[100 - Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770-1831) – немецкий философ.]: тезис, антитезис и синтезис, в которой больше разбирались, благодаря знанию греческого яз[ыка] и в частности, благодаря пониманию значения приставок ???? и ???. Теперь, когда мы обогатились жизненным опытом, всё прежде воспринятое абстрактно, отвлечённо, облеклось в конкретные формы, причём во время этого процесса получались иногда удивительные открытия, такие, что сам удивляешься, как же этого я не понимал раньше. К такому открытию, между прочим, относится и понимание триады: Пермь, Кама, семинария и в частности понимание того, что в теме «Кама» уже, выражаясь философским языком, имманентно содержатся темы «Пермь» и «семинария», потому что Кама, её образ воспринимается как через призму при участии образов Перми и семинарии. Жизненный опыт говорит даже больше, что в её образе, как в морской поросли-губке впитан опыт жизни, не связанный непосредственно с ней как с конкретным явлением природы.

Впервые слово Кама на моём жизненном пути встретилось в сельской школе, когда мы, школьники, заучивали наизусть стихотворение поэта-славянофила А. Хомякова «Киев».[101 - По книге для классного и домашнего чтения в сельских народных школах А. Г. Баранова «Наше родное».] В стихотворении говорилось, как со всей матушки Руси стекались богомольцы в Киев, в Лавру и отвечали на вопрос: «Вы откуда собралися, богомольцы, на поклон?» Все отвечали по-разному, а один ответил: «Я от Камы многоводной». Какой мне представлялась тогда Кама «многоводная» по моему жизненному опыту? Не шире нашей Течи во время весеннего разлива. Детская логика известна: «Сильнее кошки зверя нет!» Мера детского опыта.

В третьем классе духовного училища изучали географию, вычеркивали карты, заносили на них реки: одни более «жирной» линией, другие тонкой. Каму обозначали уже полужирной линией. Какой был у меня опыт для сравнения ширины рек, какой в то время масштаб? Река Исеть во время весеннего разлива: она шире Течи, но логика была всё детская.

Приближалось время поступления в семинарию. Предстояла поездка в Пермь. Увеличивалось давление на воображение, потому что братья – одни уже кончивший семинарию, а другой – продолжающий в ней учиться – часто говорили о Каме, а при первых встречах их после известного периода разлуки первый обычно задавал второму вопрос: «Ну, как Кама?» Кама, Кама и Кама! Понятно, поэтому, то напряжённое состояние души, с каким зелёный пятнадцатилетний юноша первый раз в жизни готовился увидеть эту реку. Первая в жизни поездка по Уралу сама по себе привлекала новизной: увидеть первый раз в жизни горы – это что-нибудь да значило, но Кама, скорее видеть её – вот то, чем в первую голову жил юноша. Уже после станции Чусовой внимание было напряжено до предела: где же, где та река, о которой уже много слышал. И вот впервые во всей своей красоте предстала она моему взору при подъёме от вокзала в город в том месте, где возвышается мешковский дом…. Лишь только устроились на квартире и немного огляделись в городе, мы, группа зауральцев, ринулись на Каму, взяли лодку и с боязнью поплыли недалеко от берега. Кама казалась безбрежной: противоположный берег казался где-то далеко-далеко. Так вот она, какая Кама! И все эти зауральские речки – Теча, Исеть, Пышма показались бедными, жалкими. Появился новый масштаб для измерения величины реки.

В течение шести лет я наблюдал Каму сквозь призму семинарии: в буквальном смысле, когда я наблюдал её из здания семинарии, и в переносном смысле, когда с нею связаны были мои чувства, образы людей, предметов, вещей, которые вновь зарождались в моей душе. Когда я читал, например, «Челкаша» А. М. Горького, то образ Гришки Челкаша мне давала пристань на Каме у пермского вокзала: здесь я наблюдал этих волжских силачей в широченных синих штанах, в лаптях, на своём горбу носящих громадные тюки. Шли они, и мостки под ними дрожали. Читал ли я о них, показанных где-либо на тяжёлой работе в морском порту, или на соляных промыслах, образ тех, которых я видел на пермской пристани в семинарские годы, всегда сопутствовал этому чтению.

Читал ли я «На дне» А. М. Горького, мне казалось, что изображённая в этой драме ночлежка где-то здесь, около пристани, а Квашня где-то здесь торгует вблизи бакалейных мелких лавчонок, которые были у пристани на Каме. Здесь всегда толпились эти представители люмпен-пролетариата, которых мы называли «золоторотцами».

На Каме я наблюдал перемену времён года. Из окошка в кухне семинарской столовой, где наш повар Кирилл Михайлович «колдовал» над голубцами, в дни своих дежурств я видел замирание жизни на Каме. Я видел как уходили последние пароходы, как увозили в затон пристани и баржи; я видел как волны на реке от выпавшего снега становились тяжелее, и, наконец, река замирала. Зимой из этого же окошка я видел, как вдали по реке двигался обоз, как на средине реки на ледяном ипподроме тренировали своих рысаков любители конного спорта.

Весной, когда жизнь на Каме оживала, мы любовались Камой из беседки в нашем саду. Как хороша была Кама в вечерние часы, когда ночь ложилась на неё густой пеленой; на реке там и здесь мелькали огоньки бакенов; весь берег усеян был огоньками на пристанях и баржах; где-либо вдали раздавались удары по воде шпиц на колёсах парохода; вот он приближался к берегу весь в огнях; с Камы слышны были голоса перекликающихся друг с другом катающихся в лодках; слышались песни, и вот грянули и наши песни! Слушали мы позднее «Баркароллу» П. И. Чайковского, «Ноктюрн» Гроздского, «Крики чайки», и нам рисовались эти картины, а воспоминались семинарские дни. Трудно подсчитать, сколько прекрасных переживаний, эмоций возбудила в нас Кама в те прекрасные дни юности!

Что может быть прекраснее, как стоять и любоваться далью, где в лёгкой дымке далеко за рекой виднеются горы, леса, уходящие за горизонт, стоять в тот момент, когда солнце садится за горизонт, но небо ещё около скрывшегося солнца горит пурпуром. Это мы наблюдали на высоком берегу Камы в наши семинарские годы.

«Завтра едем на маёвку за Каму!» В каком семинарском сердце они не вызывали целую гамму различных чувств – и чисто эстетических, и социальных, а потом на всю жизнь они оставляли яркие воспоминания! Здесь, на Каме, иногда сердца впервые сближались, а потом и оставались вместе на всю жизнь. Здесь испытывались смелость, мужество, когда лодка на середине реки выходила на гребень волн, бурно идущих от прошедшего мимо парохода, и нужно было бороться за её равновесие. Здесь, на реке, в моменты опасности проверялись «рыцарские» данные у пловцов, когда «дамы», испуганные, кричали и просили помощи у них. Но Кама была свидетельницей и юмористических сцен. Здесь, однажды, у самого берега, вблизи пристани, где обычно плавают разные щепки, отбросы от арбузов, лодка пошатнулась, и самовар, взятый для чаепития на лоне природы за Камой, выпал из лодки и погрузился на дно. Смельчак семинарии Саша Смирнов[102 - Смирнов Александр Иванович (1884-?) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1904 г. «После окончания семинарии поступил в Казанский ветеринарный институт и пел в одном из Казанских хоров» (из очерка «Семинаристы-певцы» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора) // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 102 об.], «ничтоже сумняше», нырял в костюме Адама и под бурные аплодисменты многочисленных свидетелей его «подвига» поднял, наконец, несчастного «утопленника» со дна реки.

Весной мы совершали путешествия на камские пристани, и с достоинством гуляли на пароходах в людском потоке. Кама баловала нас арбузами осенью. Сюда, на баржи устремлялись после обеда и, сложившись по пятачку, «расправлялись» с астраханскими арбузами. Страшной была Кама во время ледохода: по ней неслись громадные льдины, у моста ниже города они сгруживались в торосы и с шумом прорывались через столбы моста на простор. Здесь, на высоком берегу Камы толпы гуляющих наблюдали однажды, как по средине реки на льдине плыл несчастный рыболов, врасплох захваченный сдвигом льда. Он кричал: «Спасите, спасите!» Но смельчаков не нашлось, и льдина унесла его к мосту. Здесь, когда льды сгрудились, он воспользовался удобным расположением льдов, перепрыгивая с льдины на льдину, выбрался, наконец, на берег и, как передавали наблюдавшие за ним, полчаса матерился…

Как же семинаристам было не помнить Камы, когда с нею связано было столько воспоминаний об их юношеских годах! Четыре года после окончания семинарии Кама раскрывала пред мной всё своё величие и красоту от Перми до Казани и наоборот. Я наблюдал весной распускающуюся природу на её берегах, а под осень её увядающую природу. Каким чудодейственным средством она снимала с меня всю усталость и нервозность после академических экзаменов! Сколько увлекательных вечеров было проведено в салоне парохода! Сколько перепето романсов! Сколько встреч! А прогулки по трапу парохода в вечернее время! Как хороша в это время Кама! Пароход иногда обгонял длинные плоты леса. Вспоминался рассказ А. М. Горького «На плотах». Был случай: две эфирные девушки сидели на скамейке в носовой части парохода. Подходит могучий великан в кафтане, в сапогах со сложенными в гармошку голенищами, в картузе и, сложивши ладони рук в трубочку, зычно кричит на плоты: «Это чьи плоты – те?» Ему отвечают оттуда: «Лыскова!»[103 - В очерке «Кама» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Зыкина! // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 63 об.] Гордец повернулся к «красавицам» и сказал: «Это мои плоты – те!»

Здесь, на Каме, уже на спаде революции 1905 г. разгуливал когда-то уральский Ринальдо Ринальдини – Лбов[104 - Лбов Александр Михайлович (1876-1908) – известный террорист и экспроприатор времён первой русской революции 1905-1907 гг.Ринальдини Ринальдо – атаман разбойников, персонаж романа немецкого писателя Кристиана Августа Вульпиуса (1762-1827).] и «проверял» пароходные кассы.

[[105 - В очерке «Кама» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеются впечатления автора во время проплытия на пароходе от городов: Чистополя, Елабуги, Камбарки, Сарапула и Оханска. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 63 об.-64).]]

В годы 1914-1915 Кама была опять передо мной, и я наблюдал её «сквозь призму семинарии», но не было уже прежней романтики. Юность прошла, а с ней и прежняя свежесть и яркость впечатлений. Но летом 1915 г. совершена была поездка по Каме к Чердыни – на родину матушки, в Покчу. Нет, уже не та Кама! Пароход шёл медленно[106 - В очерке «Теченское житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «из-за недостатка топлива».], с остановками на продолжительное время, но дошел до Чердыни. Пред нами предстала Кама с промышленными центрами: Чёрмозом, Березниками.[107 - Имеется в виду территория будущего города Березники, основанного путём объединения старых промысловых сёл Лёнва, Веретия, Зырянка и Дедюхин.]

Много повидала «разного» Кама в революцию 1917 г. Сколько она «приняла» в себя и с «той» и «другой» стороны!

Мы видели её мёртвой, запустелой. Опустели её берега. Редкий пароход чуть дымил где-либо у берега и жалость, бесконечная дальность теснила нашу грудь.

Но вот в 1960 г. я снова увидал Каму ожившей. По ней сновали тут и там пароходы. На берегах её было оживлённо. Но всё было по-новому: не было прежней Перми, не было семинарии, и только воспоминания толпились где-то в глубине души. Образы людей, с которыми встречался здесь, в Перми, на Каме, вставали предо мной с какой-то властной силой. В моей памяти воскресали события прошлого, пережитые здесь в семинарские годы. Было ясно, что и Пермь, и Кама, и семинария в моей душе являлись одним комплексом мысли, чувств и моего жизненного опыта. И было ясно, что Кама это не только и не столько водное пространство, а часть моей жизни: с ней связано всё то, что питало мою юность, и я могу сказать: «Спасибо тебе, Кама, за те дары, которые ты отдала мне в моей жизни![108 - В очерке «Кама» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний: «Спасибо тебе, многоводная Кама, за много, много радости и счастливых переживаний, которые ты щедро дарила нам в юношеские годы и в пору возмужания. Ты навсегда осталась в триаде – Пермь, Кама, семинария, – которая определила счастливый период нашей жизни» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 64 об.]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 716. Л. 13-20 об.

*Очерк «Кама» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора содержит информацию о пристанях, которую автор ранее разместил в очерке «Старая Пермь», о чём см. выше.




Очерки по истории Пермской духовной семинарии



июнь-июль 1960 г.



Воспоминания о Пермской духовной семинарии

Игнатьева Василия Алексеевича,

переданные мне им лично для хранения.

В. А. Игнатьев 17.VII [июля – ред.] приезжал из Свердловска и 18.VII 1960 г. я проводил его обратно в Свердловск. За время его пребывания в Перми он жил у меня. Мы посетили с ним многие исторические для нас места. Обошли квартал, где находилась семинария, от которой остались лишь 1 и 2 этажи гл[авного] корпуса, здание бани, выходящей на Каму и часть западной стены (камен[ной]) семинарского сада. Посетили дома – по б[ывшей] Екатерининской ул. ([в] н[астоящее] вр[емя] Большевистская) – д. 137 – где жило нашей семейство и рядом (в той же ограде) – где проживал Игнатьев (д[ом] Загуменных, позднее – Удинцева – где была квартира «Артёма» Сергеева, подпольная большевистская квартира.[109 - Сергеев Фёдор Андреевич (1883-1921) – русский революционер и советский политический деятель, известный под псевдонимом Артём. Возглавлял Пермской комитет РСДРП, был арестован и сидел в Пермской тюрьме.] Посетили могилы П. Н. Серебренникова, моего брата Сергея (товарища по курсу Игнатьева), трагически погибшего в 195… г.

18.VII.1960 г. Профессор И. С. Богословский.



Alma



Mater

*

Наша семинария находилась в северной части города и была расположена на высоком крутом берегу Камы, в средине которого проходила и теперь проходит железнодорожная линия, соединяющая станции Пермь I и Пермь II. Со всеми своими постройками во главе с основным корпусом она занимала целый квартал строений, фасадом своим обращённый к городу, а тыловой стороной к Каме; на востоке строения граничили с площадью перед Кафедральным собором и архиерейскою церковью, а на западе – с домами частных домовладельцев-горожан. Главный корпус семинарии был расположен в юго-восточной части четырёх-угольника и имел форму буквы П, с выступами на востоке и западе внутрь двора. Это было старинное трёхэтажное здание с более высоким средним этажом и сравнительно низкими третьим и первым этажами, что придавало зданию симметричный вид. Таким главный корпус семинарии и был увековечен на многочисленных фотоснимках, в том числе и на почтовых открытках.

Многочисленные комнаты этого здания имели следующее служебное назначение. Весь верх, за исключением нескольких комнат (умывальника, кладовой, квартиры пом[ощника] инспектора и верхней части церкви) отведён был под спальни. В него вели три лестницы: центральная, которая обычно была закрыта для пользования, и две боковых, из которых постоянно открыта была лишь западная.

В центре среднего этажа находилась церковь[110 - Церковь (домовая) Иоанна Богослова при Пермской духовной семинарии.], двухсветная, в которую вела снизу мраморная лестница, сильно потёртая, уже с небольшими ямками. В церкви, благодаря рачительным ктиторам (старостам) её было довольно богатое убранство: серебряный с литыми изображениями святых престол, такие же царские врата и по обе стороны их в нижнем ряду иконостаса иконы. Считалось за честь для каждого старосты оставить по себе память каким-либо пожертвованием на украшение храма. Благодаря попечению старост пол в церкви был покрыт коврами из крашеных верёвок, чтобы не было жёстко становиться на колени.

Значительное место в этом же этаже занимали актовый зал и фундаментальная библиотека. Самым замечательным в зале был художественно расписанный потолок, с изображением 4-х евангелистов, и текстом из евангелия Иоанна Богослова, помещённым в овальном круге по всему потолку. Несомненно, это была чья-то заслуживающая внимание художественная работа, но она никем не ценилась и так, вероятно, и погибла в будущем. Зал большую часть времени пустовал, в нём было даже мало и мебели. Раз в году в нём устраивались торжественные собрания в день престольного праздника, посвящённого Иоанну Богослову. Так, в 1902 г. в зале было торжественное собрание в присутствии высокопоставленных лиц города, на котором с речью выступал преподаватель философии А. Н. Юрьев, а семинарский хор исполнил концерт Бортнянского «Воспойте Господеви песнь нову». В последующие годы, во время революции 1905 г. и в период реакции, а также и в период империалистической войны, такие торжественные собрания были прекращены. В зале два-три раза в году устраивались вечера, проводились иногда уроки танцев, что, конечно, совершенно не гармонировало с тем, что было изображено на его потолке. Да разве ещё кто-либо из зубрильщиков в часы вечерних занятий уединялся сюда для заучивания очередного урока.

Фундаментальная библиотека занимала большую комнату, совершенно для нас недоступную. Нам говорили, что она предназначалась для учителей. Очень редко мы видели у ней открытую дверь и с интересом заглядывали туда, но входить туда нам было запрещено. Не помню, по какому поводу, но нам показывали принесённый из неё пергаментный свиток Библии на древнееврейском языке (тора), который как драгоценность, хранился в библиотеке и был даром архимандрита Антонина Капустина, бывшего ученика семинарии. Раза два за время обучения в семинарии из этой библиотеки на урок приносил нам В. А. Фаминский какие-то старинные издания произведений древней русской литературы. Этим и ограничивалось наше знакомство с библиотекой. Было это нам обидно, но всё зависело не от нас. В восточном крыле главного корпуса, в конце его помещался ещё небольшой кабинет физики, с которым редко-редко знакомил нас В. А. Кандауров, вероятно, потому, что кабинет этот был очень беден. В западном крыле, тоже в конце его, помещалась ученическая библиотека, о которой подробнее речь будет ниже.[111 - См. очерк «Черты семинарского быта» («Библиотекари»). Более подробных сведений о фундаментальной и ученической библиотеках семинарии в текстах воспоминаний автора не имеется. После закрытия Пермской духовной семинарии в 1918-1919 гг. все книги были конфискованы, часть книг утеряна, сохранившиеся книги в течение нескольких лет были разделены по библиотекам Пермского госуниверситета, областного архива, областного музея, педагогического и медицинского институтов. В ГКБУ «ГАПК» в фонде 63 «Пермская духовная семинария» имеются каталоги фундаментальной и ученической библиотек Пермской духовной семинарии (ГАПК. Ф. 63. Оп. 1. Д. 19, 20, 57, 59, 60).] Остальное пространство второго этажа занимали восемь учебных комнат (классов) и коридоры – вдоль здания и по крылам. Эти восемь классов распределялись так: два I-х кл[асса], два II-х кл[асса]и по одному III, IV и V классов. Такое распределение классов свидетельствовало, если можно так выразиться, о суровой борьбе за обучение в семинарии, а именно то, что отсев учащихся за первые два года обучения делал уже излишним параллельные классы, начиная с третьего класса. Если пользоваться традиционным делением классов в семинарии на три категории: риторики, философии и богословия, то, очевидно, классы риторики и были периодом наиболее острого отбора для классов философии и богословия. Какие мотивы были наиболее уважительными для «исключения», как тогда это называлось, из семинарии? Главным мотивом, так сказать, лейтмотивом были академические требования, суровые требования: три неудовлетворительные оценки на экзаменах иногда считались достаточными для «исключения» из семинарии. Были среди исключённых и жертвы темперамента: попавшиеся по пьянке, замеченные в грубом отношении к вышестоящим лицам и вообще неблагонадёжные, которых с момента революции 1905 г. администрация семинарии находила всё больше и больше.

В нижнем этаже главного корпуса располагались следующие учреждения. Налево, у входа, находились вешалки для семинаристов, живущих на квартирах, и каморка для дежурного швейцара. Дальше, налево, вдоль коридора, по фасаду здания была расположена квартира инспектора, а по крылу расположены были небольшие комнаты для обслуживающего персонала (коменданта, кастелянши и т. д.) и крайняя, у выхода в ограду, была отведена под склад керосина и для ламповщика до того, как проведено было электричество. Против квартиры инспектора в большой комнате находилась гардеробная со шкафами для верхней одежды и комодами для белья. Здесь же жил постоянно сторож в ничем не отгороженном углу у входа. Свидетелем его постоянного пребывания была здесь кровать и кое-какие вещи из его одежды и обихода.

Направо от входа вдоль коридора по фасаду были расположены: квартира помощника инспектора, кабинет ректора семинарии, комната пед[агогических] советов (она же была приспособлена для музыкантов) и далее в юго-восточном углу комнатка для секретаря, раздевалка для учителей и комната для официальных приёмов с большим столом, покрытым зелёной скатертью с позументами и зерцалом – символом государственной власти, на страже которой стоят и духовные учебные заведения. Эта же комната была и учительской: здесь учителя находились во время перемен, и пили чай в большую перемену. Против квартиры пом[ощника] инспектора и кабинета ректора расположена была, так показываемая, образцовая школа в составе двух классных комнат и раздевалки при них. Это было очень любопытное учреждение, которым семинария связана была с ближайшим к ней соседним населением. В восточном крыле здания вдоль коридора находилась квартира эконома и семинарский архив. Ко всему сказанному выше, по описанию главного корпуса семинарии, нужно добавить, что в западном и восточном крылах за лестницами сверху и донизу расположены были уборные старого образца, со сквозными ретирадами-воронками, без всяких культурных приспособлений.

Таков был статус главного корпуса нашей семинарии до 1914 г.

Продолжением главного корпуса его восточного крыла, было одноэтажное кирпичное здание, которое делилось на проходную комнату, столовую, буфет и кухню, которая выходила уже на северную сторону четырёхугольника и одним окном своим обращена была на Каму. Проходная комната была местом, куда расторопный парень пирожника Половникова аккуратно являлся на большую перемену и продавал семинаристам пирожки с мясом или вареньем по 5 коп[еек] за пару. В столовой были расставлены длинные столы в два ряда по 12 ч[еловек] за столом. Под иконой, на передней стене, висело расписание блюд (меню) на определенный промежуток времени – мясоед, сыроед или пост. В буфете семинаристы ежедневно получали булки белого хлеба (сайки) к чаю и кипяток. Чай и сахар выдавались на месяц в первый день месяца и хранились в ящиках – персональной собственности, почему на подоконниках окон стояли горы замкнутых на замок ящиков. Из кухни был спуск во двор и в нижний этаж столовой, буфета и кухни, где стояли бочки с солёной капустой, огурцами, засеки с картофелем и овощами. Раньше здесь же была пекарня, но в наши времена она была уже ликвидирована, а в ней обитал наш шеф-повар. В расстоянии нескольких метров от этого здания по северной линии четырёхугольника были расположены два двухэтажных кирпичных здания. Между ними был небольшой интервал. В первом из них внизу были бани общего пользования для семинаристов и индивидуально для семейств начальствующего персонала; вверху была комната для сторожей общая, с отдельной для кучера ректорских выездных рысаков. В восточной половине верха была столярная мастерская и здесь же жил одинокий бобыль столяр. Комната, в которой жили сторожа, могла бы быть в неприкосновенном виде перенесена в драмтеатр для постановки пьесы Горького «На дне». Во втором здании внизу находились каретник, конюшни и позднее организован был свинарник, а вверху – склад. Вся эта часть двора отделена была от главного корпуса деревянным заплотом с двумя воротами, а между ними (воротами) вдоль заплота был устроен громадный навес, под которым были штабели дров.

По линии фасада главного корпуса, к западу от него, расположено было одноэтажное деревянное здание больницы с аптекой и тремя просторными палатами для больных. Дальше по этой же линии за главными воротами находилось одноэтажное деревянное здание на 6-7 комнат – квартира ректора семинарии. Пролёты по всей линии четырёхугольника занимала кирпичная стена и, таким образом, весь четырёхугольник был замкнут со всех сторон с двумя воротами: одни из них выводили к водокачке (между кухней и баней) и были большею частью закрыты, а вторые – между больницей и квартирой ректора, у которых днём и ночью сидел сторож. На ночь и эти ворота закрывались, и только по особому пропуску сторож мог их открывать.

Внутри просторного двора семинарии были два скверика и сад. Один скверик был между восточным и западным крылами главного корпуса. В нём были могучие тополи. Этот скверик никто из семинаристов не посещал. В нём разгуливали породистые курицы эконома, причём, как говорили, великан петух был на конкурсе премирован медалью и был законной гордостью нашего эконома. Второй скверик находился между больницей и западным крылом главного корпуса. В нём росли липы. Так как этот скверик прилегал к квартире инспектора, то считалось, что он должен быть только в пользовании семьи инспектора; а так как в нём находилась ещё звонница, то частым посетителем его был семинарист, помощник церковного старосты.

Сад был расположен вдоль западной стены от квартиры ректора до северной стены. В нём были тополи, между которыми шли три аллеи. В головной части средней аллеи в непосредственной близости от квартиры ректора была расположена физкультурная площадка с небольшим количеством приборов. Однако нужно сказать, что почти никто из семинаристов не пользовался этими приборами. В конце аллеи стояла круглая беседка, с которой открывался чудесный вид на Каму. В этой беседке иногда весной собирались семинаристы-певцы, и пение их далеко-далеко разносилось в сторону Камы. Зимой вдоль этой аллеи иногда устраивались катушки.

Вот в каком виде в нашей памяти сохранилась наша alma mater.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 3-10 об.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.




Педагогический состав



Протоиерей Константин Михайлович Добронравов (ректор)

[112 - Добронравов Константин Михайлович (1853-1933) – протоиерей, сын священника Нижегородской губернии. Кандидат богословия С.-Петербургской духовной академии 1880 г. В 1880-1883 гг. помощник смотрителя Соликамского духовного училища; в 1883-1889 гг. – смотритель того же училища; с 11 января 1889 г. преподаватель латинского языка в Пермской духовной семинарии; с 5 февраля 1889 г. священник Пермского Спасо-Преображенского кафедрального собора; с 9 февраля 1891 г. ректор Пермской духовной семинарии. Преподаватель Священного Писания в 6-м классе. Имел ордена: св. Владимира 3 и 4 ст., св. Анны 2 ст. и св. Станислава 3 ст. и палицу // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 249. «О 25-ти летнем юбилее педагогической деятельности ректора семинарии протоиерея К. М. Добронравова» см. «Пермские епархиальные ведомости». 1905. № 37 (11 октября) (отдел неофициальный). С. 543-547.]

Ректора нашей семинарии Добронравова мы застали уже в возрасте под пятьдесят лет. Высокого роста, могучего телосложения с грубым голосом и суровым выражением лица, он внушал чувство страха, которое ещё больше увеличивалось его манерой держаться отдалённо и сугубо официально.[113 - В очерке «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Его можно было назвать великаном. У него были крупные черты лица: глаза как бы на выкате, нос, сильно смахивающий на картошку, волосы, сбитые для пышности. Он носил золотые очки. Он шепелявил – не выговаривал с: слово «сапожник» он произносил «шапожник». Во всём у него проглядывала мания величия. Он как бы подавлял своей персоной, и с ним неприятно было встречаться. Его боялись, и ему, кажется, это нравилось» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 3.]

Передавали о таком случае, имевшем место на уроке в шестом классе. Он имел обыкновение, входя в класс, на ходу называть фамилию семинариста к ответу урока, не обращаясь к нему лично. И вот однажды, войдя так в класс, он вызвал Черепанова, который сидел за партой у самых дверей, а он, не успела ещё дверь закрыться, шмыгнул и спрятался в уборной.[114 - Вероятно, Черепанов Сергей – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1900 г. В «свердловской коллекции» воспоминаний автор приводит этот случай в 6-м классе по рассказу брата Алексея, который окончил семинарию в 1900 г.] Ректор это заметил и послал соседа по парте водворить беглеца на место, но Черепанов упорно отказывался возвратиться, всё время твердя: «Страшно попасть в руки бога живаго!» Случай этот анекдотический и описание его достойно пера такого художника слова как Н. В. Гоголь, но и как анекдот он характерен для понимания отношений, которые существовали между главой семинарии и его воспитанниками.[115 - Из очерка «Тётушка Антонина Ивановна» в составе «Семейной хроники Игнатьевых»: «… О чем мы с ней тогда беседовали, я теперь не помню. Вероятно, о том, что пишут из Течи. Других тем для беседы не могло быть: я не был знаком кроме неё ни с дядями, ни с тётями по маминой линии; для меня был чуждым врачебный мир, с которым она была связана по своей профессии, а семинария не могла для неё иметь никакого интереса. … Только однажды, по какому[-то] случаю зашла речь о ректоре семинарии Добронравове, и тётушка рассказала мне, как она ухаживала на дому за больной дочерью его Лией. У ректора было два сына и три дочери. Две дочери носили библейские имена – Рахиль и Лия. Последняя была его любимицей и умерла от скарлатины. «Как он убивался и плакал» – рассказывала о ректоре тётушка по поводу утраты этой дочери. Моё воображение, несмотря на все усилия, не в состоянии было представить нашего ректора – грозного великана – плачущим. Раненный могучий лев – так образно я мог представить ректора убитым его горем» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 58-59.Из очерка «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Когда К. М. вызывал к себе в кабинет кого-либо из семинаристов, он имел обыкновение спрашивать при появлении того в кабинете: «кто там?» Все знали, что этот вопрос был началом «распекания». Любил К. М. певцов и только по отношению к ним в его голосе, обычно грубом, слышались нотки мягкости, похожей на задушевность. Мало этого, случись какая-либо беда с кем-либо из певцов на его экзамене, не даст «зарезать» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 4 об.-5.Там же: «Квартира К. М. была для семинаристов «за?мком», куда для них были двери закрыты, за исключением вызовов на «проборку». Единственным отступлением от этой «нормы», как передавали, было посещение этого «за?мка» семинаристом Алёшей Захаровым, который был певцом-вундеркиндом и приходил услаждать своим пением К. М. под аккомпанемент пианино, а аккомпанировала ему старшая дочь ректора. Результатом этого «музицирования» было то, что Алёша Захаров на семинарском вечере однажды исполнял «Ave, Maria» Шуберта под аккомпанемент старшей дочери К. М. – Александры Константиновны. Нужно отметить, что пианино К. М. не раз побывало на вечерах в семинарии» // Там же. Л. 7 об.-8.]

Мания величия – была основной чертой ректора. Передавали, и это так, вероятно, и было, что даже при прикрытой только двери для входа в семинарию, незамкнутой на замок, он давал звонок, чтобы швейцар открыл ему дверь. Мы были много раз свидетелями, как швейцар впереди его бежал к шестому классу, чтобы открыть ему дверь для вхождения в класс на занятия. Во всём поза величия: будет ли это прогулка перед зданием семинарии перед уроками, будет ли это прогулка по коридору в часы вечерних занятий или посещение столовой, будет ли это, наконец, выход на литию во время богослужения. Но особенно величественны были выезды куда-либо в город. Для этого всегда наготове была пара сначала серых, а позднее вороных рысаков, впряжённых в пролётку. Передавали, что раньше, ещё до нашего поступления в семинарию, при епископе Петре[116 - Пётр (Лосев) (1833-1902) – епископ Пермский и Соликамский в 1892-1902 гг.] часто были выезды для сопровождения архипастыря. В наши времена выезды были реже и преимущественно на одном рысаке. Помнится, как в первый день Пасхи мимо семинарии промчался рысак, впряжённый в новую пролётку, ценой в 500 руб[лей]. В ней сидел наш ректор, отправившийся с пасхальными визитами.[117 - В очерке «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «При епископе Петре он был на вершине своей славы и своего благополучия. Говорили, что тогда именно за каретой с парой вороных обычно следовала пролётка с парой серояблочных лошадей, и это был апогей его ректорской деятельности. Мы ещё застали эту пару серояблочных лошадей, но парой их уже не запрягали» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 6 об.-7.]

Мания величия иногда переходила у ректора в пренебрежительное, хамское отношение к другим людям, которые, по его мнению, стояли ниже его по служебной линии. Так, наш бывший смотритель Камышловского дух[овного] училища М. Н. Флоров, человек почтенный и в высшей степени культурный и деликатный, с большой обидой рассказывал нам, как он явился к ректору с визитом, чтобы засвидетельствовать ему уважение, и как именно по-хамски был им принят.[118 - Флоров Михаил Николаевич (?-1917) – в 1891-1913 гг. смотритель Камышловского духовного училища. Подробнее см. в Части II. «Камышловское духовное училище не рубеже XIX – начале XX веков».][119 - В очерке «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор указывал, что М. Н. Флоров пришёл на приём к К. М. Добронравову, чтобы осведомиться о том, какое мнение у него (Добронравова) о выпускниках Камышловского духовного училища. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 5-5 об.).]

Нам приходилось видеть ректора и в другом положении, когда он был в обществе вышестоящих людей. Это бывало, например, когда совершались в семинарской церкви архиерейские службы, или когда архиерей посещал семинарию. Надменность ректора как рукой снимало, он заискивал, лебезил. Так и хотелось сказать: какой же ты жалкий человек, чиновник в рясе!

И вот после долгих лет благополучного ректорства стал вопрос об его отстранении. Говорили, что у него получилось какое-то неблагополучие с финансовой отчётностью. Очевидцы передавали, что это была картина, похожая на то, как бы выкорчёвывали дуб с его могучими ветвями.[120 - «О проводах ректора К. М. Добронравова» // «Пермские епархиальные ведомости». 1914. № 10 (1 апреля) (отдел неофициальный). С. 190-191; «Уход за штат протоиерея К. М. Добронравова» // «Пермские епархиальные ведомости». 1915. №7 (1 марта) (отдел неофициальный). С. 206.]

[[121 - В очерке «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «У К. М. была какая-то видная родня в губернском земстве и одно время прошёл слух, что его намечают в кандидаты на выборах в Гос[ударственную] Думу.Среди семинаристов одно время были распространены слухи о том, что была ревизия хозяйственной деятельности К. М., и он будто бы пытался «замести» кое-какие следы, но ревизию проводил преподаватель лат[инского] яз[ыка] Иван Ермилович Губкинский, человек неподкупный, и что будто бы эта ревизия явилась первым камнем, который подорвал его репутацию. Последующие историки семинарии утверждали, что будто бы ему инкриминировалось то, что из неё мало выходило выпускников, которые принимали священный сан. Правды ради следует, однако, сказать, что К. М. уговаривал иногда оканчивающих пойти во священники, но время было уже другое, а не прежнее патриархальное, и он был бессилен что-либо сделать. Каковы были отношения между К. М. и новым инспектором семинарии А. П. Миролюбовым? Надо полагать, что он учёл дружбу А. П. с новым архиереем Иоанном [Алексеевым], и это было причиной того, что в новых условиях, после смерти епископа Петра, он стал вести себя скромнее.К. М. стоял во главе семинарии, когда она праздновала своё столетие, а это было уже накануне революционной бури. Патриархальные времена бытия семинарии уже заканчивались, и он сам это испытал на себе. То, что около его кабинета однажды разорвалась петарда, а семинаристы устроили ему обструкцию (он ходил по столовой, а сзади неслось мяуканье, шипение) свидетельствовало о том, что величие его как громовержца Зевса, каким он раньше казался семинаристам, подорвано, и его мания величия стала предметом насмешки над ним. Он старался удержаться на этой позиции в церковном ритуале. Так, в это именно время впервые стали совершать чин «водружения креста» под праздник «Воздвижения», причём он именно был центральной фигурой этого ритуала, но жизнь всё дальше и дальше уходила от старых устоев, от старых традиций, и всякие ритуальные нововведения не давали уже желаемого эффекта.Кому пришлось наблюдать уход К. М. из семинарии, оставление им насиженного места, те говорили, что эта картина имела вид выкорчёвывания столетнего дуба, пустившего глубоко и широко свои корни.Однако это было только очень слабым указанием на ту чашу, которую испить К. М. пришлось после Октябрьской революции. На его судьбе больше, чем на судьбе кого-либо из коллег его по Пермской дух[овной] семинарии, оправдалось классическое изречение: «Sic transit gloria mundi!» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 8 об.-9 об.Иоанн (Алексеев) (1862-1905) – епископ Пермский и Соликамский в 1902-1905 гг.]]

В 1915 г. автору этого очерка пришлось быть сослуживцем ректора в мужской гимназии. Величия у него было меньше, а всё-таки прежние замашки ещё остались. На педагогических советах полагалось подписываться под протоколами предыдущего заседания. По неопытности я взял протокол раньше законоучителя Добронравова, он буквально вырвал его из моих рук, чтобы расписаться раньше. Как не сказать по-современному: «Каким ты был, таким остался».

В последние годы педагогической деятельности мне случилось быть сослуживцем жены старшего сына ректора – Маргариты Яковлевны (урожденной Рихтер) и внука его, сына Маргариты Яковлевны. Это было в Свердловском медицинском институте. Естественно, при встречах с ними, речь заходила о нашем бывшем ректоре, причём они обрисовывали его в семейной обстановке с теми же чертами характера, с какими мы видели его и на служебном посту. М. Я. рассказывала и о трагической смерти его. Дело было так. Возвращаясь откуда-то поздно вечером, он упал в яму, вырытую для проведения водопровода, и разбил грудь. Смерть последовала в скором времени.[122 - К. М. Добронравов с 1922 г. находился в обновленческом расколе и имел сан протопресвитера с 1930 г. Скончался в 1933 г. в г. Перми.] М. Я. рассказывала, что жена ректора умерла 3-4 года тому назад в возрасте 96 лет. В живых осталась только старшая дочь его, которая ещё в наши времена была преподавательницей Алексеевской[123 - Правильно – Александровской.] женской гимназии.[124 - В очерке «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Осведомившись о том, что в Свердловском медицинском институте на кафедре неорганической химии старшей лаборанткой работает его невестка, жена старшего сына Николая, Маргарита Яковлевна Добронравова (урожд[ённая] Рихтер), а на кафедре нормальной физиологии – его внук, доцент Вячеслав Николаевич Добронравов, сын его старшего сына Николая, я обратился к ним с просьбой обменяться со мной воспоминаниями о нём, б[ывшем] ректоре Пермской дух[овной] семинарии, при котором учились в ней три моих брата и я. Я рассчитывал основательно пополнить мои сведения о нём и был очень разочарован скудными сообщениями о нём. Маргарита Яковлевна поведала мне только о кончине К. М. в … году. Умер он при трагическом обстоятельстве: возвращался он однажды поздно вечером откуда-то и упал в траншею, заготовленную для водопровода. Диким голосом он кричал о том, что бы ему помогли выбраться из ямы, но помощь пришла не сразу. При падении он сильно разбил грудь, болел и умер. Что касается его характеристики, то она обмолвилась только словами: «Вы знаете, какой он был». Она сообщила также мне, что жена К. М. не так давно умерла в возрасте 96 л[ет], умерли также младший сын его Михаил и младшая дочь Рахиль. В живых осталась только старшая дочь – Александра, которая всю жизнь работала педагогом.Внук же К. М. мне только сказал о том, что у него (К. М.) был кривой палец и как он ему однажды сделал замечание: «не трожь!» Это воспоминание внука об его дедушке, однако, вызвало в моей памяти образ К. М., человека властного: в словах «не трожь» сказалась одна из главных его черт – приказывать, командовать» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 2-2 об.Там же: «Дети К. М. учились в гимназиях. Когда автор сего учился в первом классе семинарии, то старший сын его Николай только что поступил на первый курс юридического факультета Московского или Петербургского ун[иверсите]-та, а Михаил – второй его сын, и Рахиль, младшая его дочь, учились ещё в гимназии. Дети К. М. держались изолировано от семинаристов. Были редкие случаи, когда Михаил появлялся среди семинаристов в саду у физкультурных приборов. Рахиль с матерью бывали в семинарской церкви на хорах. Помнится, только однажды церковный староста С. Е. Кусакин растелил для них коврик перед местом, которое было отведено для учеников первого класса, но наш инспектор Ал[ександр] Павл[ович], как видно, дал понять, чтобы больше этого не делали, да и эти молящиеся, очевидно, поняли, что этого делать не надо, чтобы не подвергаться оскорблениям» // Там же. Л. 7-7 об.]

Когда-то мы, семинаристы, выработали для себя правило отношения к своим наставникам: «Наставникам, хранившим юность нашу, не помня зла, за благо воздадим». Так вот и по отношению к ректору, теперь уже давно покойному, руководствуясь классическим изречением – «de mortuis aut bene, aut nihil»[125 - demortusautbene, autnihil – по-латински «О мёртвых или хорошо, или ничего».] – завершим латинским же словами: «sit tibi terra levis!»[126 - Sittibiterralevis! – по-латински «Пусть земля тебе будет пухом!».]

[[127 - Из письма В. А. Игнатьева П. С. Богословскому от 13 марта 1962 г.: «Сейчас идёт Великий пост, и в памяти встают картины прошлого. Слышу голос «папки» Добронравова на каноне Андрею Критскому: «Откуда начну плакать окаяннаго моего жития» и пение хора в унисон: «Помощник и покровитель». Великопостный звон… говение… причащение и пр. Кажется, что и самое время года – ранние признаки весны – всё соответствует Вел[икому] посту» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 165. Л. 50 об.]]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 72-75.


Александр Павлович Миролюбов (инспектор)

[128 - Миролюбов Александр Павлович – сын протоиерея Саратовской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1896 г. В 1896-1897 гг. профессорский стипендиат Казанской духовной академии. В 1898-1899 гг. преподаватель богословских наук в Александровской миссионерской духовной семинарии. Магистр богословия 1899 г. С 20 ноября 1902 г. инспектор Пермской духовной семинарии. Преподаватель Священного Писания в 5-м классе. Коллежский советник. Имел ордена: св. Анны 3 ст. и св. Станислава 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1907. № 27 (21 сентября) (отдел официальный). С. 508.]

А. П. Миролюбов в нашей семинарии в течение шести лет (с осени 1902 г. по весну 1908 г.) работал инспектором.[129 - В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. П. Миролюбов перевёлся в нашу семинарию с Кавказа, из Ардонской семинарии. Его назначению инспектором в нашу семинарию содействовал вновь прибывший на должность пермского архиерея епископ Иоанн [Алексеев], который был перед этим ректором Ардонской семинарии. Как бывшие сослуживцы: еп[ископ] Иоанн и А. П. Миролюбов – были в хороших отношениях» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 16.Ардонская семинария – неофициальное название Александровской миссионерской духовной семинарии, ректором которой был Иоанн (Алексеев) в 1887-1899 гг.] Предшественником его на этом посту был Павел Семёнович Потоцкий, которого семинаристы сокращённо называли «Семёныч».[130 - Потоцкий Павел Семёнович – сын причетника Нижегородской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1875 г. В 1875-1886 гг. преподаватель Священного Писания в Тифлисской духовной семинарии; в 1886-1888 гг. инспектор Тифлисской духовной семинарии; с 31 марта 1888 г. по 1902 г. инспектор Пермской духовной семинарии. Преподаватель Священного Писания в 5 классе. Статский советник. Имел ордена: св. Владимира 4 ст., св. Анны 2 и 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1901. № 20 (16 октября) (отдел официальный). С. 295.] По словам наших старших братьев, учившихся при нём в семинарии, он был человеком грубым, и грубость в обращении даже возвёл в систему инспектирования. Накричать или, как некоторые выражались, «облаять» кого-либо из семинаристов для него ничего не стоило. Но при этом он иногда в отношениях с семинаристами проявлял своеобразный демократизм. Так, у него была привычка проверять у возвратившихся с каникул семинаристов руки, причём если он находил у кого-нибудь мозоли на руках, то хвалил. Однако это мало смягчало впечатление о нём, как грубом человеке.

А. П. в этом отношении был полной противоположностью Потоцкому. Нам никогда не приходилось видеть его сильно возбуждённым, слышать его повышенный голос. У него была совершенно другая манера речи: тихо, спокойно язвить, наносить уколы провинившемуся, а потом свести с ним счёты на заседании совета семинарии и объявить об увольнении.

А. П. был воспитанником Казанской дух[овной] академии, имел учёную степень магистра богословия и, таким образом, среди наших учителей и руководителей был самым учёным человеком.[131 - В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. П. окончил курс в Казанской духовной академии, был оставлен в аспирантуре профессором [С. А.] Терновским, написал и защитил научную работу по «Библейской археологии», и получил звание «магистра богословия». При уходе на пенсию проф[ессор] … Тарновский предложил ему занять его место на кафедре, но А. П. отказался от столь завидной перспективы: его, очевидно, привлекала более живая работа с молодёжью, позволявшая непосредственно соприкасаться с ней, с её бытом и характерами» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 16-16 об.] Мы придавали этому большое значение, и для нас А. П. был самым авторитетным человеком. Вот почему мы иногда приглашали его к себе в класс в часы вечерних занятий с простой, лаконично высказанной просьбой: «расскажите нам что-нибудь».[132 - Там же: «Мы направляли делегата к А. П. с просьбой прийти к нам на беседу, и он приходил к нам запросто – одетый по-домашнему: в рубашке без галстука, простенькой визитке, в шерстяных туфельках на ногах. Нам нравилось полное отсутствие в этом случае официальной обстановки. Приглашая А. П. на беседу, мы даже не придумывали вопрос, по которому мы хотели бы слышать его речь, и на его «что вы хотите, что бы я вам рассказал?», наивно заявляли: «скажите нам что-либо» // Там же. Л. 17 об.]

Запомнился такой случай: пришёл к нам А. П. с какой-то книжкой на французском языке, с которой, очевидно, застала его наша просьба. Он говорил нам о Достоевском[133 - Достоевский Фёдор Михайлович (1821-1881) – русский писатель, мыслитель, философ и публицист. Классик русской литературы и один из лучших романистов мирового значения. Автор романов «Преступление и наказание» (1866), «Идиот» (1868), «Бесы» (1871-1872), «Подросток» (1875) и «Братья Карамазовы» (1879-1880).] примерно около часа. Говорил он с увлечением, хотя тихо и спокойно. Нас поразило то, что говорил он без запинки, хотя экспромтом. Мы мало тогда разбирались в том, что говорил А. П. о Достоевском; понимали только то, что он был поклонником Достоевского. Позднее стало ясно, что то, что у Достоевского было наиболее реакционным, составляло credo[134 - credo – по-латински буквально «верю», личное убеждение, основа мировоззрения.] А. П.[135 - «Реакционность» Ф. М. Достоевского заключалась в его религиозности, неприятии идей социализма и неприемлемости революционной борьбы.] Он настолько был увлечён некоторыми местами из сочинений Д., что читал их наизусть.[136 - В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Чаще всего из его произведений он называл «Дневник писателя» и «Записки из Мёртвого дома» // Там же. Л. 17 об.-18.Там же: «Принадлежность А. П. к этому идеологическому направлению подтверждалась ещё и тем, что он был поклонником Победоносцева, что он отмечал в некоторых своих высказываниях, сугубо положительных и почтительных к нему. Когда Победоносцев умер, то в семинарии служили панихиду, и в её организации, надо полагать, не последнюю роль играл А. П., так как было видно, что он был зело огорчён этим событием» // Там же. Л. 18-18 об.Победоносцев Константин Петрович (1827-1907) – русский государственный деятель консервативных взглядов, в 1880-1905 гг. обер-прокурор Святейшего Синода.]

Когда мы учились в пятом классе, А. П. преподавал нам «Новый Завет» и для иллюстрации некоторых своих объяснений он опять-таки апеллировал к Достоевскому. У него был и самый метод преподавания несколько отличный от метода других учителей; а именно: он почти не прибегал к проверке наших знаний, а всё внимание сосредоточил на своих объяснениях, которые больше походили на проповеди или душеспасительные беседы. Никто другой, как он, вероятно, не верил так в силу слова, в убедительность речи, как А. П. Вот почему он часто произносил проповеди, причём его проповеди больше всего были рассчитаны не столько на чувства слушателей, сколько на то, чтобы убедить в необходимости и правоте религии. Но иногда его проповеди направлены были и непосредственно на воспитание семинаристов. Так, когда мы «говели»[137 - Говение – приготовление к таинству причащения, заключающееся в посте и воздержании, посещении всех богослужений в продолжение, по крайней мере, одной недели и выполнении домашних молитв по указанию молитвослова.], то при чтении «часов», на каждом из них А. П. выступал с кратким словом «молитвами иже во святых отца нашего Исаака сириянина…», которое было рассчитано на создание покаянного настроения у нас. Он, безусловно, верил в то, что, таким образом, проповедями, можно воспитать людей, и он, безусловно, стремился к этому, был идейно предан этому делу.

Что работа инспектором не была для него стремлением к карьере видно из того, что он отказался от предложенной ему Казанской дух[овной] академией лестной карьеры профессора и предпочёл работать инспектором семинарии. К слову сказать, он никогда не кичился своей научной степенью магистра и вообще всегда был скромен в проявлении своей личности: скромно одевался, был скромен в быту.

Что А. П. идейно был предан своему делу и верил в это дело, об этом свидетельствует то, что он на свои средства в одной из комнат своей квартиры создал для семинаристов читальню, в которой были газеты и журналы типа «Русского паломника».[138 - «Русский паломник» – российское дореволюционное периодическое иллюстрированное издание, издававшееся в С.-Петербурге. «Русский паломник» был посвящён преимущественно описаниям храмов, церковных древностей, путешествий к Святым местам Палестины и к русским и заграничным святыням, историко-этнографическим очеркам, жизнеописаниям, рассказам религиозно-нравственного содержания и т. п. вещам.] В ученическую библиотеку А. П. подарил сочинения Писемского.[139 - Писемский Алексей Феофилактович (1821-1881) – русский писатель и драматург.]

[[140 - В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. П. вёл жизнь анахорета, даже в какой-то мере – подвижника. Так, мы иногда наблюдали, что зимой с лопатой в руке он выходил на двор в ту его часть, где между восточным и западным выступами здания скоплялось много снега, сгребал его в высокую гору и строил какие-то не то ниши, не то катакомбы. Когда устраивались семинарские вечера, на которых обычно присутствовали все учителя, А. П. появлялся на них мимолётно во время проведения художественной части, а потом «исчезал», как нам казалось, от «искушения». Так у нас и составилось о нём мнение, как о человеке «не от мира сего» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 18 об.-19.]]

А. П. работал в нашей семинарии в возрасте 32-38 лет. По нашим тогдашним представлениям этот возраст казался уже почти старым; молодыми мы считали только людей своего возраста. Вот почему зная, что он холостяк, мы считали, что для него не существует, так называемого «женского вопроса», тем более что нам никогда не приходилось видеть его в женском обществе, и он представлялся нам неким отшельником, подвижником, вроде толстовского отца Сергия в одноименном его рассказе.[141 - Персонаж повести Л. Н. Толстого «Отец Сергий».]

Но произошло одно событие, которое вызвало сенсацию, взбудоражило наши умы и ввергло их в соблазн. Один семинарист, побывавший в оперном театре, на другой день громогласно объявил: «ребята, А. П. вчера был в театре с экономшей». Так называлась у нас жена нашего эконома – диакона Славнина. Если бы мы захотели конкретно представить себе всю картину смятения семинаристов, вызванного поразившей нас новостью, то разве только можно его сравнить с тем, как это изображено у Ф. М. Достоевского по поводу смятения духа у Алёши Карамазова, когда он узнал о том, что труп почитаемого им старца Зосимы стал смердеть.[142 - Персонажи романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы».] Дело в том, что жена эконома была не просто женщиной, но женщиной красавицей с неотразимой, как говорят, красотой, и нашему воображению в этом случае представлялась в виде жены Пентефрия, старавшейся обольстить Иосифа прекрасного.[143 - Персонажи библейского Ветхого Завета.]

Другой, как нам казалось, необычный случай ещё более привёл нас в крайнее смятение, выражаясь монашеским языком – в искушение. После одних летних каникул А. П. приехал в семинарию с девушкой, лет 17-18. Пошли слухи, что это его племянница-сирота, что он был для неё единственным родственником, который мог её призреть. Так это, вероятно, и было на самом деле. Но на этом не могла остановиться пылкая фантазия семинаристов, и пошли слухи, которые приписывали ей или образ Сони Мармеладовой[144 - Персонаж романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».], или Виолетты из «Травиаты»[145 - Персонаж оперы итальянского композитора Джузеппе Верди (1813-1901) «Травиата» по мотивам романа французского писателя и драматурга Александра Дюма-сына (1824-1895) «Дама с камелиями».], а самого А. П. представляли в образе толстовского [отца] Сергия в момент его искушения. Говорили также, что А. П. привёз её с собой для перевоспитания. Что им в этом случае руководило, и как он решился на такой шаг, который мог вызвать разные толки и кривотолки, осталось тайной, но не хотела оставаться только тайной сама виновница этих толков: обладая острыми глазами, наблюдательностью и, может быть, некоторым опытом, она скоро заметила другие пытливые глаза, манящие к себе. Утверждали, что дело дошло до обмена записками, но… наступил день, когда племянница А. П. больше не показывалась. Всё!

Нет, не всё! Мы решили всё-таки точно узнать у А. П., как он мыслит по женскому вопросу. Однажды был ему задан вопрос, нам тогда казалось серьёзный: «Что такое женщина?»[146 - В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор объясняет: «Вопрос был поставлен грубо и дерзко, и А. П. мог бы и имел право отказаться от ответа на него уже в силу того, что он (вопрос) был явно провокационным, но он принял вызов…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 18 об.-19.] Александр Павлович был, конечно, не глупый человек, а оказался способным на плоское, пошлое замечание, вся глубина которого нам стала понятна позднее, когда мы узнали, что бывают люди, у которых уживаются вместе и наружное благочестие и самая отвратительная пошлость.[147 - Там же: «Это [ответ А. П. Миролюбова – ред.] было сказано юношам в самый романтический период их жизни, когда им свойственным был идеалистический взгляд на отношения между полами, [его] ответ можно было оправдать только с точки зрения известного закона механики, по которому «действие равно противодействию», т. е. что на грубый вопрос дан был и грубый ответ, но в моральном плане это было непростительной ошибкой А. П. Семнадцатилетние и восемнадцатилетние парни – одни только чисто отвлечённо, так сказать, теоретически, а другие, может быть, конкретно, эмпирически, опытно – поняли смысл…, но у тех и других что-то в отношении к А. П. оборвалось в душе, покачнулось уважение к нему» // Там же. Л. 22 об.-23.] Таким, например, в будущем предстал небезызвестный архиепископ Волынский Антоний из князей Храповицких. Потом стало нам понятно, как получился человек такого склада, как А. П. Люди такого типа складывались в специфических условиях жизни студентов дух[овных] академий. Оторванные от всего жизненного, под влиянием монахов, они вырабатывали в себе какой-то туманный идеал подвижника, оторванного от широкой окружающей жизни, очень часто женоненавистника. Как получился таким А. П.? Когда мы ставили этот вопрос конкретно по отношению [к] А. П., то грешным делом думали: не толкнуло ли его на это сознание некоторой неполноценности в физическом развитии: низкого роста, тщедушного вида, с неприятно торчащими ушами (как у Каренина в романе «Анна Каренина»[148 - Персонаж романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина».]), с наклонностью к лысению, как мы думали, он мог быть расположен к мизантропии.

А. П. пришлось работать в семинарии в бурное время революции 1905 г. Сколько ни пытался он, как говорится, уберечь семинарию от революционного течения, ему это не удавалось. Были приняты для этого чрезвычайные меры. Так, однажды к нам в вечерние часы пришли наиболее авторитетные представители городского духовенства для беседы, но стихия революции захватила и семинаристов. От этого времени остались в памяти два события из жизни семинарии: обыск, произведённый отрядом полиции и забастовка. Обыск ничего не дал. Забастовка началась с того, что А. П. была передана петиция с требованием главным образом предоставления семинаристам доступа в университеты.[149 - В начале XX в. окончившим курс семинарии дозволялось поступать только в Томский и Юрьевский университеты. Требование свободного доступа в университеты было общим для всех семинарий. В 1905 г. по стране прошла волна семинарских петиций об открытии доступа во все высшие учебные заведения, на что правительством было дано разрешение 14 декабря 1905 г.] Вечером мы вызвали [его] в четвёртый класс и зачитали ему содержание своей петиции. Нужно было видеть А. П. в этот момент: он стоял и куда-то смотрел вдаль, выше наших голов. О чём он думал в это время? Выслушал, взял петицию и только сказал: «доступ в университеты зависит не он нас», повернулся и ушёл.[150 - В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Событие это произошло следующим образом: во время третьего часа вечерних занятий мы собрались в самой большой классной комнате, в которой проходили занятия четвёртого класса. Комната эта находилась в восточном крыле главного учебного корпуса семинарии. Пригласили А. П. Он не замедлил явиться, очевидно, разгадав повод для этой встречи с ним. Мы стояли плотной стеной, и Витя Коровин приступил к чтению нашей петиции, главным требованием в которой было предоставление права семинаристам для поступления в университеты. А. П. стоял в глубокой задумчивости. Наконец, В. Коровин закончил чтение нашей петиции и объявил о нашей забастовке. А. П., сказавши: «мы не можем вам дать права поступления в университеты, потому что это вне нашей компетенции», повернулся и ушёл в свою комнату» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 25 об.-26.Текст подчёркнут В. П. Бирюковым и на полях надписано: «Почему только одного А[лександра] Павловича? А почему не был приглашён ректор семинарии и др.?»В очерке «Александр Ильич Анисимов» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор упоминает, что «это [чтение петиции] было поручено Вите Коровину, потому что Александр Ильич [Анисимов] ещё «не явился народу» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 377. Л. 6.Вероятно, автор имеет в виду не Витю Коровина, а Митю или Дмитрия Коровина (1887-?), который учился в 5-м классе, и, возможно, из-за забастовки и увольнения, позднее выбыл из семинарии.] На другой день было объявлено, чтобы мы явились в канцелярию за получением денег на проезды и покинули семинарию.[151 - В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «На другой день было объявлено, чтобы забастовщики явились к семинарскому «скрибе» – Александру Ивановичу и получили деньги на проезд домой. Столовая прекратила свои функции, спальни не стали отоплять. По каким-то причинам небольшая группа семинаристов, в числе которых был и автор сего, задержалась ещё в семинарии. На ночь мы набрасывали на себя гору матрацев для согревания и для поддержания духа распевали любимую тогда песню «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно». В такой именно момент нас и «накрыл» А. П. со словами: «А, вам темно в нашей тюрьме – так немедленно покидайте семинарию». Мы разъехались по домам накануне всеобщей забастовки железнодорожников. От семинарской администрации оказалось скрытым, что на умы семинаристов в направлении их в сторону революции, между прочим, оказывал влияние учитель музыки и руководитель оркестром Г. К. Ширман. Администрация семинарии в этом случае явно «опростоволосилась». Ширман информировал своих подопечных о ходе развития революционных событий, явно подбодряя их на участие в них» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 26 об.-27.Всеобщая забастовка железнодорожников началась 17 (30 по новому стилю) октября 1905 г., тогда же был обнародован Манифест об усовершенствовании государственного порядка, провозгласивший свободу совести, слова, собраний, союзов и неприкосновенность личности.В очерке «Александр Ильич Анисимов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Камышловском духовном училище» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор упоминает, что «в печальный момент ликвидации забастовки роль первой скрипки выполнял Вася Шестаков» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 377. Л. 6.Шестаков Василий (1887-?) – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1907 г.]

[[152 - В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Через полтора-два месяца администрацией семинарии были разосланы семинаристам вызовы на занятия, но далеко не всем. Явно обнаружились уже симптомы спада революционного движения. Перед началом занятий нас построили для встречи с епископом Никанором. Мы стояли в рядах, как на богослужении. Епископ стоял на амвоне и пытливо смотрел на нас. А. П. рапортовал «владыке», что он теперь, после очистки семинарской массы от «плевелов», спокоен. Увы! А. П. ещё поторопился декларировать своё спокойствие» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 27-27 об.Никанор (Надеждин) (1858-1916) – епископ Пермской и Соликамский в 1905-1908 гг.]]

В период наступившей реакции А. П. с бо?льшим ещё рвением взялся за проповеди; в это именно время он и практиковал проповеди «Молитвами отца нашего Ефрема сириянина[, Христе Боже, помилуй нас]», о чём сказано выше. По его предложению, на утренние и вечерние молитвы являлся семинарский священник, и они превратились в своего вида молебны. Чаще на богослужениях читались акафисты. Как на некоторую деталь, характерную для этого времени, можно указать на следующее. Появился вдруг в составе семинаристов таинственный юноша, с обликом святого, византийского письма. Сейчас же пошла молва: «среди нас появился подвижник, человек не от мира сего». Говорили, что он составляет молитвы, акафисты и т. п. Жил он где-то на частной квартире, его посещал А. П., и он пользовался особым его вниманием. Что это был за юноша, тогда для нас было тайной, а сам подвижник скоро исчез. Не был ли он тайным соглядатаем? Очень похоже.

[[153 - Там же: «А. П. чаще стал выходить в город с инспекционными целями, причём он боролся с действительно отрицательной привычкой семинаристов иногда подсаживаться на скамейки у чужих домов и «точить лясы» с проходящими гимназистами» // Там же. Л. 29-29 об.Там же: «Бывали случаи, что А. П. прибегал и к чисто фискальным приёмам в своей инспекторской работе – «ловил» на месте преступления, «выслеживал» жертв неосмотрительного шага и «накрывал» их. Так, было однажды и с автором сего, когда он вместо направления в церковь на вечернюю молитву проследовал прямо на кровать в числе некоторых других семинаристов. А. П. оставил своё обычное место в церкви, прошёл в спальню и «накрыл» виновных, сказавши автору сего классическое: «И ты, Брут!» Впрочем, в практике А. П. это был исключительный, как говорят на языке раскольников, «смотрительный» случай, причём видно было, что сам А. П. чувствовал себя не совсем ловко при исполнении этой операции» // Там же. Л. 30.Текст подчёркнут В. П. Бирюковым и на полях надписано: «Это не совсем так».Там же: «Хотя А. П. Миролюбов заявил епископу Никанору о том, что он с удалением «плевелов» из семинарской массы успокоился, но это было в значительной степени самообманом, или успокоением только на короткое время. Такие события, как взрыв петарды у ректорского кабинета, или обструкция, устроенная ректору при посещении им столовой во время обеда семинаристов, не могли не подсказать ему, что мятежное настроение у семинаристов не прошло, а где-то притаилось внутри. Не мог он также не видеть, что с приходом в преподавательский коллектив молодого поколения монолитность его (коллектива) по взглядам на жизнь, по идеологическим убеждениям была нарушена, и педагогический состав семинарии стал походить на «царство, разделившееся на ся». Достаточно в данном случае указать на то, что кое-кому из молодых учителей было известно, что на указанном выше педагогическом совете в шкафу присутствовало некое посторонее тело. [Об этом эпизоде см. очерк о В. А. Фаминском – ред.]. Вероятно, А. П. было известно и то, что, например, В. Я. Струминский явно шёл не в ногу с принятым тогда направлением на возврат к прошлому. А. П. не мог не понимать, что возврата к прежним патриархальным временам «бытия» семинарии уже не может быть. Было заметно, что в душе А. П. происходит какая-то внутренняя борьба, переоценка его прежних установок» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 30.]]

[[154 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется следующий эпизод: «Известно также, что семинаристы жестоко отомстили А. П. Миролюбову за его попытку ловить их при входе в здание, когда он брал у швейцара ключ от замка входной двери, чтобы встречать «преступников» по сигналу швейцара. Они сделали публикации в одной их пермских газет: «ищу место швейцара», спрашивать там-то. По этой публикации действительно к Миролюбову явились с предложением занять место швейцара, в результате чего администрация семинарии вынуждена была обратиться в редакцию газеты с заявлением о фальшивости публикации» // Там же. Л. 160-160 об.]]

С некоторого времени мы стали замечать, что А. П. стал сторониться от семинаристов. Когда его приглашали для беседы, он неохотно говорил, иногда отговаривался словами: «О чём нам говорить, мы люди различных взглядов» и т. п.

Однажды, в начале месяца мы попросили его поделиться с нами своими наблюдениями за нашим поведением за прошлый месяц, что он всегда делал обстоятельно, но он ответил лаконически: «всех покрыла благодать» (было время исповеди) и в той его речи чувствовалась апатия, как будто всё это ему надоело.

Через два месяца мы узнали, что он оставляет семинарию и уезжает работать инспектором народных училищ в г. Вольск. Перед его отъездом мы его попросили побеседовать с нами. Он мельком появился и, не задерживаясь, как это было раньше, поговорил о том, почему он оставляет семинарию. Вот его слова: «семинария это учреждение, которое существует не столько для воспитания, сколько для питания». Из его слов мы поняли то, что он пришёл к признанию полного поражения своей системы воспитания семинаристов.

В то время некоторые учителя семинарии уходили в инспектора нар[одных] училищ из материальных соображений, но нельзя было думать, что по этим же соображениям шёл туда А. П. Несомненно им руководили не материальные соображения, а он искал новую область для притяжения своих сил. Что из этого получилось, нам, к сожалению, не известно.[155 - В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. П. не раз рассказывал нам о Рачинском, педагоге-идеалисте, который по окончании высшего уч[ебного] заведения пошёл работать в сельскую школу. В какой-то степени А. П., очевидно, был человеком этого же душевного склада. Как бы ни было, но в нашей памяти А. П. сохранился, как личность незаурядная, выделяющаяся из общей массы наших учителей» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 32 об.Рачинский Сергей Александрович (1833-1902) – русский учёный, педагог, просветитель. В 1880-х гг., оставив должность профессора Московского университета, стал главным идеологом открытия церковно-приходских школ в сельской местности.]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 76-81 об.


Николай Иванович Знамировский

[156 - Знамировский Николай Иванович (1878-1942) – сын чиновника Пермской губернии. Окончил Пермское духовное училище в 1893 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1900 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1904 г. С 16 сентября 1904 г. преподаватель греческого языка в Пермской духовной семинарии; с 14 апреля 1906 г. преподаватель литургики, гомилетики и практического руководства для пастырей; с 8 мая 1908 г. инспектор Пермской духовной семинарии // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 249. См. «Из епархиальной хроники. Чествование Николая Ивановича Знамировского» // «Пермские епархиальные ведомости». 1913. №18 (21 июня) (отдел неофициальный). С. 471–472.]

Н. И. был сыном земского начальника г. Ирбита Пермской губернии. Это был редкий случай, чтобы чиновник такого ранга, каким был в своё время земский начальник, отдал своего сына по линии духовного образования.[157 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Может быть, именно поэтому у него появилась такая тяга к служению на духовном поприще, которое являлось для него, так сказать, «неизведанной целиной». У выходцев из духовного сословия в это время уже была заметна тенденция покидать его: переходить на работу учителями, врачами и разными чиновниками» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 161 об.-162.] Не приходилось ни от кого слышать, в каком дух[овном] училище учился Н. И. Судя же по тому, что ближе всего к Ирбити было Камышловское дух[овное] училище, можно предположить, что он учился в нём.[158 - Н. И. Знамировский окончил Пермское духовное училище.] Об учении Н. И. в Пермской дух[овной] семинарии кратко мне говорил брат Алексей. Я сделал оговорку в слове «кратко» потому, что брат Алексей мог бесконечно рассказывать о своих товарищах, которые были певцами, а об Н. И. он сказал «кратко» потому, что он [не] был певцом.

По окончании семинарии Н. И. учился в Казанской духовной академии и кончил её со степенью кандидата богословских наук. Я видел Н. И. впервые, когда я учился ещё в семинарии, а Н. И. был студентом Казанской дух[овной] академии.[159 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Дело было в августе 1906 г., когда он, очевидно, проезжал в Казань и зашёл в семинарию» // Там же. Л. 153.] Помнится, были вечерние часы занятий, а по коридору второго этажа семинарии расхаживал высокий человек, брюнет, с пышной шевелюрой волос и бородой. Это был Н. И. Грешным делом я ещё подумал: как это так – студент, и с бородой! Это не мирилось с моим представлением о студенте, и я остановился только на том, что это, вероятно, какой-то уникум.

Через два года Н. И. был назначен в нашу семинарию преподавателем литургики и гомилетики, которые проходились в пятом классе. Странная судьба преследовала эти два предмета: они были на положении пятого колеса у телеги. Отношение к ним можно выразить такими словами: «Это нам ни к чему». В академии, например, существовал традиционный порядок, по которому на лекциях профессора Предтеченского[160 - Предтеченский Сергей Александрович – кандидат богословия Казанской духовной академии 1889 г., позднее магистр богословия. Профессор кафедры новой гражданской истории и кафедры литургики. Русский духовный писатель.] по литургике присутствовало два дежурных студента. Профессор забирался на кафедру, читал лекцию по существу пустому пространству, а затем и лектор и аудитория мирно расходились.[161 - Подробнее см. в Части IV. «Казанская духовная академия начала XX века».В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополнительно разъясняет свою точку зрения к данному явлению: «С точки зрения назначения духовной семинарии – готовить священнослужителей – оба эти предмета имели большое значение, чем другие богословские предметы, потому что они относились к практике будущей профессии подготавливаемых к священству, так сказать, ближе были к жизни. Но с точки зрения психологии, умонастроения семинаристов пятого класса, преобладающей массы их, они были ненужными, и в их сознании преломлялись в виде какого-то ненужного рудиментарного отростка. Из тридцати человек состава класса только два-три подавали ещё надежды на то, что они встанут потом на стезю священнослужителей, а прочие просто «отбывали» богословские классы с тем, чтобы потом «податься» куда-либо в высшее учебное заведение, хотя бы и духовное. …Из этого ясно, что Н. И. имел явно не подходящую массу учеников для восприятия его наук, а точнее сказать – не подходящую массу, потому что в большинстве его ученики прямо тяготились изучением его предметов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 153 об.-154.] Н. И. больше внимания уделял гомилетике, проповедническому искусству. Это было его стихией. Мы писали Н. И. проповеди, и он особенно подчёркивал нам, чтобы в них были «элейность и помазанность».[162 - Так в тексте. Правильно – «елейность», от слова елей – церковно-славянское название оливкового, а позже – любого растительного масла в православном церковном обиходе: в частности, елеем осуществляется помазание принимающих крещение, участников полиелейного богослужения для укрепления веры на всенощном бдении. Отсюда, «елейность и помазанность» означает – так составлять проповеди, чтобы люди чувствовали в душе укрепление веры.]

Ареной проповеднической деятельности Н. И. была Стефановская часовня[163 - Часовня святителя Стефана Великопермского в г. Перми.], которую он называл «училищем благочестия». Здесь по воскресеньям и др. праздникам в послеобеденные часы совершался молебен, а затем произносилась проповедь.[164 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Надо было наблюдать самое шествие в Стефановскую часовню. Вот он, восторженный и предвкушающий выступление, идёт в окружении трёх-четырёх семинаристов. Он возбуждён. Он весь – порыв. Так изображён Пётр I-й на известной картине художника в стремительном шествии на стройку Петербурга» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 155 об.-156.Автор имеет в виду картину русского живописца Валентина Александровича Серова (1865-1911) «Пётр I» (1907).] Нужно было видеть Н. И. в момент произношения проповеди![165 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний: «Вот он надел стихарь и величественный, вдохновенный вышел на проповедь. Он не был способен произносить обличительные речи, как Савонарола. Он был лирик, у него была «Очарованная душа», и её именно он вкладывал в свои проповеди. Он сам рассказывал семинаристам, как у него появилась эта «Очарованная душа». Он говорил, что он когда-то шёл по стезе Ивана Карамазова, что и его мучил дух неверия, сомнения, но вот однажды на Пасхе за богослужением его озарило, его «посетил» Дух Божий, он впал в состояние экстаза, как было с Иоанном Богословом при Апокалипсисе, и с той поры душа его стала «Очарованной» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 156-156 об.] Он весь становился как-то подтянутым, стремительным, взгляд его был направлен вдаль, голос звучал властно и весь вид его был величественным. В таком виде он мог бы позировать для такой картины, как «Иоанн Богослов на острове Патмос».[166 - Имеется в виду картина «Святой Иоанн на Патмосе» нидерландского художника Иеронима Босха.] В таком виде рисуется нам картина пушкинского «Пророка», в особенности в исполнении Шаляпина, или «Иоанна Дамаскина» в том же исполнении. Будучи впоследствии уже инспектором семинарии, Н. И. здесь именно, как говорится, «отдыхал душой». Здесь же для семинаристов был своеобразный практикум проповедничества, причём Н. И. в данном случае, если можно так выразиться, был для них эталоном.[167 - См. «Проповеднические поездки пермских семинаристов» // «Пермские епархиальные ведомости». 1910. №5 (11 февраля) (отдел неофициальный). С. 106–107; «Проповеднические поездки воспитанников Пермской духовной семинарии» // «Пермские епархиальные ведомости». 1913. №31–32 (1–11 ноября) (отдел неофициальный). С. 779; «Епархиальная хроника. Проповедническая поездка воспитанников семинарии» // «Пермские епархиальные ведомости». 1915. №7 (1 марта) (отдел неофициальный). С. 206–207; «Епархиальная хроника. Благодарность юным проповедникам» // «Пермские епархиальные ведомости». 1915. №13 (1 мая) (отдел неофициальный). С. 415–416.]

Инспектором семинарии Н. И. был назначен через год вместо А. П. Миролюбова. Мы, семинаристы, размышляя о судьбе нашей alma mater, грешным делом сомневались в целесообразности такого назначения, зная очень мягкий характер Н. И. и «жёсткий» характер нашей братии, думали: развалит он дисциплину! Однако, подпоркой Н. И. были его помощники, в числе которых далеко не мягким был Н. И. Колосов. На нашей памяти Н. И. был третьим и последним инспектором семинарии. И какая же получилась пестрота стилей их инспекторского руководства! Пользуясь литературными аналогиями и при помощи драматического изображения, кратко эти стили можно было бы представить в следующем виде. В качестве объекта для характеристики стилей возьмём семинариста, замеченного в пьяном виде (случай исключительный).

Павел Семёнович Потоцкий. Стиль грубо администраторский. Грубым голосом, с головой, поднятой кверху: «Что? Опять нализался! Ещё раз замечу – выгоню!» И не выгонит («Собакевич»).

Александр Павлович Миролюбов. Стиль тонко-иезуитский. Спокойным, но с иронией, жалящим голосом, с глазами, опущенными долу: «Ну, что же Вы так. Опять, говорите, дьявол попутал. Не хорошо! Не хорошо!» И уволит. («Шуйский»).

Николай Иванович Знамировский. Стиль уговаривающий, почти умоляющий. Рука на плече обвиняемого или в обхват талии. «Ну, что тебя угораздило? Ну, ладно! Только больше не делай!» («Царь Фёдор Иоаннович»). Если вдуматься глубже, то это были не только три стиля инспектирования, но это были и три эпохи в жизни семинарии. Так бытие определяло сознание.[168 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» автор изобразил этот эпизод иначе: «Когда мы старались сопоставить характеры предшественников Н. И. на этой работе с его характером, то это сопоставление выливалось в такие образы: у Потоцкого стиль работы был грубый – в качестве эмблемы его можно было бы изобразить волка; у Миролюбова – хитрый, и в качестве эмблемы его можно было бы изобразить – лисицу, а Н. И. нам представлялся в этом случае только агнцем. Отсюда и шли наши сомнения. … Кто-то внимал этому, а кто-то только улыбался в душе на подобное замечание. Он знал об этом, но упорно продолжал свою тактику отношений со своими опекаемыми» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 157 об.-158.] Будучи инспектором семинарии Н. И. выступал с проповедями в соборе в своем стиле. Он мог бы быть Савонаролой[169 - Савонарола Джироламо (1452-1498) – знаменитый итальянский монах-проповедник и реформатор во Флоренции в 1494-1498 гг.], если бы не его мягкость, благодушие.

Мы видели Н. И. и в качестве участника в богослужениях. Коронным выступлением его на этом поприще было чтение «Слова Иоанна Златоуста» во время пасхальной обедни.[170 - Имеется в виду «Слово огласительное во святый и светоносный день преславного и спасительного Христа Бога нашего Воскресения» – огласительное слово святителя Иоанна Златоуста, которое читается на пасхальной литургии после того как верующие целуют друг друга, делясь своей радостью в честь празднования Воскресения Иисуса Христа.] Бывают такие случаи, что исполнение того или иного произведения достигает до предельного совершенства, например, исполнение Ф. И. Шаляпиным «Персидской песни» Рубинштейна, или исполнение В. И. Качаловым[171 - Качалов Василий Иванович (1875-1948) – русский актёр, мастер художественного слова, педагог.] «Тройки» из «Мёртвых душ». Такое исполнение называется шедевром мастерства. Подобного рода шедевром являлось чтение Н. И. «Слова».[172 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «… ни в чём так ярко у Н. И. не проявлялась его «очарованная душа», как в чтении им за пасхальной обедней известного «Слова» Иоанна Златоуста: «Аще кто благочестив и боголюбив… да насладится сего пира веры»… Никто, кроме него, не мог прочитать это «Слово» так горячо, вдохновенно, можно сказать, страстно. На амвоне как бы был сам Иоанн Златоуст, величественный и вдохновенный…Голос Н. И. звучал мощно, дикция и выразительность были доведены до полного совершенства. Так только читал В. И. Качалов известную «Тройку» из «Мёртвых душ» Н. В. Гоголя.Мы сами наблюдали за восторженным состоянием Н. И. за пасхальным богослужением; он как бы вновь переживал тот первоначальный экстаз, о котором он рассказывал нам» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 156-157.] Чтение начиналось в спокойном величественном тоне: «Аще кто благочестив и боголюбив…», нарастало до слов «пира веры» и, наконец, достигало до апогея: «где ти, смерте, жало» и т. д. Чёткость и выразительность доведены были до предельной точки, эмоциональность до предела, близкого к состоянию экстаза. Да простят меня верующие и Н. И. за то, что я решаюсь на, может быть, слишком рискованное сравнение, но я не нахожу другого способа выражения своей мысли, как, сказать, что Н. И. в этот момент подобен был В. И. Качалову, как бы тот выступал на церковном амвоне. Это состояние восторга и экстаза, как сам говорил Н. И., связано было у него с душевным переломом, пережитым им в юношестве. Он вспоминал о том, как в его душе когда-то появился червь сомнения и неверия и как в пасхальную именно утреню, а потом и обедню он пережил яркий момент религиозного экстаза, навсегда утвердившего его в вере. Кончилось богослужение в семинарской церкви, а Н. И. стремительно отправляется на подворье Белогорского монастыря[173 - Подворье Белогорского Николаевского мужского монастыря в г. Перми с домовой церковью Иоанна Златоуста находилось на углу ул. Петропавловской и Далматовской (Попова).], где богослужение идёт более длительно: ему хочется ещё и ещё раз пережить «пир веры». Н. И. летом одного года ездил с семинаристами в Палестину и вернулся оттуда крестоносцем Гроба Господня.[174 - См. «Паломническая экскурсия воспитанников Духовной Семинарии» // «Пермские епархиальные ведомости». 1910. № 31 (1 ноября) (отдел неофициальный). С. 850-851.]

[[175 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Когда-то было организовано шествие из Перми в монастырь на «Белую гору», паломничество, для участия в котором Н. И. и организовал членов его проповеднического кружка» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 159 об.]]

Н. И. жил со своей мамой, отец у него уже умер. Поскольку нам удавалось наблюдать, у него было очень почтительное отношение к матери. У мамаши его был грубоватый мужской голос, и она называла его по имени и отчеству – Николай Иванович. Н. И. был холост, и поэтому ходили разные толки и кривотолки для объяснения этого явления. Так, одни толковали, что это мама не даёт ему жениться; другие говорили, что у него есть склонность к монашеской жизни, но он не решается на постриг, потому что не согласен с той частью процедуры пострижения в монахи, где предлагается отречься от родителей. Высказывали и такое предположение, что Н. И. примет священный сан, когда это разрешается без вступления в брак, т. е. в возрасте 50 лет. Так на самом деле и получилось: он принял епископский сан уже в пожилом возрасте.

Частым посетителем Н. И. был преподаватель епархиального училища К. П. Пономарёв, с которым они учились вместе в академии.[176 - Пономарёв Константин Петрович – кандидат богословия Казанской духовной академии 1906 г. Преподаватель русского языка, словесности и истории литературы в Пермском епархиальном женском училище.] Это свидетельствует о том, что у него было развито чувство товарищества и дружбы. В отношениях с сослуживцами Н. И. был очень общительный и внимательный, ничем не выделялся среди других. Даже на вечерах он держался очень просто «компанейски», вплоть до того, что участвовал в играх (sic!). Семинаристам казалось немного странным видеть Н. И. среди играющих, когда он бегал по кругу и ловил «мышку», но барышни его охотно принимали на эту игру (sic!).[177 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Он упорно создавал вокруг себя актив и, таким образом, [стремился] поднять среди семинаристов свой авторитет. Он считал, что этого можно добиться только путём общения с массами, а не путём отчуждения от них, как некоторые думали. Иногда это у него получалось курьёзно. Так, однажды, на вечере епархиалки затащили его в игру в «кошки и мышки», и бородач крутился в плену молодёжи. Смешно? Да, это смешно, но во сколько раз это лучше проповеди женоненавистничества, которую культивировал, например, А. П. Миролюбов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 158 об.] По отношению к семинаристам Н. И. старался всё-таки держать «твёрдую руку», но по природе он был мягок. В заслугу Н. И. нужно поставить то, что он старался около себя создать актив дисциплинированных семинаристов, через который можно было влиять на других, но не всегда это удавалось, потому что во время войны в семинарии были явно ненормальные условия учения, когда пришлось тесниться на одной третьей части учебного здания.

Во время войны Н. И. возглавлял семинаристов при расквартировании раненых по прибытии их в Пермь. Лишь только раздавалась сирена, возвещающая о прибытии поезда с ранеными, Н. И. моментально собирал бригаду семинаристов и выезжал на вокзал. В семинарии, на верхнем этаже помещался лазарет, а на среднем этаже – казарма мобилизованных, готовящихся к отправке на фронт. Н. И. организовывал семинаристов на культурное обслуживание тех и других. Воспитательные задачи от этого значительно усложнялись, но Н. И. старался держаться на высоте этих задач.[178 - В очерке «Пермская духовная семинария накануне Октябрьской социалистической революции» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Теперь у Николая Ивановича заботы прибавилось: на третьем этаже в лазарете появился «горючий материал» – сёстры, няни. Война войной, но жизнь всегда жизнь, а у семинаристов сердца не каменные. Заметно стало, например, что Мутин, оформившийся вполне юноша, стал часто навещать «раненых», а потом поступили определённые признаки того, что дьявол начал его «мутить», «искушать», и Николай Иванович по своей обычной манере уговаривать: «Ладно, парень, так и быть, поведение тебе не сбавлю, а ты смотри – не делай…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 115-115 об.Возможно, Мутин Сергей – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1915 г.] В семинарии выделилась группа добровольцев отправиться на войну. Проводы были обставлены большой торжественностью. За обедней патриоты перед пением евангелия подошли к амвону, и евангелие диакон читал, возложив его на голову их. Эта картина напомнила историческую картину, как Сергий Радонежский благословлял на ратный бой с татарами на Куликовом поле Димитрия Донского.[179 - На эту тему имеется множество картин различных живописцев.] Так перекликались события современности с глубокой стариной. В этом видна была направляющая рука Н. И. Проводы вылеченных в лазарете на фронт обставлены были [с] особой торжественностью: на них надевались крестики, на лестнице при выходе их хор семинаристов пел патриотические песни. Душой всех этих мероприятий был Н. И.[180 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Быть среди своих опекаемых было его девизом, и это обеспечило ему авторитет и уважение со стороны их» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 160.]

[[181 - Там же: «У автора сего были две последние встречи с Н. И., очень печальные. Это собственно были и не встречи, а только взгляд издали…» // Там же. Л. 162.]]

…В июне 1923 г. проездом из Белоруссии в Шадринск на станции Богданович мельком я видел Н. И. уже в сане шадринского архиерея. Он «проезжал», а точнее сказать, его «проезжали» из Шадринска в Свердловск.[182 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний: «… в вагон для отправления в Екатеринбург в домзак…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 162.] Он был окружён «провожающими».[183 - Имеется в виду арест протоиерея Николая Знамировского в г. Шадринске по делу епископа Льва (Черепанова), когда он был переведён в Москву, но вскоре освобождён по амнистии.] Зимой, направляясь в город на базар, я проходил мимо домзака[184 - домзак – дом заключения.] и у спуска в город, на углу ул. Малышева я видел Н. И. с метёлкой под мышкой, с руками, вдёрнутыми в рукава.[185 - В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «… спустя, примерно, года полтора или год, когда при прохождении в город мне удалось видеть его неподалёку от домзака на снегоуборке: стоял он с метёлкой и согревал руки» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 162.] Это была моя последняя встреча с Н. И. Передавали, что в Шадринске он пользовался такой популярностью, что за ним, когда он шествовал, всегда следовала толпа его поклонников. Дальнейшая история Н. И. «покрыта мраком неизвестности».[186 - Николай Ивановича Знамировский был членом Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917-1918 гг. от мирян Пермской губернии, ректором Пермской духовной семинарии в 1919 г. Священник с 1919 г., протоиерей с 1921 г. В монашестве – Стефан. Епископ Шадринский с 1924 г. В 1924-1927 гг. временно управлял Пермской и Свердловской епархиями. Архиепископ Вологодский в 1934-1936 гг. Несколько раз арестовывался и сидел в лагерях. Был расстрелян 18 марта 1942 г.]

5.IX.[1960] 16 ч. 06 м. свердл[овского] вр[емени]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 21-26 об.


Валериан Александрович Фаминский

[187 - Фаминский Валериан Александрович (1851-1913) – сын священника Нижегородской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1880 г. С 1 августа 1880 г. преподаватель теории словесности и истории русской литературы в Пермской духовной семинарии; одновременно с 22 сентября 1895 г. преподаватель французского языка. Статский советник. Имел ордена: св. Владимира 4 ст., св. Анны 2 и 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 250.]

Есть люди, с которыми ещё только предстоят неизбежные в будущем встречи и знакомство, но о которых задолго до этого узнаёшь что-либо, хорошее или плохое, что в какой-то степени оказывает влияние на знакомство с этим человеком при личной встрече с ним. Таким был для нас В. А. Фаминский.

Ещё задолго до поступления в семинарию мы уже знали, что среди учителей семинарии был один, который был грозой для всех учеников. Слухи об этом учителе-грозе чаще всего доходили до нас от братьев или знакомых семинаристов, учившихся когда-то у В. А., и благополучно окончившие семинарию. Но был ещё источник этих слухов, злобный и дышащий ненавистью к В. А., кривили чаще всего те из псаломщиков или диаконов, которые начинали когда-то учиться в семинарии, но были уволены из первого или второго класса. Они, эти изгнанники, часто на вопрос: почему они не окончили семинарию, лаконично отвечали: «из-за химеры».

«Химера» – это было то злобное прозвище, которым расплачивались семинаристы с В. А. за его исключительную требовательность и за его действительно грозный вид. Выражение «из-за химеры» могло иметь двоякий смысл, а именно: или из-за того, что кто-то не справился с наукой, преподаваемой В. А., или из-за того, что кто-то был уволен по какой-либо другой причине, но обязательно по настоянию В. А. Что это было и на самом деле так, это проверено было однажды на очень рискованном опыте, а именно: нашёлся один смельчак, который спрятался в большом шкафу на время совета и наблюдал за ходом решения различных вопросов, в том числе вопросов исключения. Как он потом рассказывал, больше всех за исключение ратовал В. А. и именно по самым разнообразным мотивам.[188 - В «Очерках о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор отводит этот эпизод к событиям 1905 г.: «В это же время усиленнее, чем обыкновенно работал пресс по отсечению «больных» овец от здоровых. Был случай, когда семинаристы захотели своими глазами видеть, как «это» делалось, и вот однажды один из них пошёл на рискованный шаг: спрятался в пустом шкафу, чтобы невидимо присутствовать на пед[агогическом] совете. Он рассказал потом другим, как решались вопросы об изгнании кого-либо из семинарии, причём лишний раз и с абсолютной достоверностью подтвердилось установившееся уже мнение о том, что главным «хирургом» в этой операции выступал Валериан Александрович Фаминский. Он первым вносил предложение: «исключить!» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 28 об.-29.]

Наступило, наконец, время нашего поступления в семинарию. В отличие от всех предыдущих, а как потом выяснилось, и последующих лет, нам пришлось поступать с экзаменами по русскому яз[ыку] письменно и по греческому яз[ыку]. Экзамены, по-видимому, были введены потому, что семинария не могла охватить учением всех кончивших в четырёх духовных училищах, для этого не хватало ни помещения, ни штата учителей, а поэтому была необходимость отбора.[189 - В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Нужно было принять человек шестьдесят и разместить их в двух классах, а претендентов было до семидесяти-восьмидесяти человек. Нужен был «фильтр» и его никто другой из преподавателей семинарии не мог провести «lege artis», как Валериан Александрович» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 36-36 об.legeartis – по-латински по закону искусства.] Нам было понятно, почему был экзамен по письму – отбор по грамотности, но совершенно непонятно было, почему был экзамен по греческому яз[ыку].[190 - Там же: «Вторым предметом для испытания наших знаний почему-то избран был греческий язык. Почему именно он – это, как говорится, осталось для нас «тайной изобретателя». Попутно только нужно заметить, что экзаменатор по этому предмету – преподаватель той же семинарии, но получивший уже перевод в другую семинарию – А. В. Богородицкий был полной противоположностью В. А. Добродушный «старикан», он часто подходил к нам, старался приободрить нас своими шутками, разогнать наши мрачные думы» // Там же. Л. 36 об.-37.В автобиографических очерках В. А. Игнатьева «Петя Иконников» («Учение Пети Иконникова в Пермской духовной семинарии») автор говорит о преподавателе греческого языка Троицком (а не Богородицом). См. ниже.] Наступил день первого экзамена. В большом актовом зале было поставлено много столов, на которых нас разместили. Вот вошёл в зал человек высокого роста, крепкого сложения, в очках, гладко подстриженный, в котором легко можно было угадать В. А. Фаминского. Можно себе представить, чем была для нас эта первая встреча в стенах семинарии! Он диктовал нам отрывок из «Капитанской дочки» Пушкина. Диктовал очень спокойно, отчётливо, с интервалами. Если кто-либо его спрашивал, он любезно и приветливо отвечал, так что нам казалось, не было ли обманом всё то, что нам о нём рассказывали раньше.[191 - В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Он диктовал нам отрывок из «Капитанской дочки» А. С. Пушкина – то место произведения, где говорится о встрече Марии Ивановны с Екатериной II. Писать диктовку было для нас, конечно, делом не новым. Нам были также известны и разные приёмы диктующих. Бывали случаи, что диктующий всячески старался, чтобы интонацией своего голоса и паузами при чтении как бы не «выболтать» секретов правописания, а, наоборот, так затушевать текст, чтобы «поймать» испытуемого на каком-либо правиле правописания. В. А. диктовал исключительно отчётливо, и казалось, наоборот, он всячески старался подсказать нам, как нужно правильно написать, особенно при расстановке знаков препинания. У нас даже зародилось сомнение в том: да правильно ли считают его таким строгим, он же добрый» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 38-38 об.] Результаты экзаменов с отметками нам не объявили, а вывешен был список непринятых, которых оказалось не так уже много.

Началось учение. В первом классе мы изучали что-то вроде, так называемой, теории словесности. Мы заучивали наизусть много стихотворений, особенно – отрывков из художественной прозы, ораторские речи, характеристики, помещённые в хрестоматии Галахова.[192 - Галахов Алексей Дмитриевич (1807-1892) – историк русской литературы, автор «Русской Хрестоматии».В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Мы знакомились с различными видами литературных произведений в поэзии и прозе. Учебником была книга Ливанова, а хрестоматия – Галахова. Мы выучивали наизусть колоссальное количество стихотворений. Так, при изучении литературной поэтической формы «ода», мы заучили оды наизусть: «На день восшествия на престол императрицы Елизаветы Петровны» (Ломоносов), «Бог», «На смерть князя Мещерского» (Державин), «Утреннее и вечернее размышления о Божьем величии» (Ломоносов). В. А. явно был поклонником музы Державина. Мы заучивали народные песни (фольклор), былины, исторические песни, духовные стихи, например: «Стих о «Голубиной книге». Как образцы рассуждений мы заучивали наизусть: «О любви к отечеству и народной гордости» Н. М. Карамзина, «О счастливейшем времени жизни». Как образец характеристики заучивали наизусть отрывок о Крылове И. А. Плетнёва. В общем, мы заучивали так добрую половину хрестоматии Галахова» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 39-39 об.Плетнёв Пётр Александрович (1791-1866) – критик, поэт, профессор и ректор Императорского Санкт-Петербургского университета.] Во втором классе мы изучали по учебнику Орлова русскую древнюю литературу, причём, опять-таки, заучивали наизусть, такие, например, произведения, как «Поучение» Владимира Мономаха, «Домострой», «Слово о полку Игореве» и др.[193 - В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «проповеди Луки Жидяты, Кирилла Туровского, Стефана Яворского, Феофана Прокоповича и пр.» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 39 об.] В третьем классе мы изучали Сумарокова[194 - Сумароков Александр Петрович (1717-1777) – русский поэт, драматург и литературный критик], Кантемира[195 - Кантемир Дмитрий Константинович (1673-1723) – российский государственный деятель и учёный.], Фонвизина. Если мне не изменяет память, то во втором и третьем классе параллельно изучали «Евгения Онегина», «Ревизора».[196 - В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Приватно – не в порядке программы в первом классе «читали», т. е. заучивали отрывки из «Евгения Онегина», а во втором классе – «Ревизора». Вспоминаются такие случаи: в первом классе Боря Капустин заучил наизусть всю первую главу «Евгения Онегина», а во втором классе Ваня Флёров читал Валериану Александровичу наизусть целиком первое действие «Ревизора». В умилении В. А. сиял и хвалил его» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 39 об.-40.] Некоторое время нами было потеряно за-за забастовки[197 - Имеется в виду забастовка в семинарии в октябре 1905 г.] и болезни В. А.

На первых занятиях в первом классе мы почувствовали, в чём был особый стиль преподавания В. А. Требовательность его, которую нельзя иначе охарактеризовать, как культ педантизма, доведена была до высочайшей степени. На уроке у него все мы сидели в таком напряжении, что неслышно было шороха. Муха пролетит – можно услышать. Стукни только кто-либо партой – взор В. А. уже разит виновника. Все сидели в постоянном напряжении, что вот-вот спросят, и, не дай бог, не ответить. Поэтому редко кто позволял себе роскошь не выучить урок и получить грозное предубеждение об экзамене. Раз-два не ответить – это значило получить предупреждение: «на экзамене буду спрашивать до седьмого поту». Это не было запугиванием, и на экзамене такой человек действительно обречён было отвечать не меньше часу по всей программе. Вопрос ставился так: быть или не быть. Но зато когда жертва выходила победителем, надо было видеть, как был доволен В. А. «Ну, молодец, молодец» – хвалил он победителя и, не озирая на все бывшие двойки, ставил четыре или, даже, пять.[198 - В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Конкретно это обозначало, что провинившийся будет отвечать 30-40 минут. Сначала он отвечал по билету, а потом начинался поединок: следовали отдельные вопросы и по ним ответы. В. А. внимательно вглядывался в лицо отвечающего: дескать, как себя чувствуешь. Первоначально лицо его имеет суровое выражение, но вот на вопрос за вопросом идут отличные ответы, и лицо В. А. начинает проясняться, наконец, появляется добродушная улыбка и замечание: «ну, молодец, молодец» и полновесная оценка. Прошлое забыто, а В. А. признал себя побеждённым: он не мстил за прошлое, не снижал за него оценку, как делали некоторые другие преподаватели. Так как в каждом классе у В. А. всегда имелось по нескольку человек «штрафных», то экзамен обычно затягивался до 6-7 часов вечера» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 40-41.] А сколько было таких, которые такого боя не выдерживали, они то вот и были часто те, которые говорили, что их исключили из семинарии «из-за химеры»!

Иногда нельзя было понять за суровым голосом В. А.: всерьёз он говорит или в шутку. Один из семинаристов – известный теперь краевед В. П. Бирюков – при ответах стал заикаться. В. А. сделал ему замечание: «Ты, парень, у меня не заикайся, а то двойку поставлю». Услышав это, мы не знали, всерьёз или в шутку это сказано….[199 - В «Очерках о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора этот эпизод отсутствует.] Но тишина была при этом, как обычно, гробовая.

Объяснения уроков В. А. делал исключительно хорошо, не в пример некоторым другим учителям. Речь его была живой и образной, правда, иногда острой и колкой, когда он касался каких-либо семинарских пороков.[200 - В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «В. А., по общему признанию семинаристов, был большой мастер делать объяснения к урокам. Он делал их, не пользуясь ни конспектами, ни тем более книгой, как это делал, например, преподаватель истории Алексей Иванович Добролюбов. Он говорил свободно, красочно. Помнится, в первом классе, когда мы учили образцы рассуждений – «О счастливейшем времени жизни» и «О любви к отечеству», он раскрыл нам метод построения того и другого произведения: аналитический и синтетический. Это было за три года до изучения нами логики, и явилось для нас чистым откровением. Также бывало и во втором классе, несмотря на всю сухость изучаемого материала, он умел оживить его своими объяснениями» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 43-43 об.]

Иногда он приносил с собой на урок какие-либо наглядные пособия из фундаментальной библиотеки и демонстрировал нам. В это время нам казалось, что он прятал от нас свою строгость, становился как-то проще и ближе к нам.[201 - Там же автор уточняет: «В. А. был единственным преподавателем, который раскрывал нам тайны фундаментальной библиотеки. Он приносил нам на показ какие-либо редкие издания произведений. Кажется, он именно по какому-то поводу принёс в класс и показал Библию на пергаменте на еврейском языке, дар архимандрита Антонина Капустина» // Там же. Л. 43 об.]

В другом совершенно виде В. А. являлся перед нами в роли преподавателя французского языка. Среди семинаристов нашлись желающие изучать живые иностранные языки. Из них составились две группы: изучающие немецкий яз[ык] (руководитель А. И. Дергачёв) и изучающие французский яз[ык] (В. А. Фаминский). В каждой группе было человек по 15-20. Занятия проводились утром с 8 ч. до 9 ч. Руководители, очевидно, проводили занятия в порядке некой добровольно принятой на себя нагрузки один раз в неделю. Штатной оплаты за то не предусматривалось. Одним словом, никто из участников этого дела – ни ученики, ни преподаватели – не были связаны никаким формальным долгом. Я как раз был в кружке изучающих французский яз[ык]. Как выше было указано, здесь нам В. А. предстал в совершенно другом виде: он обычно был настроен благодушно, был внимателен, изысканно вежлив, предупредителен и терпелив, особенно когда речь шла о произношении. Необычным нам казалось даже то, что он был среди нас не на кафедре, как обычно на занятиях, а у парты или даже за партой. Это так напоминало артиста, которого бы мы видели в одном случае на сцене, а в другом за кулисами.

В течение года мы писали домашние сочинения всем преподавателям, в том числе, конечно, и В. А.[202 - В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний «Все учителя обязаны были бороться за грамотность учеников и литературный стиль выражения мыслей» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 41 об.] Если можно было позволить себе представить кому-либо из преподавателей сочинение с какой-либо, хотя-бы и небольшой кляксой, или с чуть небрежным почерком, то никто не решился бы на это, представляя сочинение В. А. Он заранее должен был знать, что сочинение или не будет принято, или обречено на неизбежный провал. Боже упаси наделать в нём ещё ошибки, особенно против буквы «ять». Вот почему когда представлялось сочинение В. А., то тщательность и аккуратность выполнения были ажурными. Это, пожалуй, было завещанием В. А. нам на всю жизнь, на все случаи, когда пришлось бы писать сочинение, где бы то ни было.

И вот В. А. захворал: его сломила подагра. Прошёл месяц, а его нет и нет. Наконец, решено было, чтобы мы группами, по 5-6 человек, приходили к нему на квартиру на занятия.[203 - Там же автор добавляет: «Старый холостяк, он жил с двумя своими сёстрами, тоже старыми девами, «заматеревшими во днех своих» // Там же. Л. 41 об.] И вот мы на занятиях: в кровати В. А.; около на стульях мы.[204 - Там же: «человек шесть-семь» // Там же. Л. 42.] Что мы испытывали в это время? Два чувства, совершенно разнородные гнездились в нашей душе: и тот страх, который бывал на классных занятиях, и жалость к этому больному человеку.[205 - Там же: «Он лежал неподвижно. Он осунулся, и лицо его было бледно-жёлтым. В его голосе не было той твёрдости, к которой мы привыкли в классе».] Впечатление было такое, как будто мы видели пред собой могучего льва – грозу лесов, и вот он лежал перед нами раненый. В. А. давал нам указания, как и что нужно учить дома. Потом он выздоровел, но было заметно, что как-то размяк, потерял прежний грозный вид, выленял. В таком виде он уже и остался в нашей памяти по окончании занятий с ним. Через четыре-пять лет он скончался. Бывшие его ученики по-разному о нём отзывались. Были и такие, которые по конкурсу потом поступали в высшие учебные заведения, и которых на экзаменах выручала их высокая грамотность и культура речи и выполнения сочинения, поминали В. А. добрым словом за то, что он крепко учил.

[[206 - Там же автор добавляет: «В. А. всё-таки казался нам загадочной личностью, и этим именно объясняется то, что мы следили за ним, «соглядательствовали» во всех случаях, когда этому представлялась возможность. Так, в 1906 или 1907 году, очевидно, учителям предложено было «говеть» вместе с семинаристами, и В. А. посещал богослужения в семинарской церкви. Нас интересовало, как он, человек сильный, могучий и гордый будет вести себя в этом случае.Мы видели его смиренным и, как нам казалось, кающимся. Позднее нам говорили, что он был большим поклонником о[тца] Стефана Луканина, который был тогда нашим «духовником», т. е. священником нашей церкви.Мы наблюдали за ним на наших вечерах, как он реагировал на выступления своих учеников в роли декламаторов или солистов, исполняющих романсы. Он бурно аплодировал, и было видно, что ему было приятно видеть своих учеников в этих ролях. Особенно ему нравился хор семинаристов» // Там же. Л. 43 об.-44.Там же: «Как это ни странно, он даже становился иногда на сторону учеников против начальства, когда он находил действия последнего неправильными. Так, был однажды такой случай: ректор усиленно сговаривал одного ученика на учение в духовной академии, а тот имел намерение поступить в историко-филологический институт. В. А. шепнул ему доверительно: «не сдавайся, парень, веди свой линию» // Там же. Л. 45.Там же: «Незадолго до смерти В. А. продал свою библиотеку одному из бывших своих учеников, причём оказалось, что он был человеком с широким культурным горизонтом, тонким ценителем культурных ценностей» // Там же. Л. 45-45 об.]]

В заключение приходится упомянуть о жестоком всё-таки случае в семинарской жизни. Был день 25-летнего юбилея В. А.[207 - Имеется в виду 25-летий юбилей педагогической деятельности В. А. Фаминского в 1905 г.] Это знали его ученики. Он был на занятиях, не желая, очевидно, по долгу службы пропустить занятия. И вот, когда он шёл в учительскую на перемену, в другом конце коридора из-за угла раздался дикий свист в специально заготовленные для этого свистки. Он подошёл к краю этого коридора и погрозил кулаком. После перемены должен был быть урок в нашем классе, и все ждали, как он проведёт этот урок. Как всегда, В. А. поднялся на кафедру, ни одна жилка в его лица не показывалась изменившейся, как всегда он спокойно вызывал на ответ и так же, как всегда, прекрасно провёл объяснения. Ни слова, ни намёка на то, что освистали. Так расплатились с ним за его строгость и требовательность, может быть, потомки его бывших учеников. Об этом узнали потом люди, которые далеко не симпатизировали В. А., и они всё-таки сказали: «Это было слишком жестоко!»[208 - Так в тексте автора. Возможно, данный эпизод следует читать следующим образом: «Так расплатились с ним за его строгость и требовательность. Может быть, потомки его бывших учеников, об этом узнали потом люди, которые далеко не симпатизировали В. А., и они всё-таки сказали: «Это было слишком жестоко!»][209 - В «Очерках о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор называет себя в качестве участника этого события. «Это было проявление той злобы, которая накапливалась годами, злобы слепой, не сдержанной здравым смыслом, злобы из-за требовательности преподавателя-педанта» // Там же. Л. 46 об.] Как не вспомнить при этом классические слова Цицерона в речи против Катилины: «O tempore, o mores!» («О времена, о нравы»!).[210 - В. А. Фаминский скончался 11 декабря 1913 г., после продолжительной и тяжёлой болезни. Прослужил в Пермской духовной семинарии 33 года. Заупокойную литургию в семинарском храме 14 декабря и после неё чин отпевания совершил епископ Пермский и Соликамский Палладий (Добронравов), в сослужении семинарского и городского духовенства. В. А. Фаминский погребён на кладбище у Кафедрального собора // «Пермские епархиальные ведомости». 1913. № 35-36 (11-21 декабря) (отдел неофициальный). С. 878.]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 82-87.




Владимир Александрович Кандауров

[211 - Кандауров Владимир Александрович (1868-1949) – сын дворянина Курской губернии. Окончил курс в Харьковском университете с дипломом 1 степени в 1892 г. С 17 сентября 1892 г. преподаватель физики и математики в Пермской духовной семинарии. Статский советник. Имел ордена св. Станислава 2 и 3 ст. и св. Анны 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости. 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 250-251. О 25-ти летней службе В. А. Кандаурова в Пермской духовной семинарии» см. «Юбилей педагога» // «Пермские епархиальные ведомости». 1917. № 33-34 (1-21 декабря) (отдел неофициальный). С. 463-464.]

В. А. в нашей семинарии был преподавателем математики и физики. Он кончил Харьковский университет. Высокого роста, стройный, с ликом римлянина В. А. имел внушительный вид. По своему характеру В. А. был полною противоположностью некоторым своим коллегам-преподавателям, например, В. А. Фаминскому. Был он извечно вежлив, деликатен даже в таких случаях, когда бывали поводы к тому, чтобы вспылить, сделать резкое замечание: например, когда ученик не сделал уроки, он мягко замечал: «что же Вы, голубчик?…»

В курсе семинарии значились: алгебра – в первом классе, геометрия – во втором классе, тригонометрия – в третьем и космография и физика – в четвёртом классе. Таким образом, круг математических наук был представлен широко, но к математике именно в семинарии очень легко можно было отнести слова А. С. Пушкина: «мы все учились понемногу – чему-нибудь и как-нибудь». Так алгебру заканчивали уравнениями с двумя неизвестными и простейшими случаями извлечения корней; геометрию определением площади круга; тригонометрию – элементарными случаями решения задач на тангенсы, котангенсы, синусы и косинусы; космографию – кое-какими сведениями о земле, луне; а по физике проходили немного из механики, отдел света, теплоты, без решения задач, и кое-что об электричестве. Грубо, но можно образно сказать: «все эти науки мы изучали до тридцатой страницы». Было время, что иногда В. А. хворал и часы, пропущенные при этом, не компенсировались, а программа сжималась, комкалась. Рассуждали при этом, очевидно, так: не велик грех, если не будет и пройдено всё по программе: лучше не будут мечтать об университете. В этом рассуждении меньше всего был повинен В. А. Такова была общая установка в отношении математических наук в семинариях.[212 - В очерке «Владимир Александрович Кандауров» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор пишет: «Иногда у нас появлялась мысль о том, что В. А. связан был политикой, которая проводилась в семинарии – всячески тормозить утечку семинаристов в университеты и искусственно ограничивать изучение ими математики. Было ли это так, или нет – не известно…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 57.] В. А. блестяще проводил уроки[213 - Там же: «Особенно нам нравилось, как он ловко, без линейки и циркуля, чертил на доске геометрические фигуры» // Там же. Л. 55 об.], но часов было мало, а по физике был так беден кабинет, что часу-двух было достаточно, чтобы продемонстрировать всё его содержимое. Что можно было бы поставить в упрёк В. А., так это-то, что в четвёртом классе у нас был организован кружок изучения математики по самоучителю (Битнер: приложение к «Вестнику знания»), но В. А. даже и не поинтересовался этим делом. Кружковцы взялись энергично за это дело и всё объявляли: «вот ещё отмахали одну лекцию», но недолго «махались»: дошли только до четвёртой или пятой лекции.

В. А. жил дружно со всеми преподавателями: там, где бывали все преподаватели, например, на вечерах, можно было видеть и его вместе с другими в весёлой беседе, шутящими или поющими. Даже в таких мероприятиях, как «говение», В. А. был среди коллектива участником этого. Слухи ходили только о том, что у него раз была размолвка с ректором Добронравовым, и он был будто бы настолько возбужден, что вышел из своего спокойного настроения и запальчиво сказал: «Оскорбляют меня, дворянина Кандаурова; я пойду к самому царю».[214 - В очерке «Владимир Александрович Кандауров» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор объясняет: «У В. А., как у преподавателя математики было совсем другое положение, чем у преподавателей этого предмета в гимназиях и реальных училищах, на которых ложилась громадная ответственность за знания учеников, и с этой точки зрения его едва ли могла удовлетворить морально работа в семинарии». // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 57-57 об.]

В. А. был любитель и поклонник пения и певцов. Так, в Перми раз был с концертом известный в то время баритон Шитов, и В. А. долго с восторгом вспоминал об этом в разговоре с семинаристами.

Он интересовался и певцами-семинаристами: Ласиным[215 - Ласин Сергей (1892-1950-е) – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1912 г. «Обладал лёгким и приятным баритоном, пел в семинарском хоре. Усиленно занимался повышением культуры своего голоса под руководством артистки Василенко-Левитон. Участвовал на семинарских вечерах и в городских концертах, а также в квартете с Шестаковым П., Кузнецовым К. и Иваницким П. Учился на экономическом отделении Киевского коммерческого института и одновременно в Киевской консерватории по классу Ипполитова-Иванова. В 1930-х гг. работал экономистом в тресте «Востокоруда», вместе с Кузнецовым К. М. Одно время был в труппе Пермского оперного театра. В Свердловске участвовал в концертах, передаваемых по радио, а также в капелле Ишутиной. Скончался в Свердловске в 1950-х гг.». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 3. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1278. Л. 11-11 об.).], Чирковым.[216 - Чирков Аркадий Яковлевич (1880-ок. 1918) – сын священника Красноуфимского уезда. Окончил Пермское духовное училище по 1-му разряду в 1904 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1910 г. В очерке «Семинаристы-певцы» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора назван Борисом (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 104). «Имея красивый баритон, пел в училищном хоре, усиленно занимался культурой своего голоса под руководством артистки Василенко-Левитон, участвовал солистом в училищных вечерах и городских концертах. По окончании семинарии поступил учиться по экзамену на медицинский факультет Томского университета, одновременно учился в музыкальной школе на вокальном отделении. После 3-го курса перевёлся на медицинский факультет Киевского университета, где одновременно учился в Консерватории. Окончание университета совпало с началом гражданской войны, и Аркадий Яковлевич в качестве врача был призван в армию, в составе армии отступал, попал в Турцию, там и погиб». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 6. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1281. Л. 132-132 об.).] Сам он пел под акко[мпа]немент пианино романсы, обладая очень маленьким баритоном.[217 - В очерке «Владимир Александрович Кандауров» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» автор добавляет: «Всё это, несомненно, свидетельствует о том, что он был меломаном, что было редким явлением среди учителей семинарии… В. А. иногда устраивал в своём доме музыкальные вечера, на которые приглашались и семинаристы-певцы» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 58-58 об.]

Занимался В. А. даже и литературным творчеством. Так, в «Пермских епархиальных ведомостях» отпечатан был его рассказ «Павел». Рассказ этот ничем особенным не отличался и можно думать, что напечатан был только в угоду ему редактором «ведомостей» Н. И. Колосовым.

В. А. был женат на дочери пермского протоиерея Пьянкова – Клавдии Ивановне.[218 - В. А. Кандауров был женат на Клавдии Ивановне, дочери протоиерея Всехсвятской церкви на Егошихинском кладбище г. Перми Иоанна Андреевича Будрина (1844-1912).] Была у него единственная дочь; она училась в балетной школе. Автор этой статьи встречался ещё с В. А., но уже по службе в семинарии, в 1914, 1915 и 1916 гг. В. А. в этом время был также строен, жизнерадостен, пел, хотя в волосах у него были седые нити. В это время он вёл ещё в одной, двух группах уроки по французскому языку. Жил В. А. по Кунгурской улице в доме, полученном в приданное за Клавдией Ивановной.

В. А. намного пережил своих сослуживцев и работал в техникумах при советской власти. Как передавали, он пережил большую метаморфозу: помолодел духовно, с увлечением занимался математикой в техникуме, был сторонником новых методов преподавания, был в рядах передовых преподавателей, пользовался уважением своих учеников. Его встречали иногда бывшие его ученики-семинаристы. Как о нём отзывались видевшие его в это время бывшие его ученики, он имел вид почтенного старца, убелённого сединой, по-прежнему стройного и величественного.

Летом текущего года я посетил пермское кладбище в сопровождении Ивана Степановича Богословского, моего доброго старого знакомого, тоже бывшего семинариста. Когда мы проходили по одной из аллей кладбища, И. Ст. показал на одну из могил и сказал: «Вот здесь похоронен Владимир Александрович Кандауров». Мир Вашему праху, мой дорогой учитель и сослуживец![219 - Очерк «Владимир Александрович Кандауров» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор завершает повторением традиционного девиза семинаристов: «Наставникам, хранившим юность нашу, не помня зла за благо воздадим» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 58 об.]

6.IX.[19]60. 16 ч. 34 м. вр[емя] св[ердловское]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 27-29 об.


Алексей Иванович Добролюбов

[220 - Добролюбов Алексей Иванович – сын священника Ярославской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1882 г. В 1882-1883 гг. преподаватель латинского языка в Архангельском духовном училище; в 1883-1889 гг. помощник смотрителя того же училища; в 1889-1900 гг. смотритель Шенкурского духовного училища; с 7 сентября 1900 г. преподаватель гражданской истории (всеобщей и русской) в Пермской духовной семинарии. Статский советник. Имел ордена: св. Анны 2 и 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 250.]

Если бы мы захотели назвать человека из тех, кого называют бесцветною личностью, то таким человеком можно назвать А. И. Для характеристики его мало что можно прибавить к его формуляру. Он был у нас преподавателем гражданской истории, и его коротко называли «гражданея». Кто изобрёл такое слово, и по каким законам языка – осталось исторической тайной. Во всех отношениях он принадлежал к старой гвардии наших учителей, вплоть до фрака, который он первоначально носил. У него были фигура какая-то придавленная к низу, сутулая, плечи нажимали на корпус, походка с перевалкой – утиная, и всё это вкупе с фраком придавало ему, да простят мне А. И., и все его ученики, вид жука. Грешно так сказать, но так именно живописала А. И. наша «братва».

А. И. нам преподавал гражданскую историю на протяжении трёх классов – с древней до наших дней, но всё это в сжатом виде по Иловайскому[221 - Иловайский Дмитрий Иванович (1832-1920) – русский историк, публицист. Автор пятитомной «Истории России».] преимущественно.[222 - В очерке «Алексей Иванович Добролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «В первом классе проходилась «Древняя история», во втором классе – «Средняя история» и в третьем классе – «Русская история». Периодизация исторических событий и освещение были по Иловайскому и учебник тоже Иловайского. В сознании семинаристов каждый из этих периодов символизировался какой-либо исторической личностью, которая привлекла их внимание и явилась как бы шифром этого периода. Так, для «Древней истории» был принят в качестве шифра «Дарий Гистапс», для «Средней истории» – «Карл Великий», а «Русская история» не имела даже никакого шифра, потому что проходилась поверхностно» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 60-60 об.] Здесь опять приходится вспомнить слова А. С. Пушкина «Мы все учились понемногу» по Иловайскому. О, этот пресловутый Иловайский!

У Алексея Ивановича была своя метода ведения урока: сначала он спрашивал, потом вынимал книжечку, неизвестную нам, и по ней бесстрастно «объяснял» очередную тему. При «объяснении» он немного раздвигал рамки Иловайского и при проверке обязательно спрашивал и дополненное к Иловайскому и, если кто это отвечал, ставил пять. Мы постепенно раскусили секрет пятёрки А. И. и стали кое-что записывать из его «объяснений». О, эти пятёрки! Чему они только не научат. Уроки А. И. проходили, если можно так выразиться, бесстрастно. Ответил или не ответил кто-нибудь урок, хорошо или плохо ответили – на всё у А. И. было абсолютное спокойствие. На моей памяти только один раз А. И. вышел из своего абсолютного спокойствия. Речь шла о Карле четырнадцатом[223 - В очерке «Алексей Иванович Добролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Карл шестнадцатый».] и А. И. спросил: «А был Карл двенадцатый?» Отвечающий задумался. А. И. рассмеялся и сказал: «Ну, конечно, был, раз был Карл четырнадцатый!» Это было так неожиданно для нас, что мы переглядывались друг с другом и не знали: смеяться ли нам или нет. Надо было видеть улыбку А. И. в этот момент. Он, как нам показалось, разулыбался и мгновенно спохватился: ладно ли сделал.

[[224 - Там же: «Как и другим преподавателям, мы писали А. И. сочинения по истории. Он делал исправления ошибок как орфографических, так и стилистических и писал мелким-мелким почерком, но аккуратно. Говорят, что по почерку можно судить о характере человека. Едва ли этот тезис можно было бы применить по отношению к А. И.: в его почерке было что-то детское, не соответствующее его возрасту. Вероятно, это была только привычка прежних лет, не отразившая перемен в жизни А. И.» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 62.]]

В 1906 г. в семинарию был большой наплыв поступивших и поблизости арендовано было здание для интерната дополнительно к основному. А. И. в этом здании был в роли помощника инспектора, здесь и жил. Как передавали жившие в этом здании семинаристы, А. И. держался от них в отдалении: его воспитательная работа состояла только в надзоре.[225 - Там же: «Он жил здесь и, казалось бы, что это совместное проживание должно бы как-то сблизить его с опекаемыми им учениками, но этого не произошло. А. И. замкнулся в своей комнате, как око, сквозь щёлку наблюдающее за тем, кто стоит за дверью: ни шага к сближению. Он не вышел из своего «футляра» // Там же. Л. 63.] Таков был стиль педагогической деятельности А. И.[226 - Там же: «Нам всячески хотелось всё-таки как-то ближе узнать своих учителей, узнать что-либо новое из их характера, из образа жизни, и поэтому мы каждую мелочь из своих наблюдений над ними старались как-либо осмыслить, уложить в своё представление о них. Однажды был случай, что мы встретили группу своих учителей на пароходе. А. И. был тут среди молодых, только что прибывших на работу в семинарию, учителей. Было ясно, что они пришли отдохнуть в порядке «двадцатого числа». Они были весело настроены, а среди них и А. И. Мы видели его смеющимся, шутливо разговаривающим, и одна мысль была у нас: «почему же Вы, А. И., вот так просто по-человечески никогда не поговорите с нами», но нет: была стена, и А. И. никогда по отношению к нам не выходил за эту стену. Мы знали также, что А. И. заядлый рыбак и летом ездит на озеро «Чебаркуль» под Челябинск. Значит, он не только мумия, но и живой человек, а вот для нас он показывает себя только мумией» // Там же. Л. 63-64.]

В 1914-1916 гг., пишущий эти строки был сослуживцем А. И. и даже преподавал с ним временно один предмет – латинский яз[ык]. А. И., как и прежде, держался как-то замкнуто, словно боясь, как-бы с ним не заговорили. Жил он холостяком.[227 - В очерке «Пермская духовная семинария накануне Октябрьской социалистической революции» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции воспоминаний автор уточняет: «По-прежнему можно было видеть согбенную фигуру человека, с развалистой утиной походкой шествующего на уроки. Это Иловайский «во плоти» – Алексей Иванович Добролюбов. Он не изменился внешне, «засахарился». Также замкнутость в себе, боязнь «как бы чего не вышло»: вылезет на минуту из улитки и спрячется. Теперь он только не во фраке, а в визитке. Но он немного и модернизировался: сейчас он ещё ведёт преподавание в одной или двух группах латинского языка. Иловайский и Вергилий Марон – таково сочетание преподаваемых им теперь предметов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 116.]

Кто же был А. И. в нашем представлении? Он так и остался «Иловайским в натуре». Теперь его, конечно, уже нет в живых, и мы по принятому нами семинарскому правилу: «Наставникам, хранившим юность нашу, не помня зла, за благо воздадим» – скажем: «Мир праху твоему, наш учитель!».

8.IX.[19]60. 14 ч. 25 м. вр[емя] св[ердловское]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 30-31 об.




Алексей Иванович Дергачёв


Прежде чем говорить об А. И. Дергачёве[228 - Дергачёв Алексей Иванович – сын протоиерея Пермской губернии. Окончил Екатеринбургское духовное училище по 1-му разряду в 1887 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1894 г. Кандидат богословия С.-Петербургской духовной академии 1898 г. В 1899-1900 гг. преподаватель греческого языка в штатных классах Вятского духовного училища. С 16 ноября 1900 г. преподаватель греческого языка в Пермской духовной семинарии; с 14 августа 1903 г. преподаватель Священного Писания; с 1 октября 1903 г. преподаватель еврейского языка. Надворный советник. Имел орден св. Станислава 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 251.] приходится вспомнить нашего великого баснописца И. А. Крылова. Как он всё-таки тонко подмечал некоторые людские черты и ярко выводил их в своих баснях.

Алексея Ивановича преследовала странная идея: быть строгим, как В. А. Фаминский. Он так и афишировал себя: «Я второй Фаминский!» Между ними, однако, была большая разница в том, что Ф. был великан, богатырь, а А. И. не высокого роста, хотя начинал уже «округляться».

Вот мы и подошли к басне…[229 - В очерке «Алексей Иванович Дергачёв» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор имеет в виду басню И. А. Крылова «Вол и лягушка».]

Алексей Иванович был сыном камышловского протоиерея Ивана Алексеевича Дергачёва. Он был членом правления нашего духовного училища. Каждую Пасху он приходил к нам в духовное училище с яичками христосоваться. Ив[ан] Ал[ексеевич] был у него или старшим или средним из трёх сыновей. Иван Алексеевич[230 - Дергачёв Иван Алексеевич (1911-1991) – советский литературовед, профессор. Член Союза писателей. Окончил литературное отделение Пермского индустриально-педагогического института в 1931 г. Работал заведующим учебной частью и преподавателем рабфака и техникума связи, преподавателем и директором научной библиотеки Уральского индустриального института. В 1940 году стал первым деканом филологического факультета Уральского государственного университета. Участвовал в Великой Отечественной войне. Преподавал в Уральском политехническом института и Свердловском институте иностранных языков в 1945-1955 гг. Кандидат филологических наук (1953). Доцент кафедры русской и зарубежной литературы в Уральском государственном университете доцентом кафедры русской и зарубежной литературы с 1955 г. Декан филологического факультета в 1959-1963 гг. Заведовал кафедрой русской и зарубежной литературы в 1967-1974 гг., с 1974 состоял её профессором. Заслуженный работник культуры РСФСР (1974). Доктор филологических наук (1980).], сын Ал[ексея] Ив[ановича], рассказывал, что Ал[ексей] Ив[анович] семинарией направлялся в Казанскую академию, но он по своей инициативе поехал в Питер. Ему хотелось быть выше! По окончании академии он, недолго работал в Камышловском дух[овном] училище, а потом переехал в Пермь. В семинарии он сначала заменял болевшего А. И. Тихомирова – преподавал библию. Невысокого роста с библией под мышкой он торжественно шествовал на занятия с подчёркнуто важным, серьёзным видом.[231 - В очерке «Алексей Иванович Дергачёв» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Он, кажется, должен был бы признавать в нас, камышловских «духовниках» [учащихся духовного училища – ред.], своих земляков, но этого не было. Он вообще старался держаться со всеми семинаристами официально… Он кончил Пермскую духовную семинарию, и в составе его коллег по работе в семинарии были его бывшие учителя, например, В. А. Фаминский. Он был поклонником стиля педагогической деятельности, ярко выраженного В. А. Фаминским» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 64 об.] У него слишком ясно проглядывала всегда манера казаться грозным, внушать страх, почтение к себе. При изучении библии он особенное внимание обращал на мессианские места и заставлял нас много заучивать наизусть.[232 - В очерке «Алексей Иванович Дергачёв» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Каждому из нас её выдавали в первом классе, и она была в числе наших учебников четыре года.Мы заучивали наизусть много, так называемых, мессианских мест, т. е. пророческих указаний на появление в мире Мессии, т. е. Христа-Спасителя. А. И. особенно придавал значение заучиванию этих мест в библии» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 65-65 об.] В отличие от других преподавателей он иногда прибегал к коварству, а именно вызывал повторно отвечать урок. В семинарии каким-то образом установился такой порядок, что каждого спрашивали только раз в месяц и, если кто уже в начале месяца отвечал, то до некоторой степени гарантирован был от спрашивания до следующего месяца. Ал[ексей] Ив[анович] иногда нарушал этот порядок: «поддевал», как у нас говорили. Вот это и определяло наше отношение к Ал[ексею] Ив[ановичу]. Нельзя сказать, чтобы он пользовался у нас симпатией.

Ал[ексей] Ив[анович] приватно преподавал ещё немецкий яз[ык] для желающих.

Летом Ал[ексей] Иванович носил шляпу «котелок». При низком росте, с «закруглением», он имел вид чиновника, как показывают их (чиновников) в кино.

После революции А. И. одно время работал в Камышлове в отделе народного образования.[233 - Там же: «Ещё до окт[ябрьской] революции А. И. ушёл на работу инспектором народных училищ» // Там же. Л. 65 об.] Странное совпадение, но на этой работе он не стяжал симпатии сослуживцев; вот что-то было в нём, что отталкивало от него: не то какое-то чванство, не то неискренность, не то формализм.

Автору этой заметки пришлось встречаться с ним в Свердловске после революции в новых условиях. А. И. старался как-то проще обращаться со своим бывшим учеником, и у нас не было повода к нехорошим воспоминаниям, а всё-таки душевности, сердечности как-то не получалось.

Почему? Не потому ли, что когда-то на школьной ещё скамье, в семинарии, в мелочи доверие было потеряно, и вот отсюда и пошло…

Иван Ал[ексеевич] сказывал, что А. И. умер на 71 году. «Мир его праху!».[234 - В составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется очерк «Иван Анемподистович Секачёв и его родословная», в котором в образе Анемподиста Ивановича автор выводит Алексея Ивановича Дергачёва. Причина, по которой автор исказил имена, неизвестна (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 394. Л. 111-150 об.). См. Часть VIII. «Педагогическая деятельность в Свердловских институтах».]

8.II.[19]60. 15 ч. 30 м. вр[емя] св[ердловское]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 32-33 об.




Александр Николаевич Юрьев


А. Н.[235 - Юрьев Александр Николаевич – сын диакона Курской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1879 г. С 22 сентября 1879 г. преподаватель логики, психологии, начальных оснований и краткой истории философии и дидактики в Пермской духовной семинарии. Статский советник. Имел ордена: св. Анны 2 и 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1906. № 27 (21 сентября) (отдел официальный). С. 436. См. «О 25-тилетии педагогической деятельности А. Н. Юрьева» // «Пермские епархиальные ведомости». 1904. № 41 (9 октября) (отдел неофициальный). С. 474-478.] был в нашей семинарии преподавателем философии, а мы его коротко называли: «философ». Из всех предметов, изучавшихся в семинарии, мы больше всего гордились философией, и гордились совершенно законно, особенно перед гимназистами. Если бы, например, кому-либо пришло в голову устроить диспут между гимназистом и семинаристом на тему: кто из них сильнее в общеобразовательных науках, то в области математики, литературы, истории сильнее бы оказался гимназист, но стоило бы семинаристу задать своему сопернику такой вопрос: скажем – «что такое объективация воли», как он был бы «повержен в прах», «положен на обе лопатки». Как же после этого не гордиться семинаристу изучением философии?

Но если изучение философии было предметом гордости для семинариста, то не меньшим предметом гордости для преподавателей семинарии и всей семинарии in corpore[236 - in corpore – по-латински в полном составе, вместе.] являлся и преподаватель философии – А. Н. Выражаясь образно, можно сказать: в созвездии всех учителей семинарии А. Н. был звездой первой величины, по д[ост]оинству persona grata.[237 - personagrata – по-латински лицо, пользующееся доверием.] В самом деле, в тех случаях, когда нужно было представительствовать от учителей в какой-либо торжественный момент, отстаивать честь коллектива, то кто выдвигался на авансцену? – А. Н! Это был, выражаясь на языке шахматистов – «ход конём», а на языке картёжников: «Ход с козырного туза». Так, в 1902 г., в престольный праздник семинарии – день памяти Иоанну Богослову, после обедни в актовом зале семинарии на торжественном собрании нужно было произнести речь, приличествующую торжественному моменту и свидетельствующую о высоком уровне науки в семинарии, то это было поручено никому другому, а именно – А. Н. И вот семинарский хор торжественно пропел концерт – «Воспойте Господеви песнь нову», а А. Н. в присутствии губернатора и других высокопоставленных лиц города, архиерея, ректора семинарии и всех учителей выступил с речью о греческой философии. В речи были названы философы: Фалес, Анаксимен, Анаксимандр, Демокрит, Гераклит, божественный Платон и великий Аристотель.[238 - Фалес Милетский, Анаксимен Милетский, Анаксимандр Милетский, Демокрит Абдерский, Гераклит Эфесский, Платон, Аристотель – древнегреческие философы.] В особенности лектор остановился на Платоне. Впоследствии семинаристы подмечали у А. Н. особенную симпатию к Платону, и поэтому поводу даже было пущено крылатое выражение в адрес А. Н.: «Без Платона ни на шаг!»

В 1904 г. Павел Николаевич Серебренников в краеведческом музее, им созданном, решил организовать цикл лекций для широкого круга посетителей музея на самые разнообразные темы по вопросам культуры, литературы и т. д. И снова А. Н. было предложено выступить с лекцией по философии. Он опять читал лекцию о греческой философии – в том же плане, как и на торжественном собрании, однако выступление его было подвергнуто критике в зале, после окончания лекции, а через день в «Пермских ведомостях» появилась заметка под заглавием: «В пятнадцать минут вокруг света», где лекция была едко раскритикована.[239 - В очерке «Александр Николаевич Юрьев» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. Н. сильно расстроился и говорил: «я знаю, кто это писал». Он не назвал нам имени автора, но знали, что автором заметки был преподаватель нашей же семинарии из молодых – Василий Яковлевич Струминский» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 50.]

У А. Н. были некоторые особенности, даже странности. Так, часто у него была непоправной причёска: небрежность, или не небрежность, но, во всяком случае, недостаточное внимание к своему наружному виду. Нельзя было понять: толи у него «ерошка», толи «косой вид», а вернее всего движение от первой ко второму. Также у него была иногда рассеянность: то он придёт на занятия без галстука, то вызовет к ответу «госпожу Горячих», перепутавши семинарию с женской гимназией, где он тоже занимался. В этих случаях поднимался «гомерический» хохот, однако он не носил характера насмешки, а больше походил на выражение благодушия, шутки.

У семинаристов было даже найдено объяснение такой особенности А. Н., а именно, что он, как философ, привык вращаться в области идей, в «областях заочных», и потому, спускаясь на землю, не мог сразу на ней ориентироваться. Мы считали даже, что рассеянность А. Н. есть именно признак его философского склада, что она, выражаясь на философском же языке, так сказать, имманентна ему, т. е. складу.

А. Н., когда шёл, то взгляд его направлен был в одну точку. В этом случае шутники из нас говорили: «он видит философскую точку». Он ходил, ссутулившись, а говорил несколько приглушённым голосом, как-бы усталым. И это мы объясняли так: «Это его сгибает множество идей, тяжесть науки, которая легла на его плечи». Даже то, что у него была привычка держать в руках в раскинутом виде очки, а при чтении лекции то снимать их, то надевать – и это тоже мы относили к его философской индивидуальности. А. Н. был добр. Жалкий вид у него был в тех случаях, когда и нужно бы дать место желчи, а он не может. Вот, например, ученик не выучил урок и нужно его пожурить, а А. Н. не может: он нервничает… и смолчит.

А. Н. понимал, что философия даётся семинаристам тяжело, а поэтому в учебнике «История философии» Страхова он делал сокращения: строчку или две, а то и отдельные слова. Раз был такой случай: вдруг в вечерние часы он заходит к нам в класс, возбуждённый, расстроенный и заявляет: «я забыл там вычеркнуть три слова; пожалуйста, вычеркните!»

Чистым мучением для А. Н. было чтение наших домашних сочинений по философии. Среди нас находились такие самонадеянные люди, которые думали, что они уже всё уразумели по философии, что они уже могут любой философский вопрос осветить «без Страхова», самостоятельно, «на чистую совесть», и писали несусветную чушь. И вот А. Н. приносил в класс сочинение, всё подчёркивал красным карандашом, укоризненно разбирал его и с отметкой «три с двумя минусами» отдавал автору. Сам А. Н. нам не давал каких-нибудь прямых указаний, как нужно писать сочинения, но по отметкам за сочинения мы открыли некоторый секрет «писания»: сочинения, близкие к «Страхову» имели оценки выше. У А. Н. была своя концепция при оценке сочинения. Он рассуждал так: автор много думал и додумался до того, как сказано у «Страхова». Позднее нам стало понятно, что у А. Н. был вполне реалистический взгляд на такой метод составления сочинения: что можно было требовать от людей, которые по существу ничего не понимали в философии, кроме «Страхова».

Философские предметы по классам распределялись так: в третьем классе – логика и психология – пропедевтический курс, в четвёртом классе философия – точнее история философии – основной курс. Если рассматривать положение этих дисциплин в ряду других, то ещё со времени Киево-Могилянской коллегии они занимали центральное место в триаде: риторика, философия, богословие. Логику мы изучали по учебнику Светилина, а психологию – по учебнику Челпанова.[240 - Челпанов Георгий Иванович (1862-1936) – русский философ, логик, психолог, профессор Московского, затем Киевского университета.] При изучении всех философских дисциплин мы особенно большое удовольствие испытывали, когда встречались со своими старинными друзьями: «грекой» (греческий язык) и латынью.

В логике нашли: «Tertium non datur»[241 - tertiumnondatur – по-латински третьего не дано (закон исключения третьего).], «Contradictio in adjecto»[242 - contradictioinadjecto – по-латински противоречие в определении.], perceptio[243 - perceptio – по-латински бессознательное восприятие.], apperception[244 - apperception – по-латински восприятие сознанием самого себя.], sillogismus[245 - sillogismus – по-латински силлогизм.] et cetera. В психологии: temperamentum[246 - temperamentum – по-латински температмент.], sanguis (сангвиник), chole (холерик), melanchole (меланхолик), и rhegma (флегматик), mnemone (мнемоника) et cetera. В философии: […][247 - Не разборчиво, на греческом языке (ред.).], «cogito ergo sum»[248 - cogitoergosum – по-латински «Мыслю, следовательно, существую».], «Deus sive natura»[249 - Deussivenatura – по-латински «Бог или природа».], «thesis»[250 - thesis – по-латински тезис.], «antithesis»[251 - antithesis – по-латински антитезис.], «synthesis»[252 - synthesis – по-латински синтез.] et cetera. Знание классических языков нам много помогало, но трудностей было много, потому что наглядных пособий и вообще пособий, кроме учебников, не было. В последствии, когда в гимназиях был введен курс так называемой «философской пропедевтики», то в распоряжении преподавателя были такие, хотя и элементарные пособия, как эстезиометры, тахистоскоп, разные таблицы, например, для испытания памяти, творческой фантазии и т. д. У нас же ничего не было: всё было основано на речи А. Н., которая, сколько бы она не была выразительной, всё-таки не могла заменить наглядные пособия.

На чём было больше сосредоточено наше внимание и что больше всего привлекло наше внимание?

При изучении логики центром внимания были законы мышления, системы суждений, силлогизм и т. д.

При изучении психологии живее всего прошли темы «О темпераментах» и «Мнемонике». При разработке темы «О мнемонике или мнемотехнике» поднялись даже до критики этой лженауки. В Одессе в то время «благодетели» предлагали различные способы для развития и подкрепления памяти. Вот, например, один из рецептов для обладателя слабой памяти. Допустим, нужно запомнить слово «Петроград» (это слово вошло в наш язык позднее во время первой империалистической войны, здесь взято в историческом аспекте). Чтобы его запомнить рекомендовалось бы так запомнить фразу: «Петя пошёл гулять, а в это время, выпал град», т. е. запоминание не только не облегчалось, а ещё больше затруднялось: вместо одного слова нужно запоминать целое предложение. Нами был сделан вывод об издателях этих рецептов, что это только было коммерческое предприятие: «Лавочка!».

Из истории философии более всего было обращено внимание на философию Платона, Аристотеля, Декарта, Гегеля. Насколько усвоение учёта этих философов было не глубоким свидетельствует, например, тот факт, что все мы хорошо ещё в духовном училище учили наизусть стихотворение Лермонтова «Ангел», в котором выражена идея Платона о предсуществовании душ, однако никто из нас в момент изучения философии Платона не обратил на это внимание. Только значительно позднее прояснилась нам идея этого стихотворения. Но зато латинское «Amicus Plato, sei magis amica vuntas ist»[253 - AmicusPlatosedmagisamicaestveritas – по-латински «Платон – друг, но истина бо?льший друг» (т.е. истина дороже).] сразу было разгадано кто здесь Plato.

Вообще же будущее показало, что ничего мы тогда в философии не понимали, а заучивали только учебник Страхова, и самую философию пришлось ставить «с головы на ноги».

Занятия А. Н. с нами оказались его «лебединой песнью». Когда мы после летних каникул вернулись в семинарию, то узнали печальную новость о смерти А. Н. Оказалось, что он стал жертвой рассеянности только не своей, а его прислуги: он был болен, а она ему дала вместо внутреннего наружное лекарство, отчего последовала смерть.[254 - А. Н. Юрьев скончался 10 августа 1907 г., после продолжительной и тяжёлой болезни.] У А. Н. была единственная дочь, которая училась в Швейцарии. Жалко было то, что не удалось даже проводить на кладбище нашего «философа». Приходится только сказать: «Sit tibi terra levis, care magister noster!»[255 - Sittibiterralevis, caremagisternoster! – по-латински «Пусть земля тебе будет пухом, ушедший наш учитель!».]

6.IX.60. 10 ч. 18 м. вр[емя] сверд[ловское]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 34-39 об.




Александр Федосеевич Успенский


А. Ф.[256 - Успенский Александр Феодосиевич – сын протоиерея Костромской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1886 г. В 1887-1902 гг. преподаватель русского языка с церковно-славянским в Солигаличском духовном училище. С 25 июля 1902 г. преподаватель обличительного богословия, истории и обличения русского раскола и помощник инспектора в Пермской духовной семинарии. Статский советник. Имел ордена: св. Станислава 2 ст. и св. Анны 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 250.] в нашей семинарии был преподавателем истории и обличения раскола. Как с преподавателем этой дисциплины мы встречались с А. Ф. в пятом и шестом классах, но знакомство с ним у нас начиналось гораздо раньше, с первого ещё класса. Он был неизменным участником семинарских вечеров, на которых он выступал декламатором артистически. По этому поводу шла даже молва о том, что А. Ф. в студенческие годы состоял в какой-то любительской труппе драматических артистов. На самом деле у него была манера поведения и обращения, позволявшая верить в эту молву, если даже она и была бы пустопорожним измышлением. Во всём – в движениях, в речи, в интонации голоса – проглядывалась какая-то изысканная галантность, можно сказать сплошная галантность. И вот с таким впечатлением от А. Ф. мы встретились с ним на уроках «раскола». Слушали мы, как он рассказывал о «Кормчей», или видели его среди различных старообрядческих книг и думали: «Нет, не то! Лучше бы [Вы] нам, А. Ф. что-нибудь продекламировали!»

Так бросилось нам в глаза несоответствие прежнего впечатления с новым впечатлением. Сам А. Ф., видимо, чувствовал себя, как говорится, «не в своей тарелке»

А. Ф. было в это время уже лет сорок, если только не немного больше. Наружный вид его соответствовал человеку уже «пожившему»: «на голове во всю величину лысина, цвет лица сероватый, причём можно было предположить, что кожа лица в своё время испытала на себе немало косметических «эрзацев», но глаза и голос сохраняли молодость. Последнее особенно было заметно, когда он выступал с декламацией; он весь преображался, голос передавал самые тонкие оттенки мысли и глаза блестели живостью и задором. Успех был всегда колоссальный: бесконечное бас, восторг!

В коллективе учителей А. Ф. был каким-то промежуточным звеном: среди стариков он казался молодым, наоборот, среди молодежи, которая влилась в преподавательскую среду в 1903-1904 [г]г., он казался уже, мягко выражаясь, «в годах». Но как обнаружилось, сердце у него было юношеское. Среди семинаристов, вращавшихся в светском обществе, «на славе» была девица Меркурьева. Мы часто слышали: «Меркурьева, Меркурьева!» Кто она была, какого происхождения и т. д. не говорилось. Говорили как будто, что она была дочерью священника. Единогласно только говорилось, что она красавица и, следовательно, окружена поклонниками, как и полагается по закону природы. Загадочность Меркурьевой, однако, как пелена, спала: вернувшись с летних каникул, мы узнали, что на ней женился А. Ф. и мало того, он сделался ещё помощником инспектора и поселился в стенах семинарии, значит, и Меркурьева, теперь Успенская, оказалась тоже под одной крышей с некоторыми поклонниками. И опять мы сказали: «Нет, не то!» Расстояние от 18-19 лет до 40-42 л[ет] нам показалось всё-таки большим, но нам говорили: «простите, это же обычный способ жениться у французов!»[257 - В метрической книге Рождество-Богородицкой церкви г. Перми за 1904 г. имеется запись о бракосочетании № 15: дата бракосочетания – 11 апреля. Жених: преподаватель Пермской Духовной Семинарии, кандидат богословия, статский советник Александр Феодосиев Успенский, православного вероисповедания, первым браком, 42 лет. Невеста: Пермская мещанская дочь, девица Елизавета Николаева Перетяжкина, а по вотчиму Меркурьева, православного вероисповедания, 20 лет. Таинство венчания совершал: священник Никанор Пономарёв с протодиаконом Константином Пономарёвым и диаконом Димитрием Затопляевым. Поручителями были: по женихе – преподаватель Пермской Духовной Семинарии Арсений Алексеев Дроздов и титулярный советник Сергий Александров Страшкевич; по невесте: коллежский секретарь Алексий Павлов Шилов и сын титулярного советника Сергий Аркадиев Сухарев. (ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 996. Л. 105 об.-106).]

Во время богослужения А. Ф. как помощник инспектора стоял в церкви с семинаристами, а на площадке у церкви во время шестопсалмия можно было видеть г-жу Успенскую, бывшую Меркурьеву, в окружении теноров и басов семинарского хора.[258 - Из очерка «Александр Федосеевич Успенский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «У семинаристов-хористов было в обычае во время шестопсалмия за всенощной спускаться с хор на площадку перед церковью, где во время «молитвы» происходили и встречи» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 13 об.] И у нас опять возникал вопрос: «то ли получилось?» Впрочем, в скором времени А. Ф. перевёлся инспектором народных училищ в Ирбит, а дальнейшее покрыто мраком неизвестности.

7.IX.[1960] 6 ч. 10 м. вр[емя] свердл[овское]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 40-41 об.




Павел Николаевич Серебренников




(Страничка из воспоминаний –

светлой памяти моего врача и учителя).



П. Н. Серебренников[259 - Серебренников Павел Николаевич (1849-1917) – сын священника Пермской губернии. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1870 г. и курс в Императорской медико-хирургической академии в 1876 г.; доктор медицины 1885 г. С 20 февраля 1887 г. врач и преподаватель гигиены, анатомии и медицины при Пермской духовной семинарии. Коллежский советник. Имел ордена: св. Анны 2 и 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 253. Общественный деятель и краевед.] был врачом нашей семинарской больницы и одновременно преподавателем, а точнее сказать – лектором по общей гигиене в 5-ом классе и по анатомии и медицине – в 6 кл[ассе]. Как это ни странно, а считалось, что будущим пастырям, служителям церкви, кроме наук богословских, необходимо или, по крайне мере, желательно иметь кое-какие сведения из указанных выше наук, на тот случай, что где-нибудь в глухом углу представился бы случай оказать, за неимением врача, скорую медицинскую помощь и быть, таким образом, не только духовным, но и телесным врачом. В настоящее время наивность и вред такого рода суждения очевидны, а в те времена считалось это совершенно естественным.[260 - На полях текста И. С. Богословским поставлены 3 вопросительных знака карандашом.В очерке «Рянко» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется следующий эпизод: «Случай встречи с Рянком … мне представился во время моего пребывания на летних каникулах, когда я заканчивал учение в Пермской духовной семинарии.Приходит однажды к нам мать Рянка, вся в слезах, и сообщает, что Рянко умирает, что у него невыносимые боли в животе. Нам в шестом классе семинарии читал лекции по медицине наш школьный врач, доктор медицины – Павел Николаевич Серебренников, и я, естественно, посчитал своим долгом помочь Рянку. Я зашёл в дом на второй этаж по внутреннему входу – по лестнице и подошёл к больному. Он лежал на печке…. Больной стонал и метался. Я порекомендовал сделать больному согревающий компресс, и объяснил, как это сделать. Из дома я захватил с собой рюмки две кагору, как средство тонизирующее и вяжущее, потому что мать больного говорила, что у него были и явления поноса. Рянко выздоровел, что я отнёс к его крепкой натуре, а не к своему искусству врачевания» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 390. Л. 136-137.] «O sancta simplicitas!»[261 - Osanctasimplicitas! – по-латински «О, святая простота!»] – скажет теперь каждый из нас, а в те времена даже врачу, в данном случае П. Н. казалось это серьёзным делом, и с такой именно установкой он и читал нам свои лекции. Позднее, в 1914-1915 гг., я встречался с П. Н. опять-таки в Пермской дух[овной] семинарии, но уже как сослуживец. Естественно, однако, что наиболее яркие воспоминания о П. Н. у меня остались от ученических времён; о них и будет дальше речь.

Нужно сказать, что мы мало что знали о прошлом П. Н. Знали, что он лет 30 тому назад, т. е. в [18]70-х годах учился тоже в Пермской дух[овной] семинарии, потом кончил военно-медицинскую академию (так нам говорили). Когда он начал работать в семинарии – мы не знали. Сам П. Н. о своём прошлом нам никогда ничего не говорил. Только однажды, помнится, на уроке гигиены, рассказывая о значении воды для человека и его здоровья, он упомянул, как во время турецкой войны[262 - Русско-турецкая война 1877-1879 гг.] ему приходилось видеть, какой исключительной культурой обставлены были водные бассейны у турок в тех провинциях, в которых ему пришлось побывать. Среди нас, правда, были распространены слухи, только слухи, что в своё время, будучи семинаристом, П. Н. отличался жизнерадостностью, был любителем пения и гитаристом. Откуда шли эти слухи? Вероятно, от родителей семинаристов, которые (родители) когда-то учились вместе с ним. Мы видели П. Н. в возрасте уже за 50 лет, но, судя по тому, что он был и тогда жизнерадостным, бодрым, с «живинкой» в глазах, что всегда импонирует молодёжи, можно думать, что эти слухи о юном П. Н. правдоподобны. Может быть даже, что в этих чертах юного П. Н. указывались, так сказать, типичные черты семинариста того времени, со всеми присущими ему атрибутами. Из прошлого П. Н. передавали также, что у него не в столь отдалённое от тех лет время, было большое несчастье, которое он переживал очень тяжело, а именно – смерть его первой жены, которая была знаменитым врачом-окулистом. Образ её нам рисовали как образ самоотверженного человека, подвижника науки.[263 - Имеется в виду Серебренникова Евгения Павловна (1854-1897) – русская врач-офтальмолог, общественный деятель и благотворитель.]

Из личной жизни П. Н. того времени мы знали только то, что он вторично был женат и что вторая его жена была по профессии швеёй или точнее – инструктором швейного дела. Об этом, пожалуй, можно было бы и не упоминать, однако, в наших воспоминаниях это имеет большое субъективное значение. Дело в том, что когда мы тогда тайком (sic!) читали роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?», то образы этого романа как-то невольно связывались с личностями П. Н. и его окружающих, т. е. его вторая жена представлялась нам в образе героини романа Чернышевского.[264 - Чернышевский Николай Гаврилович (1828-1889) – русский философ-материалист, революционер-демократ, теоретик критического утопического социализма, учёный, литературный критик, публицист и писатель. Обучался в Саратовской духовной семинарии.]

Больше всего воспоминаний о П. Н. сохранилось как о нашем учителе. Это вполне понятно. Среди всех схоластических наук его лекции уносили нас в совершенно другой мир, и притом кто из семинаристов тогда не мечтал сделаться врачом! В этом отношении П. Н. для нас был носителем черт и Базарова, и Лопухова[265 - Базаров Евгений Васильевич – персонаж романа И. С. Тургенева «Отцы и дети». Лопухов Дмитрий – персонаж романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?»] и пр., всего, на что способна была наша романтическая фантазия. Вот он идёт по коридору со схемами, наглядными пособиями под мышкой. Вот он читает лекцию с увлечением. Вот видится он в привычной позе, когда он, как говорится, дошёл до состоянии экстаза: чуть зажмурился, вытянул и приподнял правую руку со сжатыми в щепотку пальцами. Однажды явился на занятия со скелетом. Спрашивает: что это такое? Дружный шуточный ответ: «Смерть!» Вот так, шутка шуткой, а скольких он сагитировал на профессию врача!

Часто можно было видеть на дороге против входа в семинарию лошадку, запряжённую осенью и зимой в бричку как у извозчиков; а зимой – в санки, с кучером в простом тулупе или армяке. Вот открывается дверь, и выходит солидный человек – осенью и весной в «крылатке», зимой в ротонде с эпоновым воротником. Подвода проходит небольшое расстояние и останавливается у семинарской больницы. Наше воображение уже рисует картину чего-то гоголевского, патриархального. Кто читал у Кони описание доктора Гааза, его выезды к своим пациентам, тот легко представит эту картину. Мы приготовились к осмотру П. Н. Но здесь, в больнице, мы были под непосредственным надзором Вениамина Ивановича Селиванова (нашего «Эскулапа»). Однако в более опасных случаях нам было известно, П. Н. безвыходно дежурил у больного. Нам было известно, что П. Н. всегда боролся с нашим начальством за улучшение питания для больных (за молоко). Ходили слухи, что среди своих коллег-врачей П. Н. не пользовался репутацией опытного врача, хотя имел учёную степень доктора медицины. Правда ли это? Неизвестно. Известно только то, что сам П. Н. никогда не кичился своим врачебным мастерством. Скорее всего, эта версия возникла из-за того, что он работал ещё много в области создания историко-археологического музея.[266 - Пермский научно-промышленный музей на ул. Петропавловской, 38.] Он был действительно энтузиастом этого дела. Известна его роль в создании музея. Но он был также популяризатором работы по археологии Прикамья, к чему старался привлечь и семинаристов. Многие из нас были частыми посетителями музея, и это было результатом агитационной деятельности П. Н. Он старался также организовать культурную работу при музее. Так известно, что по его инициативе одно время читал лекции по философии препод[аватель] семинарии А. Н. Юрьев. Известна также деятельность П. Н. в области пермских приютов.

Павел Николаевич Серебренников был деятелем широкого профиля. Он был не только врач, но и педагог, и культурный работник, просветитель в лучшем значении этого слова. Он иногда сам говорил о своей работе, что не для славы он трудится, а для общественной пользы. И это правда! Он всегда был скромен. Мне очень приятно восстановить в памяти светлый образ моего врача и учителя и тем самым восстановить его образ в памяти всех тех людей, которые соприкасались с ним при жизни и знали его. Хочется в заключение сказать: «Sit tibi terra levis»[267 - Sittibiterralevis! – по-латински «Пусть земля тебе будет пухом!».], мой дорогой врач и учитель![268 - В очерке «Павел Николаевич Серебренников» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор существенно переработал информацию о П. Н. Серебренникове, вероятно, не без влияния статей В. П. Бирюкова. Так, он включил в него следующие размышления:«Этот шаг П. Н. [поступление в медико-хирургическую академию – ред.], определявший в дальнейшем работу его по линии гражданской, а не по линии духовной, был не просто переменой профессиональной линии, а свидетельствовал об отрыве его и уходе психологически-нравственно из сословия, из которого он происходил. Это была активная переоценка им своей социальной позиции. Свидетельством этого являются неоднократные критические замечания П. Н. в адрес русского духовенства, которые он иногда – кстати и некстати – делал при чтении семинаристам лекций по гигиене и медицине. Так, подчёркивая во многих случаях многодетность духовенства, он относил его к сословным чертам духовенства и трактовал эту черту как признак низкого культурного уровня этого сословия, признак чисто растительной жизни его. В 1909 г. я встретился с П. Н. на пароходе, направлявшемся в Казань. Когда я поделился с ним своим намерением поступить в духовную академию, он заметил: «лучше бы в университет». В этом замечании П. Н. нельзя было не прочитать его тезиса: если рвать с духовным миром, то рвать под корень, т. е. со своим сословным происхождением. Эту черту П. Н. необходимо учесть для понимания того противоречивого положения, в каком он был на работе в семинарии…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 88-91.Там же: «Школьные врачи обычно в учебных заведениях выполняли только узко врачебные функции и не участвовали непосредственно в учебном процессе наряду с учителями, являясь в этом отношении чужеродным телом. П. Н., в отличие от прочих школьных врачей, принимал непосредственное участие в учебном процессе: он читал лекции в пятом и шестом классах по гигиене и медицине. Особенно же значительной была его роль в воспитании семинаристов. Для авторитета его среди семинаристов имело большое значение то, что он сам кончил Пермскую семинарию около тридцати с лишним лет тому назад, был выразителем лучших черт семинариста прошлого и был свидетелем того, что семинария за всю свою историю не замыкалась в узкопрофессиональное учебное заведение духовного ведомства с подготовкой только лиц духовного звания, а открыла многим своим питомцам широкую дорогу для работы на самых разнообразных поприщах гражданских ведомств» // Там же. Л. 85-87.Там же: «Как лектор по гигиене и медицине П. Н. находился в выгодном положении: среди богословских предметов, таких как гомилетика, литургика, догматическое богословие и пр., его предметы да ещё педагогика и дидактика были отдушиной, а самая форма преподавания им – лекции – были преддверием к обучению в высших учебных заведениях» // Там же. Л. 105-106.Там же: «Нельзя не отметить воспитательную сторону его лекций. Семинаристы были в таком возрасте, когда половой вопрос для них был актуальным. Они или сами его поднимали перед кем-либо из своих учителей и воспитателей, или кто-либо из последних по какому-либо поводу затрагивал перед ними этот вопрос. … П. Н., конечно, не мог обойти этот вопрос, тем более, что он знал, что среди его питомцев тайно передавался из рук в руки, как «запрещённый плод» «Половой вопрос» Фогеля (Догеля?). Знал он и о том, что кое-кто из них читает и «Женщина и социализм» Бебеля. Он говорил о назначении половых отношений и о том, что люди, в отличие от животных, исказили назначение половых отношений как акт деторождения, и сделали половой инстинкт орудием наслаждений. Он предупреждал своих питомцев о том, что бы они никогда не должны смотреть на женщину как на предмет для наслаждения, а видеть друга, участника в создании семьи. Легко заметить, как высоко стоял П. Н. в глазах семинаристов по линии воспитания их в половом вопросе по сравнению с другими «воспитателями», которых нужно назвать «пошляками от богословия». [Автор, вероятно, имеет в виду А. П. Миролюбова и Т. П. Андриевского – ред.] // Там же. Л. 106-109.Там же: «Противоречивость [положения П. Н. в семинарии – ред.] была и субъективной и объективной. Преподавание гигиены и медицины было введено их тех соображений, что будущему священнику, работающему в глуши, придётся встречаться с такими случаями в жизни, когда необходимо будет советом и делом оказывать помощь по линии гигиены или медицины. Таким образом, П. Н. volens-nolens [по-латински – волей-неволей (ред.).] становился участником профессиональной подготовки людей того сословия, от которого он оттолкнулся. Это противоречие как-то разрешалось, или компоненты его как-то «сосуществовали» в психологии П. Н. и поэтому и названо мною условно субъективным. Объективно противоречивое положение П. Н. в семинарии состояло в том, что деятельность его в ней приводила к противоположным результатам по отношению к задаче, которая перед ней ставилась: задача состояла в подготовке служителей культа, а деятельность его приводила к тому, что под влиянием его лекций многие семинаристы, наоборот, отталкивались от этой задачи. Своими лекциями П. Н. объективно агитировал за то, чтобы питомцы его именно не шли в служители культа. Это противоречие условно и названо мной объективным. Здравствующий по ныне профессор Пермского медицинского института, доктор медицины Б[огословский] И. С. признавался мне в том, что лекции П. Н. привели его к выбору для себя медицинской профессии. Есть основания полагать, что он в этом случае был не единичным, а типичным для многих выпускников Пермской дух[овной] семинарии. Известный уральский краевед В. П. Бирюков в краткой заметке, помещённой в его «Записках уральского краеведа» (Южно-уральское книжное издательство, г. Челябинск… 1964 г.) замечает: «Семинарское начальство, главным образом, ректор Добронравов, не особенно жаловали его, Павла Николаевича, за его вмешательство в общественную жизнь, за заступничество и защиту городской бедноты, за стремление просветить её, пробудить в ней чувство собственного достоинства». Но главным мотивом, по которому ректор Добронравов «не особенно жаловал» П. Н. было именно противоречивое положение и противоречивая деятельность его в семинарии. Семинария год за годом всё меньше и меньше выпускала кандидатов во священники, в чём в известной доле был «повинен» и П. Н. Добронравов, как передавали, в конечном счёте отстранён был от работы в семинарии за это его «преступление» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 109-114.Там же: «П. Н. принадлежал к той группе русской интеллигенции, которая воспитана была на идеях русских революционеров-демократов и проводили эти идеи в жизнь. Но он отразил и в своём мировоззрении, и в своей деятельности те противоречия, которые присущи были русской интеллигенции, а особенно выходцам из духовного сословия. Главное противоречие состояло в расплывчатости и непоследовательности, расплывчатости взглядов, отсутствии чёткого мировоззрения и политической платформы, что и обнаружилось в революцию 1905 г. В семинарии был один случай, когда эта именно черта непоследовательности в своих действиях ярко обнаружилась у П. Н. Очевидно, по предписанию свыше учителя в 1906 или 1907 г. на первой неделе Великого поста говели вместе с семинаристами в семинарской церкви. Среди них не видно было только влившихся в коллектив учителей молодёжи, а из стариков выделялись В. А. Фаминский и П. Н. Странно было видеть его в этой обстановке так же, как если бы И. С. Тургенев в своём романе «Отцы и дети» изобразил бы Базарова на исповеди перед смертью. А было так!» // Там же. Л. 116-118.Там же: «Ничто так не увековечивает память о человеке, как следование по его стопам. Известно, что семинаристы посещали музей, созданный П. Н., и это не прошло для них бесследно. Можно указать на многих из них, которые «заразились» через музей увлечением изучать историю своего края. Можно в этом отношении указать на целое семейство Богословских в Перми. С большим основанием надо думать, что уральский краевед В. П. Бирюков получил путёвку на свою профессию в этом же музее, продолжив дело Павла Николаевича Серебренникова» // Там же. Л. 119-120.]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 728. Л. 1-5.




Василий Яковлевич Струминский*


В 1903 г. в состав наших семинарских учителей влились молодые, только кончившие академию, личности, в числе которых были В. М. Можгинский[269 - Можгинский Виктор Михайлович – сын диакона Вятской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1903 г. С 4 сентября 1903 г. преподаватель латинского языка в Пермской духовной семинарии // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 251.], назначенный преподавателем латинского яз[ыка], А. А. Дроздов[270 - Дроздов Арсений Алексеевич – сын священника Симбирской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1903 г. С 21 августа 1903 г. преподаватель греческого языка в Пермской духовной семинарии // «Пермские епархиальные ведомости». 1906. № 27 (21 сентября) (отдел официальный). С. 438.], назначенный преподавателем греческого яз[ыка], и В. Я. Струминский, назначенный преподавателем церковной истории и апологетики.[271 - Струминский Василий Яковлевич (1880-1967) – сын псаломщика Каменец-Подольской губернии. Кандидат богословия Московской духовной академии 1903 г. В 1903-1907 гг. преподаватель церковной и библейской истории и истории русской церкви в Пермской духовной семинарии. Советский теоретик и историк педагогики, профессор (1926), член-корреспондент Академии педагогических наук РСФСР (1945), доктор педагогических наук (1961), в 1944-1967 гг. научный сотрудник Института теории и истории педагогики Академии педагогических наук РСФСР.] Среди других В. Я. был моложе всех и, хотя носил небольшую бородку, выглядел, однако, наиболее молодым, почти юным.

Внесли ли что-либо нового в нашу жизнь и учение новые преподаватели? Как будто мелочь, а для нас была большой новостью отличная от других учителей манера обращения их с нами. При вызове на ответ нас стали называть «господин Иванов», «господин Петров» и т. д. Среди суровой обстановки, в которой мы воспитывались, среди сугубо официальных отношений, которые считались нормой поведения и учителей и учеников, это новшество нам казалось прямо революцией, чуть ли не разрушением основ нашего правопорядка и подрывом дисциплины. И в самом деле, как это было далеко от укоренившихся у нас порядков, где всё основывалось на подавлении личности, на внушении страха и подчинения другому, стоящему над тобой. Сам глава семинарии – ректор протоиерей Добронравов – являл собой образ олимпийского громовержца. Колоссального роста, массивной фигуры, с суровым выражением в лице и грубым голосом он наводил страх на нас, и не только на нас. Бывало, стоило ему только появиться в вечерние часы в коридоре, как кто-либо из нас предупреждал всех: «ребята, в коридоре ректор…» и жизнь замирала. Говорили, что даже наши сторожа, они же официанты, будучи вместе, как только замечали приближающуюся к ним фигуру ректора, разбегались, чтобы не попасть на глаза ему. Среди учителей столь же величественной фигурой и манерой держаться отличался В. А. Фаминский. И эта манера держаться, даже возведена была в идеал. Так, преподаватель А. И. Дергачёв, не обладая наружными данными для того, чтобы казаться олимпийским громовержцем (он был низкого роста), сам подводил себя под этот тип людей, предупреждая семинаристов, что он «второй Фаминский». И вот в таких условиях нашего бытия, мы оказались «господами». Если бы это случилось где-либо, скажем, в женской гимназии, то это, пожалуй, показалось чем-то обычным. Да это так и было в женской гимназии. Этому доказательством служит следующий случай на занятиях препод[авателя] А. Н. Юрьева. У нас он преподавал философию, психологию и логику, а в женской гимназии что-то вроде среднего между логикой и психологией. И вот он однажды по рассеянности, которую мы почему-то приписывали ему как необходимый атрибут его философского ума, вызвал к ответу вместо семинариста «госпожу Горячих», какую-то из его учениц-гимназисток. Нам при этом показалось странной рассеянность А. Н., но совершенно естественным название «госпожой». Но назвать семинариста господином, это было так ново для нас, что показалось каким-то откровением, сменой вех.

Естественно, что между нами, семинаристами, и нашими новыми учителями устанавливались новые отношения, отличные от отношений к другим учителям, и особенно это касалось личности В. Я. Несмотря на свою юношескую неопытность и неумение понимать другого человека, мы скоро заметили в поведении В. Я. новую черту, резко отличающую его от других преподавателей. То мы видели в его руках, когда он перебирал вещи в своем портфеле, книги или брошюры отнюдь не с богословскими названиями; то мы видели его в магазине Ольги Петровской[272 - Книжный магазин Ольги Платоновны Петровской на углу улиц Покровской (Ленина) и Сибирской.] роющимся в книгах, расположенных на полках; то мы, наконец, видели его углублённым в чтение в часы перемен и перерывов занятий. Что он читал? Ясно было: только не богословские книги. Что же? Нам удалось понемногу разгадать эту его тайну. В то время много шуму вызвала книга шлиссельбуржца Н. А. Морозова «Откровение в огне и буре».[273 - Морозов Николай Александрович (1854-1946) – русский революционер-народник, участник покушений на Александра II, до 1905 г находился в заключении в Шлиссельбургской крепости. Автор ряда книг, в которых пытался пересмотреть некоторые проблемы всемирной истории, в частности истории христианства. Его произведения подвергались резкой критике со стороны профессиональных историков и представителей других наук, его историческая концепция и методология исследования были признаны ошибочными. В конце XX века идеи Морозова нашли своё продолжение в так называемой «новой хронологии» – псевдонаучной теории радикального пересмотра истории, созданной группой авторов под руководством А. Т. Фоменко.] Н. А. Морозов был осуждён по делу покушения на Александра III на заключение в шлиссельбургской крепости сроком на двадцать пять лет. Здесь он познакомился с «Апокалипсисом», религиозной книгой, авторство которой приписывалось апостолу Иоанну Богослову.[274 - Последняя книга библейского Нового Завета «Откровение Иоанна Богослова» с описанием катаклизмов и чудес, предшествующих Второму пришествию Иисуса Христа на землю.] В этой книге, по толкованию христианских богословов, пророчески были изображены судьбы мира, которые открылись Иоанну в его видении на острове Патмос. Своей таинственностью это видение во многом напоминало описанное в библии видение колесницы пророком Иезикиилем. Туманность описываемого видения в этой книге соединяется ещё с противоречивостью суждений. Вот почему даже опытные богословы [в] толковании священного писания в духовных семинариях и даже академиях не решались браться за изложение положений этой книги для своих учеников. И вот вдруг за это взялся заключённый в крепость учёный естествоиспытатель и астроном. Сенсация, вызванная появлением в свет этой книги, была подобна разрыву бомбы, брошенной на мирных людей в самую, казалось бы, мирную обстановку. Н. А. Морозов в своей книге доказывал, что та картина видения, которая описана в «Апокалипсисе», это была подлинная картина звёздного неба, сохранившаяся в книгах астрономической науки.[275 - Н.А. Морозов в книге «Откровение о грозе и буре» (1907) сделал предвзятую попытку датировать Апокалипсис на основе астрологической интерпретации его образов.] Можно себе представить какое это открытие могло произвести впечатление на богословов всего мира. Так вот с содержанием этой книги нас и познакомил В. Я. Нужно было видеть его в этот момент! Он явно выступал в этом случае не на стороне богословия, что должно бы быть в соответствии с его преподаванием апологетики, а на стороне науки. Это было первым, наиболее ярким впечатлением от своеобразного, нового для нас, направления мысли нашего учителя. Преподавая церковную историю древнего периода, В. Я., помнится, остановился на личности Юлиана Отступника[276 - Юлиан Отступник – в христианской историографии имя последнего языческого римского императора в 361-363 гг. Юлиана II (331/332-363).] и рекомендовал нам прочитать из трилогии Мережковского «Пётр I», «Воскресшие боги».[277 - Имеется в виду третий роман трилогии русского писателя, религиозного философа и общественного деятеля Дмитрия Сергеевича Мережковского (1865-1941) «Христос и Антихрист» – «Антихрист. Пётр и Алексей».] Среди книг, которые мы иногда видели в его руках, встречались имена авторов: Бебеля[278 - Бебель Август (1840-1913) – деятель германского и международного рабочего движения, марксистский социал-демократ. В своих сочинениях А. Бебель показывал, что церковь и государство в антагонистическом обществе выступают союзниками в эксплуатации народных масс, пропагандировал атеистические взгляды и рассматривал борьбу с религией как часть классовой борьбы пролетариата.], Ренана[279 - Ренан Эрнест (1823-1892) – французский философ и писатель, историк религии. В «Истории первых веков христианства» Э. Ренан отрицал Божественное происхождение Иисуса Христа, Непорочное зачатие Пресвятой Богородицы, Воскресение и Вознесение Христа.], Штрауса[280 - Штраус Давид Фридрих (1808-1874) – германский философ, историк, теолог и публицист, который развивал теорию образования мифов и находил, что большая часть представлений об Иисусе Христе имеет позднейшее происхождение, пытался выяснить, из каких греческих, еврейских и восточных элементов составились эти представления.], Делича.[281 - Делич Фридрих (1850-1922) – немецкий ассириолог, автор книги «Вавилон и Библия», в которой утверждал, что многие ветхозаветные сочинения не Божественного происхождения, а заимствованы из древних вавилонских сказаний, в том числе, тексты о Сотворении мира и Потопе из Книги Бытия.] Тогда нам эти имена только туманно, со слов опять-таки В. Я., представлялись чем-то таким, что должно было бы быть скрыто от нас, как не дозволенное, а вот В. Я. приоткрывал завесу запрещённого. Для нас становилось ясным, что мысль В. Я. работала в совершенно противоположном предполагаемому им предмету направлении. Окончательно эта наша мысль нашла своё подтверждение после следующего случая. У семинаристов была традиция после пасхальных каникул на первом занятии приветствовать своих учителей словами: «Христос воскресе!» С этим приветствием мы обратились и к В. Я., но на слова «Христос воскресе» последовал ответ: «Разве?» Этим словом было сказано всё.

Каким же оказался в нашем представлении В. Я.? Уже тогда нам было ясно, что В. Я. в это время переживал полную переоценку всего, чему его учили в семинарии и академии. Было ясно, что этот процесс проходил бурно, что он много читал и думал в этом направлении. Но какова же должна была быть трагедия человека, который был противником того, чему учил. Разве он не мог пойти по другому пути? Нам было известно, что он ещё преподавал какой-то предмет в женской гимназии Барбатенко. Разве не мог он совсем усомниться на этой работе? Для нас это осталось тайной. Через год[282 - Осенью 1907 года.] его перевели преподавателем «Раскола»[283 - Имеется в виду предмет «История и обличение раскола».] в Оренбургскую семинарию. В нашем сознании плохо совмещались эти два понятия: В. Я. Струминский и «Раскол». Было известно также, что там он женился на дочери ректора семинарии, только что овдовевшей и по каким-то гуманистическим побуждениям (для обеспечения её семьи). Это, пожалуй, соответствовало его характеру. Возникал у нас также такой вопрос: сам ли ушел В. Я. из семинарии или «его ушли»? Второе предположение, вероятно, ближе к действительности, и вот почему: во-первых, трудно думать, чтобы об антирелигиозной деятельности В. Я. не знал инспектор семинарии А. П. Миролюбов и, во-вторых, несомненно, у него были недруги со стороны старого поколения учителей, тем более, что одного из них А. Н. Юрьева он однажды крепко критиковал в «Пермских ведомостях» за лекцию о греческих философах. Такова извечная проблема «отцов и детей». Но в нашей памяти В. Я. остался как поборник всего живого, передового, всего, что всегда импонирует молодёжи.

Какова была дальнейшая судьба В. Я. после Великой Окт[ябрьской] Соц[иалистической] Революции?

В феврале 1955 г., просматривая «Учительскую газету», я совершенно случайно нашёл статью с заголовком: «Юбилей профессора В. Я. Струминского».[284 - В очерке «Василий Яковлевич Струминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора этот эпизод отсутствует.] В ней говорилось о пятидесятилетней педагогической деятельности и семидесяти пятилетии профессора В. Я. Струминского. Как видно из статьи В. Я. Струминского чествовали как профессора педагогики Московской педагогической академии. Среди многих заслуг В. Я. указывалось, что под его руководством было осуществлено новое академическое издание сочинений Ушинского.[285 - Ушинский Константин Дмитриевич (1823-1871) – русский педагог, писатель, основоположник научной педагогики в России.] Имя и отчество юбиляра в статье было отмечено инициалами В. Я., но я, прикинув даты, отмеченные юбилеем, со времени деятельности В. Я. в семинарии, был уверен, что юбиляром был наш бывший учитель. Нахлынувшие на меня воспоминания о том далёком времени и в особенности о В. Я., чей образ ярко сохранился в моей памяти, побудили меня написать ему приветствие. Не зная его домашнего адреса, я адресовал на академию в надежде, что письмо будет доставлено адресату. В своём письме я указал, кто я, где встречался с ним и по какому случаю, оговорившись, что он, конечно, не мог меня помнить. Указал также, где я работал тогда, а именно: преподавателем латинского яз[ыка] в Свердловском медицинском институте. Ответа долго не было, и я думал, что, вероятно, моё письмо не дошло по назначению или, чему я меньше всего верил, что я ошибся в адресате, что это был В. Я. Струминский, а только его однофамилец. Но вот ответ, наконец, был получен: я не ошибся, это был мой семинарский учитель, в чём он, между прочим, писал: «Ваше письмо заставило меня перенестись в далёкие годы начала моей работы, начала сумбурного и тяжёлого, так как мы выходили из Академии (я говорю о себе) без сколько-нибудь серьезной педагогической подготовки, с обрывками нужных и ненужных знаний и с большой путаницей в голове. Иногда очень тяжело вспоминать эти годы». И далее: «Пишете, что Вам 68-ой год: как странно, что мне 75 лет! Как я, почти ничем не отличаясь по возрасту от семинаристов, мог учить их чему-нибудь! По поводу Вашего сообщения о том, что Вы преподаёте латинский язык, я хочу сказать, что, по моим наблюдениям, как ни плохо нас учили в духовной семинарии, всё же единственно твёрдое, чему выучились и что сейчас даёт ощущение филологической грамотности, это знание основ латинской и греческой грамматики, чем сейчас не располагают даже высококвалифицированные люди, не понимающие происхождения огромного количества слов нашего языка». Васил[ий] Як[овлевич] в своё время окончил Московскую дух[овную] академию, а я ему сообщил, что я окончил Казанскую дух[овную] ак[адемию]. По этому поводу он пишет: «Наряду с недостатками, академии имели и положительные качества, каждая свои. Но всё это уже стёрто временем и, вероятно, уже немного остаётся живых свидетелей того, что переживали в те годы студенты академий».

В. Я. пишет о чём-то «сумбурном» и «тяжёлом» в начале своей работы, жалуется на недостатки педагогической подготовки в академиях, о «нужном и ненужном» в академиях; пишет о недостатках обучения в дух[овных] семинариях. Не подтверждает ли всё это правильность нашего семинарского прогноза о том, что он переживал тогда период переоценки своих, полученных в академии и семинарии, «духовных» ценностей? Перед нами он предстал тогда как своеобразный вольтерьянец, своеобразный «герой нашего времени».[286 - К очерку «Василий Яковлевич Струминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автором приложена вырезка из газеты «Известия» № 172 за 23 июля 1967 года, в которой от лица Министерства просвещения СССР, Министерства просвещения РСФСР, президиума Академии педагогических наук СССР извещается о кончине на 88-м году жизни крупного учёного, педагога, члена-корреспондента Академии педагогических наук, доктора педагогических наук, профессора Струминского Василия Яковлевича и выражаются глубокие соболезнования семье и друзьям покойного (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 69).]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 88-93 об.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора очерк «Василий Яковлевич Струминский» очень короткий.




[О.] Тихон Петрович Андриевский


Т. П. Андриевский[287 - Андриевский Тихон Петрович – сын священника Терской области. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1900 г. В 1900-1903 гг. наблюдатель церковно-приходских школ Северной Осетии; в 1903-1905 гг. настоятель Карсского собора и благочинный 1 округа; 30 января 1903 г. возведён в сан протоиерея; в 1903-1904 гг. председатель Карсского отделения Грузинского Епархиального Училищного Совета и наблюдатель церковно-приходских школ Карсской области; в 1904-1905 гг. окружной миссионер Карсской области; 27 ноября 1905 г. по прошению уволен за штат. С 14 июля 1906 г. преподаватель греческого языка в Пермской духовной семинарии; с 12 октября 1907 г. преподаватель логики, психологии, краткой истории и начальных оснований философии и дидактики в той же семинарии // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 251.] появился в Пермской духовной семинарии осенью 1907 г.[288 - В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора указан 1908 г. Т. П. Андриевский пришёл в Пермскую духовную семинарию летом 1906 г.]: он был назначен в семинарию преподавателем педагогики и дидактики и заведующим и учителем, так называемой образцовой школы при семинарии. В отличие от других преподавателей, которые были светскими, он был священником.[289 - Из очерка «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Для семинаристов, привыкших видеть своих преподавателей во фриках и сюртуках, как-то не привычно было видеть учителя в рясе, тем более, что вид у Т. П. выходил из ряда других носящих такую одежду: был он худой, «морной», как говорят в простонародье; лицо исхудалое, заострённый нос, впалые тусклые глаза; волосы прямые, без единого завитка. Он имел такой вид, в какой Эйзенштейн показал Ивана Грозного в момент коронации его в Успенском соборе, где в роли Ивана Грозного выступал Абрикосов. У него была какая-то крадущаяся походка и тихий голос. Он имел вид не то исхудалого по условиям жизни человека, не то – подвижника, подвергшегося себя самоизнурению» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 123 об.-124.Автор упоминает советского режиссёра театра и кино Сергея Михайловича Эйзенштейна (1898-1948) и его фильм «Иван Грозный» (1944-1946), в котором А. Л. Абрикосов играл роль боярина Фёдора Колычёва, а роль Ивана Грозного играл Н. К. Черкасов.] Жил он в главном семинарском корпусе внизу, рядом с квартирой инспектора. Как преподаватель он соприкасался с семинаристами в так называемых богословских классах: в пятом, где проходилась педагогика, и шестом, где семинаристы изучали дидактику и проходили школьную педагогическую практику в образцовой школе.[290 - Из очерка «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Раньше в этой школе были отдельные учителя, не из состава семинарских педагогов, но на этот раз, по-видимому, в целях дополнительной нагрузки заведывание школой и преподавание в ней переданы были Т. П. Андриевскому, что, конечно, нужно признать очень целесообразным с точки зрения постановки в семинарии дидактики» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 123 об.] Среди богословских предметов педагогика и дидактика да ещё гигиена и медицина являлись в пятом и шестом классах семинарии своего рода отдушиной и были в этом отношении в выгодном положении. Однако, Т. П. не сумел заинтересовать семинаристов курсом педагогики, и занятия поэтому предмету проходили вяло, неинтересно; можно сказать не оставили никакого следа в душе изучавших этот предмет. Больше заинтересовать своих учеников Т. П. сумел на уроках дидактики. Особенно много внимания по этому предмету он уделил новому в те времена методу обучения слияния слогов. Он сумел вскрыть творческий момент педагогического процесса в этом случае и показать на нём искусство обучения. Семинаристы были этим увлечены и старались постичь тайну этого искусства на опыте. Опытные уроки подвергались тщательному разбору на собрании всего класса, со всесторонней и активной критикой, что оживляло занятия.

Т. П. соприкасался со своими учениками в критический момент их зрелой юности, на пороге перехода к самостоятельной жизни и, как преподаватель педагогики, так сказать, обречён был на советы своим ученикам по вопросам воспитания и самовоспитания, иногда по их вызову, причём вопросы были иногда интимного характера. Нужно сказать, что при существовавшем в семинарии стиле отношений между преподавателями и учениками, когда нормой считалось отчуждение, неприступность, Т. П. в отличие от других преподавателей старался держаться ближе к ученикам, чему, очевидно, содействовало и то, что он жил в здании семинарии. Он иногда приходил в класс в вечерние часы, известные под названием «занятных». Однажды ему семинаристы поставили, можно сказать, лобовой вопрос: как выбрать невесту? Постановка такого вопроса сама по себе уже свидетельствовала о том, что между учениками и Т. П. установились отношения доверчивости настолько, что они осмелились задать ему интимный вопрос, который бы они не решились задать кому-либо другому. Ответ последовал странный и, пожалуй, уронил Т. П. в глазах его учеников. Уж слишком много Т. П. в своём ответе уделял внимания физиологическим качествам воображаемой невесты: и нужно, чтобы у ней зубы были хорошие и торс свидетельствовал о том, что она может быть хорошей кормилицей. Грубо получилось, как с покупкой лошади по зубам, а ведь сказано это было юношам в самый романтический период их жизни. Особенно предупреждал Т. П. своих питомцев о том, чтобы они не женились на вдовах: «вдова никогда не забудет своего первого мужа» – говорил он. Т. П. призывал своих питомцев к сохранению нравственной чистоты и девственности, однако он делал в этом случае больше ударение опять-таки на физиологической стороне, чем на внутренней, моральной. Падение человека он понимал, главным образом, как физиологический процесс, причём считал его (падение) необратимым, в корне изменявшим природу человека. Он находил возможным и допустимым для себя рисовать для своих слушателей картину высшего сексуального состояния, полового влечения, что было для последних странным и шокировало их. В душе у слушателей от этого оставался неприятный осадок чего-то недопустимого в отношении к ним, унижающего его в их глазах, и возникал досадный вопрос: зачем он это делает?

[[291 - Из очерка «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «К этому времени [приезду в Пермь из Казани – ред.] им была уже написана повесть «Архиерей», в которой он изобразил своего героя в желанном для него виде человека простого, доступного, с демократическими манерами обращения. К чести Т. П. нужно сказать, что он никогда не кичился своим литературным творчеством и не афишировал себя писателем» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 126 об.]]

Рассказывал своим питомцам Т. П. кое-что и из своего прошлого, причем затрагивал иногда и кое-что такое, что относилось к интимной стороне его жизни. Так, он рассказывал, что, будучи студентом Казанской дух[овной] академии, он одно время опустился до состояния «блудного сына» и довёл свой организм до полного расстройства, но потом колоссальным напряжением воли восстановил свои силы, их равновесие, применив над собой некий эксперимент, им самим изобретённый. Этот эксперимент он описывал так: в течение некоторого времени он последовательно убавлял дозы принимаемой пищи до известного предела, а потом также последовательно увеличивал их до существовавшего прежде предела. В результате этого, утверждал он, ему и удалось, так сказать, настроить свой организм, причём выздоровление распространялось и на его нравственную природу. Одним словом из его речи вытекало, что через этот эксперимент, т. е. тренирование своего желудка, он освободился от состояния «блудного сына» и возвратился в «лоно отче». Этот свой ответ он считал некой панацеей вообще от болезней – и физических, и духовных – и рекомендовал его и своим слушателям, однако последние не «уверовали» в него (опыт) и из рассказа Т. П. об этом вынесли только одно впечатление, что он (Т. П.) человек какого-то особенного душевного склада, человек с мятежным умом типа Ивана Карамазова, образ которого так ярко рисовал им (семинаристам) в своих беседах инспектор Александр Павлович Миролюбов, ярый поклонник Ф. М. Достоевского.

В 1905-1906 гг. Т. П. был в Казани. Он рассказывал семинаристам о том, как в 1905 г. он был участником демонстрации в Казани, будучи уже священником. Демонстранты под напором полиции вынуждены были скрываться в здании городской думы, около кремля. В конце концов, как он рассказывал, осаждённые решили послать из своей среды парламентёров для переговоров, в числе которых оказался и он. Как он сам об этом рассказывал, при его появлении в числе парламентёров «все ахнули», видя его в священном сане. Т. П. об этом рассказывал как о некотором эпизоде в его жизни, не придавая своему рассказу никакой окраски, никакой оценки, так что нельзя было судить в этом случае об его отношении к революционным событиям того времени, но зато его отрицательное отношение к революции проявилось на другом поле его деятельности, вне семинарии, в его проповеднической деятельности в одном из пригородов Перми, известном под названием «Данилихи» (?).

В 1907-1909 гг. в Пермской дух[овной] семинарии было два кружка проповедников «слова божьего». В центре одного из них стоял Николай Иванович Знамировский, бывший сначала (1907-1908 гг.) преподавателем гомилетики и литургики, а затем инспектором семинарии. Деятельность этого кружка была сосредоточена при Стефановской часовне и несла проповеднический характер. Стефановскую часовню члены этого кружка называли «училищем благочестия». Кружок во главе с Т. П. имел явно сакральный уклон, т. к. в нём помимо проповедничества главным образом культивировалась обрядовая сторона религии: богослужения (всенощное бдение), частые молебны с акафистами, общие покаяния и другие формы религиозного ритуала. Организация и деятельность этого кружка были направлены против революции. Т. П. сам так определял задачи этого кружка: «теперь», т. е. в период реакции, говорил он: «больше можно сделать кадилом, чем каким-либо другим способом».[292 - Кадило – металлический сосуд, в котором на горящих углях расплавляется ладан. Используется священнослужителями в наиболее торжественных случаях во время богослужений.] Это и было девизом кружка. Это образное выражение Т. П. имело тот простой смысл, что нужно отвлечь народ от революционной вспышки, втянуть его в выполнение религиозных обрядов, в выполнение различных видов религиозного ритуала. Осталось неизвестным, каким образом установилась связь Т. П. с населением указанной выше окраины Перми, но только эта связь сразу приняла активный характер. Прежде всего, Т. П. организовал население этой местности на строительство часовни, вернее молитвенного дома.[293 - Автор имеет в виду молитвенный дом в д. Гарюшках около Перми, закрытый в 1939 г.] Сам он рассказывал, что стройка была организована по кавказскому образу: сделан был бревенчатый остов здания, а стены зарешечены […] и обмазаны глиной с примесью отходов от выделки кож. Получилось здание типа костёла или кирхи, только без колокольни настолько внушительного вида, что при подъезде к Перми со стороны Кунгура и до сих пор его отчётливо видно среди прочих строений. Стройка этого здания – молитвенного дома – было первым средством, цементирующим организованную общину, что само собой понятно, потому что ничто так не объединяет людей, как совместный труд, деятельность их. На основе созданного таким образом объединения Т. П. и развернул здесь свою деятельность, приобщив к ней кое-кого из семинаристов. Около семинарии часто можно было видеть одну или две подводы деревенского типа, которые увозили Т. П. с тремя-четырьмя семинаристами на окраину Перми. Вечером эта комиссия уезжала на совершение всенощного бдения, а утром – на совершение молебнов с акафистами, после чего Т. П. со своей братией посещал дома жителей общины, разбирал семейные неурядицы, мирил, бичевал пьяниц и прочих грешников. Таким образом, в этом случае Т. П. предстал перед своими питомцами как пастырь добрый, которого она знает как доброго пастыря. Следует при этом отметить, что на этой своей деятельности Т. П. проявил себя и, можно сказать, афишировал себя как власть имущего над душами своих словесных овец, а именно – не без некоторой гордости он рассказывал семинаристам, как он «запрещал» злому духу, например, у кликуш в моменты припадков. Он рассказывал, что его приглашали к таким больным, и он своим властным словом, магически приводил в сознание бьющихся в припадке женщин. По высказываниям Т. П. выходило, что сам он, произведя в академии эксперимент с перерождением себя, укрепил свою волю настолько, что приобрёл власть над душами других людей.[294 - В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Т. П. любил показывать себя таким чудотворцем при каких-либо особенных случаях, когда ему предоставлялась возможность сильнее подействовать на психику его питомцев. Так, был однажды такой случай. Вечером в городе случился большой пожар, и группа семинаристов наблюдала его из тёмной, не освещённой комнаты. На стенах комнаты появлялись блики отражающегося пламени, и вся обстановка была напряжённой. В этот именно момент появился в комнате Т. П. в отражённом пламени и не преминул рассказывать о том, как он в аналогичных случаях смятения людей, подобных смятению при пожарах, силой своей воли усмирял людскую стихию и направлял по организованному руслу. Это был тонкий психологический расчёт повлиять на своих питомцев. Из истории известно, что в такой именно момент поп Сильвестр поразил воображение юного Ивана Грозного и навсегда оставил след в его душе от потрясшей его картины пожара, след нервного потрясения, на чём и основал своё влияние на него. Событие это невольно возникает в памяти в связи с тем, что только что сказано о Т. П.» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 132-132 об.Автор представляет события Московского пожара, восстания горожан в 1547 г. и обличительную речь протопопа Сильвестра в адрес царя Ивана Грозного, которая была воспринята им благосклонно и сделала Сильвестра приближённым молодого царя.]

[[295 - Там же: «При своих ретроградных взглядах на политические события того времени, Т. П. иногда способен был возвыситься до независимых суждений и взглядов в области текущей гражданской жизни, что свидетельствовало о том, что он не лишён был способности реалистически мыслить, когда этого требовал здравый смысл. Так, когда в связи с распространением острых желудочных заболеваний в городе, издано было распоряжение с безоговорочным запрещением употреблять в пищу сырые овощи и фрукты, Т. П. подверг эту меру резкой критике, мотивируя своё суждение тем, что она, эта мера, обрекает население на ограничение употребления в пищу витаминозных предметов питания» // Там же. Л. 132 об.-133.]]

Т. П. был женат на дочери казанского священника или протоиерея. У жены его была сестра, которая училась на высших казанских женских курсах.[296 - Высшие женские богословские трёхгодичные курсы в Казани действовали при Казанской духовной академии в 1910-1917 гг. Курсы готовили преподавательниц Закона Божия для светских учебных заведений.] Люди, знакомые с ней и знавшие бытовой уклад семьи, говорили, что семья была очень общительной: в доме у них часто бывали гости, молодёжь, вечная поборница веселья и жизнерадостного настроения. В совершенно противоположных условиях, по всем признакам, находилась жена Т. П. Жили они в здании семинарии, но никто у них никогда не бывал, и никогда не видно было хозяйки дома. Двое детей Т. П. иногда гуляли во дворе семинарии под наблюдением Т. П., причём, как видно, находились под особым режимом отца. Был случай, что один из семинаристов заметил, что мальчик трёх-четырёх лет заплакал, а он (семинарист) сделал попытку утешить его, но Т. П. сразу отстранил «болельщика», сказав: «не надо этого делать». Общее впечатление при доступных в какой-то степени наблюдениях над жизнью семьи было таково, что она находилась в каком-то замкнутом кругу, где господствовала воля одного человека, замкнувшего этот круг. Одна из комнат квартиры была проходной, она собственно и не входила уже в площадь квартиры, а служила проходом из коридора в скверик, где была звонница. Сюда иногда приходили к Т. П. семинаристы-певцы петь «канты», некие духовные стихи, положенные на ноты и изданные литографированным способом, как передавали, при пермском епископе Петре. Они их пели, а Т. П. подтягивал и умилялся, а дверь «алькова», т. е. квартира была наглухо закрыта и за ней была гробовая тишина.

В таком виде предстал перед своими учениками Т. П. в те отдалённые времена – в годы реакции 1907-1909 гг.

Тихон Петрович влился в коллектив учителей семинарии, когда он (коллектив) пережил существенные изменения. Из старой гвардии учителей ушёл лидер её – преподаватель философии, «Философ» по привычному краткому названию, данному ему семинаристами, – Александр Николаевич Юрьев. … В состав педагогического коллектива влились новые силы, которые принесли с собой новые веяния: семинаристов при вызове к ответу стали называть господин такой-то. … Заметно казался уже усталым в борьбе за религиозное воспитание семинаристов – инспектор Александр Павлович Миролюбов, поклонник Ф. М. Достоевского, о котором он раньше готов был говорить семинаристам без конца. «Укатали сивку крутые горки» и весной 1908 г. он ушёл в инспектора народных училищ, на прощание, сказавши своим питомцам: «семинария – это не столько воспитательное, сколько питательное учреждение». Что это выражение типа афоризма означало в устах А. П., как не признание своего полного поражения – полного фиаско.[297 - В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «…он отметил в этих словах тот факт, что семинарии в тот момент и намного уже раньше этого утратили своё прямое назначение быть кузницей для подготовки кадров священнослужителей. А. П. был, несомненно, человек умный, и в его словах мы находим в этот отношении глубокую правду. Сам А. П. потерпел полное фиаско именно на том, что он думал воспитать в своих учениках кадры священнослужителей, сам, не будучи таковым, а на опыте убедился, что они, его ученики, совсем не помышляют о священстве, а изыскивают всякие пути, чтобы только «не влезать в рясу». Обычно так и бывало, что если семинарию заканчивало, примерно, двадцать пять-тридцать человек, то «рясу надевало» пять-шесть человек, а остальные уходили «во страну далече». Кончившие семинарию уходили в те высшие учебные заведения, где для них открывали двери, хотя бы их допускали в эти учебные заведения на правах некоего компромисса, как это было, например, с Юрьевским и Варшавским университетами, куда семинаристы допускались по мотивам обрусения этих окраин Российской империи. Семинаристы направлялись в Томский университет на медицинский факультет, где создали себе славу наиболее ревностных студентов и как наиболее подходящие кадры для подготовки врачей. Славу эту и такую репутацию они создали у профессоров, которые сами во многих случаях в прошлом были семинаристами. Семинаристы наполняли ветеринарные институты, частично – историко-филологические институты. Лишь только в описываемое время открылись Коммерческие институты и Петербургский психоневрологический институт, они ринулись туда. Семинарская элита в количестве двух человек откомандировывалась в духовные академии, а некоторые из окончивших семинарию по своей инициативе направлялись тоже в академии. Часть окончивших «подавалась» в чиновники. Такой порядок распределения, вернее – самораспределения, окончивших семинарию приобрёл характер традиции и был, так сказать, исторически установившейся закономерностью. Такой же исторически установившейся закономерностью в семинарии было действие закона сжимаемости сурового фильтра, через который проходили обитатели этого воспитательного, а по терминологии А. П. Миролюбова – «питательного» учреждения. Конкретно действие этого фильтра выражалось в следующем. В семинарию ежегодно поступало примерно шестьдесят человек учеников, которые распределялись в два класса – по тридцати человек в каждом. Во втором классе их оставалось человек пятьдесят – по двадцати пяти человек в двух классах. Третий класс, а за ним и следующие были по одному, причём если в третьем классе было ещё многолюдно до тридцати пяти человек, то в пятом доходило до тридцати человек. Это было, так сказать, внутренней организационной закономерностью семинарии. …Но вот семинарист, минуя все «подводные рифы и камни», достиг богословских – пятого и шестого – классов и вступил в эти, прямо сказать, «палестины», и первой мыслью у него являлось: «ну, теперь пора отдохнуть: не зря сказано: «претерпевший же до конца, той спасется». И он отдыхал, т. е. «отбывал» два класса для окончания семинарии, благо для этого создавались в этих классах некоторые «льготные» условия, до некоторой степени даже «демократические» условия. Так, шестиклассникам, например, разрешалось в церкви за богослужением стоять не в рядах, а «вольным строем», под хорами. Да и учёбой не так уже «утруждали»: «богословы» – надо и уважать тоже людей, хотя бы и накануне выхода их в жизнь, а они потом «бежали от рясы» подобно пушкинской Марии Кочубей, которая бежала «от любви, как от оков».Таково было бытие семинаристов, так сказать, в statusquo ante, т. е. в состоянии до революции 1905 г. Но революция, несмотря на то, что она затронула семинарию рикошетом, не прошла для семинаристов бесследно, а внесла свои новые закономерности. Сколько ни старался А. П. Миролюбов «утихомирить» семинарскую стихию после очистки рядов семинаристов с окончанием забастовки, «покой» был нарушен: что нельзя было проявить наружу – ушло вглубь. Нельзя было ничем отгородить семинаристов от того, что врывалось извне…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 136-139.] Выпавшее из его рук знамя борьбы за воспитание семинаристов подхватил Н. И. Знамировский, идеалом которого был о[тец] Иоанн Кронштадтский.[298 - Иоанн Кронштадтский (Сергиев Иоанн Ильич) (1829-1909) – протоиерей, настоятель Андреевского собора в Кронштадте. Проповедник, духовный писатель, церковно-общественный и социальный деятель правоконсервативных монархических взглядов. Святой праведник Русской Православной Церкви.] В этом ансамбле двух поколений семинарских учителей, очень не слаженном, который только с большими ограничениям, так сказать, только по традиции можно назвать ансамблем, Т. П. занял правое крыло, сугубо ортодоксальное. Между тем революция не прошла бесследно и для церкви. … Много шуму наделало в те годы снятие священного сана известным в то время Григорием Спиридоновичем Петровым, который выступил после этого в роли писателя, разъезжал по России с лекциями и завоевал такую популярность, что даже Л. Н. Толстой отмечал его в числе выдающихся людей того времени.[299 - Петров Григорий Спиридонович (1866-1925) – священник, общественный деятель, журналист, публицист и проповедник, широко известный в предреволюционной России.] Поступок священника Петрова был настоящим «соблазном» для «многих в Израиле»: им увлекались, им гордились[300 - В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Так, в Перми ему тоже предоставлен был театр оперы, в котором он читал лекцию на тему: «Писатель и читатель». Он явился для широкой публики знаменем протеста против реакции, и так именно на него смотрели и семинаристы» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 139 об.], но Т. П. избрал противоположный путь: путь, образно выражаясь, «древлего благочестия» по настроению, по духу, хотя и не по принадлежности к сторонникам старообрядчества, как официального религиозного течения. Был ли он искренним в избранном им пути; не преследовал ли он какие-либо цели корыстного или карьеристского характера; не был ли он под давлением какого-либо стороннего фактора? Нет! Он был искренним в своём религиозном порыве: он искренне боролся за веру, когда кругом всё бурлило и колебало церковные устои.

В Казанской дух[овной] академии, в комнате, отведённой студентам для приема гостей, все стены были увешаны фотографиями с выпускников академии. Это был своеобразный пантеон академии. На одной из карточек можно было видеть Т. П. Да, вид у него был очень неважный: вид сильно потрёпанного молодого человека. Вид его чем-то напоминал изображение на картинках Карла XII в момент Полтавской битвы, как он описан у А. С. Пушкина: «в качалке бледен, неподвижим».[301 - В оригинале стихотворения А. С. Пушкина «Полтава»: «В качалке, бледен, недвижим».] Общипанный гусь! В чём же было падение тогда Т. П., то, что он в своих рассказах семинаристам изображал как уход «в сторону далече»? Среди студентов академии были, конечно, служители Бахуса; были и посетители «песков» с разнообразным выбором красавиц; были «германы» – картёжники, но это были незаметные единицы. Мог ли среди них оказаться Т. П.? Мог! Но не это определяло физиономию академии. Как семинарии, так ещё в большой степени академии были в то время, конгломератом разного типа людей, начиная от определившихся уже монахов, их приспешников – монашествующих, людей беспринципных, «отбывающих» академию и, наконец, богоборцев – Иванов Карамазовых. Организованнее всех были монахи и монашествующие. Они устраивали религиозные собрания с докладами на богословские темы. У них была, так называемая, «Нитрийская пустыня», комната, где они «откладывали поклоны». Они вели беседы, произносили проповеди для верующих в различных церквах города. Всё это происходило в духе официального православия, где действовала полновластно традиция. Всё это могло удовлетворять людей с неглубокими идейными запросами. Главное же – всё это было далеко от окружающей жизни, а, следовательно, строилось «на песце».

В этих кругах – монахов и монашествующих – была ещё одна гадкая черта: культивировалось презрительное отношение к женской половине человеческого рода. … Как это ни странно, но в рядах сих поборников благочестия царил отвратительный цинизм. … Т. П., несомненно, вкусил сего «плода», т. е. общения с этими академическими кругами, но натура его была ищущей и много глубже, чем у прочих. Все академические науки, сугубо схоластические, ни ему, ни кому другому не могли ничего дать «для души». В сущности, живая душа студента академии оставалась tabula rasa[302 - tabularasa – по-латински чистая доска.], на которой каждый из них мог писать и писал то, что ему подсказывала окружающая обстановка, та среда, в которую он сам «себя поставил». «Взыскующий града [Господня]» студент академии был подготовлен под влиянием жизни шатнуться по любому направлению её. В таком положении оказался и Т. П.: он подготовлен был совершить над собой самое рискованное salto mortale[303 - saltomortale – по-латински смертельный прыжок. В переносном смысле слова – отчаянный шаг, слишком рискованный поступок.] под влиянием жизненной обстановки и не потому, что он являлся неким флюгером, поворачивающимся по ветру, а потому, что он был способным совершенно серьёзно и честно переосмыслить свою жизнь и перестроить её по-новому убеждению, искренне, без всяких побочных мотивов. Та форма, в которой Т. П. был в описанный период, была отрыжкой академии так же, как последышами академической обстановки того времени были прославившиеся в то время Гапон[304 - Гапон Георгий Аполлонович (1870-1906) – священник, политический деятель и профсоюзный лидер.], иеромонах Илиодор[305 - Илиодор (Труфанов) (1880-1952) – иеромонах, духовный и политический деятель, авантюрист.] и пр. По другому пути пошёл Г. С. Петров.

Что могла дать Т. П. та обстановка, в которой он оказался в семинарии? Он оказался как-бы на отшибе уже по одному тому, что он был единственным человеком в священном сане. Кроме того, как указано было выше, в педагогическом коллективе по существу был разброд. Что представляли из себя семинаристы, которые были объектом его воспитания? Среди них была, как и у «академиков», полная пестрота идейных течений, преимущественно же были те, которые «отбывали» своё пребывание в богословских классах по инерции и совсем не думали посвятить себя служению церкви. Для них годы революции не прошли бесследно. Властителями дум их в эти годы были писатели: М. Горький, Леонид Андреев, Куприн и др. Все они зачитывались произведениями писателей, которые выходили в сборнике «Знание».[306 - Серия сборников товарищества «Знание», выходивших в 1904-1913 гг. Главный редактор М. Горький.] Они дискутировали по поводу содержания этих рассказов. Они были частыми посетителями театра, через который они впитывали идеи «Анатэмы», «Чёрных воронов» и пр. драм.[307 - Антирелигиозные пьесы: «Анатэма» Л. Н. Андреева 1908 г. и «Чёрные вороны» В. В. Протопопова 1907 г. Последняя основана на мотивах сплетен о протоиерее Иоанне Кронштадтском и его лже-последователях.] Только очень небольшая группа из них – 3-4 человека были в кружке Н. И. Знамировского, мечтали о священстве и зачитывались произведениями бытописателя духовенства – священника Гусева-Оренбургского.[308 - Гусев-Оренбургский Сергей Иванович (1867-1963) – русский писатель. Автор повести «В стране отцов» (1904). После 6 лет в сане священника отказался от сана и посвятил свою жизнь карьере писателя. Был одним из наиболее популярных авторов дореволюционного периода.] Такое же небольшое количество «прозелитов» группировалось и около Т. П. Они были, в сущности, соглядатаями, помогали «править» всенощные и молебны, и Т. П. для них был каким-то чудаком…, не больше.

[[309 - В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков по истории Пермской духовной семинарии» в «пермской коллекции» воспоминаний, автором пропущена информация о его дальнейшей судьбе. В очерке «Гриша Козельский» составе «Очерков по истории Камышловского духовного училища» имеется следующая информация: «Тихон Петрович Андриевский пережил сильное идеологическое «salto mortale». Из семинарии он перешёл на работу законоучителем в Камышловскоую мужскую гимназию. В книге начальника Главного политуправления армии и флота, генерала армии Филиппа Ивановича Голикова «Красные орлы» указывается, что Тихон Петрович, будучи законоучителем, просвещал своих учеников, в том числе и автора книги, который был тогда его учеником, марксистскими идеями. Гришин брат Феликс рассказывал, что когда он встретился после Октябрьской революции в Камышлове с Тихоном Петровичем, он [Т. П.] подошёл к нему и, указывая на его [Феликса] рясу, сказал: «Надо снимать!» Позднее знавшие его люди рассказывали, что он служил в органах народного образования, а потом после ряда передряг… сторожем. И дальше история уже молчит» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 101-121.]]

[[310 - В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Что побудило его перейти на новую, отличную от прежней работу? Из семинарии в описываемое время, несколько человек из преподавательского состава перешли на работу инспекторами народных училищ, да и вместе с ним и одновременно перешёл в преподаватели литературы в Камышловскую мужскую гимназию семинарский латинист Виктор Михайлович Можгинский. Мотивы их перехода были ясны: материальные соображения и общественное положение. Известно, что инспектор народных училищ являл собой persona grata, плюс триста золотых в месяц и тройка земских разъездных для поездки с инспектированием по его району. Имел ли место материальный интерес и мотив в случае перехода Т. П. на работу в гимназию? Вероятно, да, но нужно при этом подчеркнуть, что он не был падким на монету: свидетельством этому была его жизнь в семинарии.Что могла дать ему работа законоучителем в гимназии, как говорится, «для души» после преподавания философии в семинарии? Время для гимназий и других школ этого типа, как тогда говорили, было кассовское. Во главе Министерства стоял Лев Аристидович Кассо, грек по национальности, потомок классической Эллады, идеолог классического обучения со всеми присущими ему атрибутами. В гимназиях и реальных училищах всё было скованно «мундиром», формой. Настольной книгой был объёмистый кондуит, с прошитыми и пронумерованными фолиантами. По истечении года он, как некая ценность, направлялся в учебный округ. Достаточно было гимназисту или реалисту явиться в своё училище не по форме, например, с не со всеми застёгнутыми на шинели пуговицами или без ранца для учебных принадлежностей, как его не впускали в здание и отправляли домой. Семинарские порядки, несмотря на их своеобразие и строгость, пожалуй, по сравнению с описанными порядками в гимназиях могли показаться ещё более демократичными. Это – одна сторона новой работы Т. П. С другой стороны, чем являлось преподавание закона божьего в гимназиях? В сознании учеников, да и в общем ансамбле гимназических дисциплин закон Божий, как учебный предмет, являлся чем-то вроде рудиментарного отростка – не более. Правда, он выполнял ещё своеобразную функцию рентгена, через который проверялась политическая настроенность умов учащихся, а вместе с этим он (закон божий) являлся и орудием для настройки этих умов. Едва ли можно утверждать, что законоучители в своей массе пользовались уважением своих учеников, наоборот, известны были случаи глумления над их священным саном. Так, верхняя одежда законоучителя пермских мужской и женской гимназий была использована в качестве почтового ящика в переписке между гимназистами и гимназистками: в широкие обшлага её вкладывались записки с той и другой стороны.Такова была новая обстановка деятельности Т. П. Сохранилось самое убедительное по своей форме свидетельство о деятельности Т. П. в качестве законоучителя в Камышловской мужской гимназии. В широко известной в военных и общегражданских кругах книге маршала СССР Ф. И. Голикова «Красные орлы», он, бывший ученик гимназии, с похвалой отозвался о своём законоучителе. В самом деле – сказать, что он (Т. П.) стоял во мнении гимназистов на голову выше других учителей гимназии – что может быть выше этой похвалы? Т. П., как видно, нашёл ключ к душам и умам своих учеников, и в какое время? В такое время, когда в политической атмосфере страны сгущались уже тучи. Как это было далеко от того, чем проявил себя Т. П. в семинарский период своей жизни на одной из окраин Перми! И это было в то же время симптоматично для его настроения: по всему видно, что в душе его нарастал перелом, и он шёл к кризису. Молва ходила о том, что он просвещал умы своих учеником в направлении, которое обеспечивало им наиболее лёгкий путь к переходу на новые позиции «грядущего». В истории гимназий вообще и в частности в истории молодой ещё Камышловской гимназии это был из ряда выходящий случай, феноменальный случай. В условиях тогдашней дореволюционной действительности, когда в гимназиии всё было подчинено «духу Кассо», Т. П. в рядах преподавательского коллектива, а особенно для дирекции явился своего рода занозой, извлечь которую, однако, уже не удалось в виду нараставших событий.Отгремела Великая Октябрьская соц[иалистическая] революция и Тихон Петрович совершил salto mortale. Был отец Тихон – стал Тихон Петрович! Начались взлёты и падения: заведывание соцвосом [отделом социального воспитания, основной функцией которого являлось управление детскими и образовательными учреждениям – ред.] и работа сторожем; партийная работа и укрывательство в лесу… «Хождение по мукам». Клеймо – «поп-расстрига». Вот отдельные свидетельские показания о его жизни в эти времена.1. Феликс Козельский, б[ывший] ученик Т. П. в Пермской духовной семинарии, рассказывал в 1923 г.: «встретились мы в Камышлове с Т. П. ещё в начале революции. Он подошёл ко мне, потряс за рясу и сказал: «надо снимать». Он же рассказывал, что когда у Т. П. умерла жена, то он играл на гармони и пел залихватские песни (???).2. Александр Николаевич Шишёв вспоминал о Т. П. в [19]60-х годах:а) о том, как он организовал в Камышлове юбилейное празднование годовщины издания Миланского эдикта;б) о том, что когда белые пришли в Камышлов, то Т. П. скрывался в лесу и, чтобы спасти семью от голода, делал игрушки и тайно продавал их;в) о том, что когда у Т. П. был при смерти один из сыновей, то он «взывал» к богу с мольбой о спасении его подобно Василию Фивейскому в одноимённом рассказе Леонида Андреева. Он верил… и испытывал бога.3. Михаил Михайлович Щеглов сообщал, что Т. П. после [19]30-го года переехал в Шадринск, там работал внештатным пропагандистом при райкоме партии, имел небольшой дом.4. Иван Степанович Богословский сообщал, что Т. П. по национальности был осетин.5. Владимир Павлович Бирюков сообщал, что по архивным данным Т. П. был уроженцем г. Осы.Получилось так, что трудно было разобраться во всех этих сообщениях, где в них сущая правда, а где домыслы, а о происхождении Т. П. можно было сказать в вопросительной форме: «род же его кто исповесть?» Существует, однако, один человек, который, как видно, поклялся производить «раскопки» о Т. П. до последнего конца. Пожелаем ему полного успеха в этом деле» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 140 об.-143 об.Автор имеет в виду А. Н. Шишёва.]]

Впоследствии, когда Т. П. был законоучителем в гимназии, то что могла дать ему эта «служба» для души, кроме ещё большего противоречия, того настроения, которое определяется словами – «ум с сердцем не в ладу». А он по натуре был ищущим человеком и в нём, в его душевном складе, потенциально уживались и протопоп Аввакум, и Иван Карамазов. Всё зависело от того, на кого из них толкнёт его направление жизни. Пока он находился в состоянии торможения под влиянием академии – в нём господствовал протопоп Аввакум, но жизнь разбудила в нём Ивана Карамазова, и он совершил salto mortale. И в том, и в другом случае он поступал в соответствии со своей натурой, так сказать, «не кривил душой», поступал честно, бескорыстно, убеждённо. Это была трагедия его души.[311 - В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Нельзя думать, что он совершил своё salto mortale в целях приспособления и карьеры, потому что процесс перехода его на новые позиции начался ещё до рокового момента, т. е. до революции. Ещё в гимназии начался этот процесс. Для людей, не знавших его внутренней природы, его характера, он мог показаться и казался интриганом, шулером, карьеристом, изменником, «попом-расстригой». Такова была логика бурных событий того времени. В тридцатых годах в Шадринске встретились два деятеля Пермской дух[овной] семинарии: Н. И. Знамировский в сане архиерея и Т. П. Андриевский – в чине внештатного пропагандиста по партийной линии. Какая ирония судьбы! [Вероятно, автор имеет в виду не реальную встречу, а, скорее всего, гипотетическое присутствие обоих – в одном городе и примерно в одно время. – Ред.]. Оба они шли сначала по одной дороге: оба окончили курс в Казанской дух[овной] академии, вероятно, с одним и тем же результатом в их психологии и настроенности; оба, несмотря на некоторые различия в их деятельности, шли по одной стопе проповедования «слова божия», а вышли на диаметрально противоположные позиции. В этом сказалось глубокое различие их натур, причём натура Т. П., несомненно, была глубже и многограннее, чем у Н. И. Это и обнаружилось, когда в почву под ними запущен был глубоко плуг, поднявший наверх подпочвенный слой, то, что было скрытно и обнаружилось при перевёртывании пласта.Т. П. сделался легендарным лицом, причём легенды получились причудливыми. Он не происходил из Осы – это, несомненно. Был ли он осетином? Очень сомнительно. Что он был знаком с Кавказом и обычаями кавказских народностей – это он сам подтвердил, когда строил молитвенный дом по кавказскому методу. Но это ещё не является аргументом для вывода о том, что он был кавказец. Что он организовал семейный быт по типу быта какой-то кавказской народности – это тоже ещё не абсолютный аргумент: так строили семейную жизнь и русские. Иллюстрацией к этому является «Гроза» А. Н. Островского. А вот то, что он сам совершил над собой революцию, это – русская национальная черта. Ещё И. С. Тургенев в своём рассказе «Хорь и Калиныч» при описании характера Хоря отметил, что русский человек не прочь иногда поломать себя, и указал, как например этого, на маститую фигуру Петра I-го» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 150 об.-151 об.Из письма В. П. Бирюкова В. А. Игнатьеву от 25 декабря 1962 г.: «Андриевский и Знамировский во времени не встретились в Шадринске: первый исчез раньше, а второй явился уже потом, так что личной встречи произойти у них не могло, а было бы интересно, если бы она произошла. В Камышлове Андриевский что-то куролесил по литургической почве, если так можно выразиться, а в Шадринске он начисто отрицал всё старое. И, тем не менее, когда в 1929 году уезжал из Шадринска, вскользь сказал, что не то и не так делают советские богоборцы, а как, ничего не сказал. Словом, антирелигиозная работа у нас его не удовлетворила. Тихону надо что-то ещё, а что, я никак понять не мог, если не строить догадки, что надо перестраивать наш, советский быт. И одно несомненно, что Тихон – тип мятущийся» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 414. Л. 1.О Т. П. Андриевском см. также ст. Сухарева Ю. М. «Законоучитель маршала (К биографии Т. П. Андриевского)». http://sukharev-y.ru] Его осуждали за «измену», но судить и осуждать нужно было не личность только Т. П., то, что называется persona, а и обстановку, которая породила личность такого типа. Пётр трижды отрёкся от своего учителя прежде, чем пропел пет[ух], но он остался всё-таки апостолом, хотя, по его же предложению, распят был в Риме вниз головой. Не так же ли нужно отнестись и к Тихону Петровичу в оценке его жизненного пути, но без «распятия», конечно, памятуя гуманное изречение древних: «De mortuis aut bene, aut nihil».[312 - Demortusautbene, autnihil – по-латински «О мёртвых или хорошо, или ничего».]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 50-65 об.




О. Стефан Луканин*


О[тец] Стефан[313 - Луканин Стефан Александрович (1841-1904) – протоиерей, миссионер. Основатель Свято-Николаевского Белогорского православно-миссионерского мужского монастыря, духовник Пермской духовной семинарии. Скончался 12 марта 1904 г.] был нашим семинарским «духовником», т. е. священником семинарской церкви. К нему же мы ходили на исповедь. До этого он был миссионером и на этом поприще стяжал великую славу на всю Пермскую губернию. Он был уже в преклонном возрасте и, очевидно, поэтому и поступил служить в семинарскую церковь. Для о[тца] Стефана характерным было то, что он был выразителем и представителем того типа духовного лица, который складывался в 60-70 гг. прошлого столетия.[314 - В 1860-1870-х гг.] Нигде это так ярко не проявлялось у него, как в сохранении особой манеры пения, которая уже утрачивалась в наше время. Нельзя забыть таких случаев, когда о[тец] Стефан во время всенощной в обычные, а не праздничные дни, когда и людей посторонних в церкви не было, выходил из алтаря к нам, на клирос и пел с нами «Покаяния…», «множества…», «На реках Вавилонских» и т. д. Мы уже утратили эту манеру пения, «древнего» пения, с особыми переливами, а он старался нас научить этому. Он становился в средину, между нами, и старался передать нам эти напевы. Теперь приходится так сожалеть, что не сохранилась прелесть этих напевов. Как хорошо, что теперь благодаря грамзаписи сохранились такие шедевры народного пения, которые передал Ф. И. Шаляпин, как «Ой ты, Ваня», или «Не велят Маше [за реченьку ходить]». А как бы хотелось, чтобы так же сохранились и церковные мотивы.

В отправлении богослужения о[тцом] Стефаном нам казалось, что много елейности; порой нам казалось, что это доходило, как говорят, до приторности. Но в этом, вероятно, опять-таки сказалось то, что мы уже отвыкли [от] того типа богослужения, который был раньше. Думается, что и [у] о[тца] Стефана сохранялась эта традиция под влиянием его миссионерской деятельности: соприкасаясь со старообрядцами, которые были хранителями «древлего» пения, он не мог не чувствовать его самобытной красоты.

Любил ли о[тец] Стефан семинарское пение? Да, он так восторгался, например, голосом Ивана Медведева, что называл его соловьём.

О[тец] Стефан был выразителем «истового» благочиния, благочиния, которое было в его природе, благочиния во всём: в церкви, в домашнем обиходе; в проповеди или в беседе. Вот почему он пользовался у всех авторитетом и любовью.

Когда он умер, то со смертью его чувствовалась утрата именно «духовника», пастыря.[315 - См. «Последние дни, смерть и погребение духовника духовной семинарии протоиерея С. А. Луканина» // «Пермские епархиальные ведомости». 1904. № 12 (20 марта) (отдел неофициальный). С. 135-144.] В нашей памяти сохранился момент провод, прощания со о[тцом] Стефаном, а именно – трогательное прощание с ним «грозы» семинаристов – В. А. Фаминского: мы видели его со склонённой у гроба головой в глубоком раздумье и печали. Для нас это было выражением глубокого признания заслуг о[тца] Стефана перед семинарией.[316 - После протоиерея Стефана Луканина духовником и священником семинарской церкви с 10 апреля 1904 г. был протоиерей Шестаков Константин Александрович // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 252.]

8.IX.[19]60. 16 ч. 37 м. вр[емя] сверд[ловское]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 66-67 об.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.




Протодиакон «Маттафия»*


Одно время диаконом семинарской церкви был эконом семинарии Славнин.[317 - Славнин Павел Петрович – диакон, эконом Пермской духовной семинарии с 20 декабря 1903 г. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 253.] На смену ему пришёл б[ывший] протодиакон Матфей Попов.[318 - Попов Матфей Яковлевич (1858-?) – протодиакон с 1895 г.] О[тец] протодиакон Матфей был богатырского сложения: высокого роста, с пышной копной мелких кудрей на голове. Так мы представляли, например, могучими Пересвета и Ослабю, направленных Сергием Радонежским на бой с татарами на Куликово поле. Каким образом Попов оказался в семинарии? Передавали, что положение о[тца] Матфея в качестве протодиакона при архиерее покачнулось ещё при епископе Петре. Рассказывали, будто бы о[тец] Матфей позволил себе выразиться непочтительно о Петре, назвав его Петрухой, что подслушал епископ. Так ли было, или не так, но протодиакон оказался в опале. Архиерей Пётр, как передавал нам старший брат, имел некоторые оригинальные выходы. Так, например, про него говорили, что он имел обыкновение утрами прогуливаться перед архиерейской церковью и проделывать некоторые физкультурные номера – размахивание руками. Это делалось на глазах семинаристов. Если это было так, то возможно, что были случаи фамильярного отношения к нему приближённых. В свете этого, можно принять за правду упомянутую выходку о[тца] Матфея. Была и другая версия объяснения, почему был отставлен от протодиаконства о[тец] Матфей – говорили, что его голос не удовлетворял уже требованию, предъявляемому к протодиакону. Так или не так, но о[тец] Матфей служил в семинарской церкви и был украшением богослужения. Он был ещё в полной силе и бодрости. Часто можно было его встречать шествующим в семинарию по направлению от Слудской церкви. У него была какая-то особенная походка: ступни ног у него смотрели в разные стороны.

В ряду всех наших учителей, воспитателей, служителей церкви, обслуживающих наш быт и всех, всех, с кем мы соприкасались, хочется добрым словом помянуть и о[тца] Матфея, которого любовно на библейский лад мы называли «Маттафия».

8.IX.[1960] 17 ч. 27 м. вр[емя] св[ердловское]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 68-69.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.




Обслуживающий персонал





Экономы*


Когда я учился в духовном училище и в семинарии, мне казалось, что экономами в них обязательно должны быть священнослужители, и позднее, работая в Белоруссии, был очень удивлен, что там на этих постах были светские люди. Когда же затем я стал обдумывать которое же из этих двух положений лучше, то пришел к выводу, что второе лучше и [неразборчиво – ред.] потому, что при первом сочетании – священный сан и эконом – как-то первый принижался за счёт второго. Что бы мы сказали, если бы пушкинский станционный смотритель оказался в священном сане, а ведь эконом где бы он ни был, в сущности, во многом по своему служебному положению сходен со станционным смотрителем: то подай, другое подай и обязательно срочно.

В семинарии, при поступлении нашем в неё, экономом был священник Алхутов[319 - Алхутов Михаил Георгиевич – священник, эконом Пермской духовной семинарии с 28 сентября 1893 г. // «Пермские епархиальные ведомости». 1903. № 46 (6 декабря) (отдел официальный). С. 545.], но вскоре он ушел, и место его занял диакон Славнин. Его должность диакона была второстепенной. Он был сам, вероятно, изгнанником из семинарии, так как диакона чаще всего [были] таковыми. Он был ещё молодым, примерно 35-40 лет, кудрявый, что, вероятно, в своё время и покорило сердце его красавицы жены. Голос его был не большой. Квартира у него была под пятым классом на первом этаже и граничила с архивом.

Нам не приходилось непосредственно соприкасаться с экономом. Что касается вопросов питания, то разговор на эту тему осуществлялся через расписание меню обедов и ужинов, которое висело под иконой в столовой. Я не помню случая, чтобы у семинаристов были какие-либо столкновения непосредственно с экономом на почве питания или вообще на экономической почве. Бывали претензии по подготовке обедов, но они были очень редкими и направлены непосредственно в адрес повара – Кирилла Михайловича. После революции в столовой установлены были дежурства учеников, так что наблюдение за ходом подготовки обедов и ужинов лежало на семинаристах. Что касается меню, то нужно сказать, что питание было хорошим. В самом деле, если в скоромные дни на обед давалось два мясных блюда – суп, а на второе котлеты, или голубцы, или гуляли и т. д., а на третье – сладкое – кисель или оладьи с вареньем, то, что ещё надо? Соответственно с этим в постные дни давалась уха или солянка из осетровых голов, или лапша с белыми грибами, а на второе – жареная рыба, каша-запеканка, а на третье компот или оладьи, то, что ещё надо? Недаром же Александр Павлович Миролюбов назвал семинарию не столько воспитательным, сколько питательным учреждением.

Часто мы видели нашего эконома направляющимся в склад для отпуска продуктов повару или отправляющимся на маленькой сивой лошадке в город для покупки товаров. Главная линия заготовки осуществлялась подрядным способом, для чего назначались торги и заключались договоры на поставку муки, мяса, рыбы, чаю, сахару. Отдельно заключались договоры на поставку хлеба, булок к чаю, пирогов в праздничные дни с Шипиловским, на пошив одежды с портным Тановым, на поставку обуви с магазином Добрина. Летом производился ремонт. Когда мы возвращались после летних каникул, в здании пахло краской, мебель была отремонтирована. Ближе к осени заготовлялись различные продукты из овощей, дрова. Всё это лежало на плечах эконома. Часто зимой мы видели его с кипами счетов направляющимся в ректорский кабинет. И нам, признаться, немножко было жаль эконома: был он какой-то с мягким характером, ссутулившийся, немного заикался, а являлся к человеку деспо-[…][320 - Далее обрыв текста.Из письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому (без даты): «Из воспоминаний о нём [Славнине – ред.] осталось в памяти его увлечение разведением породистых кур. В скверике между восточным и западным выступами главного корпуса разгуливали его кохинхины и среди них великан-петух, награждённый медалью. Всё-таки эконом диакон Славнин оставил хорошую память: много он заботился о нас. Но что же лучше: священник-эконом или светский эконом? Лучше всё-таки не путать священное с экономическим, когда священное является придатком к экономическому. Не правда ли: ведь это же обидно?» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 29-29 об.]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 70-71 об.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.




Эскулап [(семинарский фельдшер)]


Это было прозвище семинарского фельдшера – Вениамина Ивановича Селиванова.[321 - Селиванов Вениамин Иванович – коллежский советник, фельдшер семинарской больницы с 1869 г., преподаватель гимнастики (до 1906 г.) // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 253.] Легко догадаться, что оно заимствовано было из греко-латинской мифологии. Раз появившись, оно так и переходило из поколения к поколению и так крепко вошло в привычку, что казалось неотделимо от носителя его. Мы застали Вениамина Ивановича уже белым как лунь. Низкого роста, коренастый, со своеобразным круглым лицом и широким носом, в широченных брюках и просторной визитке он производил такое впечатление, что казалось, что таким именно и должно представлять Эскулапа древних греков. К тому же он старался казаться строгим, хотя никто не верил в его строгость, и эта попытка его производила противоположное впечатление маскируемой доброты.

Нам точно не было известно, где В. И. учился врачебному мастерству; предполагали, что таким он стал врачевателем из военных лекарей. Суждение это возникло, очевидно, по аналогии с тем, что нам было известно об отце Базарова. В. И. выполнял также функции фармацевта. Всё это возможно было совместить потому, что приёмы лечения были примитивными и сводились к общепринятому тогда порядку: очищение желудка, жаропонижающее, элементарная диета. Если случалась у кого ангина, то В. И. приводил такого больного в аптеку, смазывал ему горло йодом с глицерином, – и курс лечения считался законченным. Получалось как-то так, что и серьезно больных почти никогда не было. Редкие случаи были брюшняк и воспаления легких. Был, помнится, единственный случай смерти в больнице с Ваней Беляевским, но умер он от туберкулёза кости ноги, с чем он пришёл в семинарию ещё из духовного училища.[322 - Из письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 30 ноября 1960 г.: «Я в больнице бывал в течение 3-4-5 дней. Когда я бывал в больнице, то обычно больных было 4-5-6 человек, и все «скоро проходящие». Постоянно жил в больнице Нассонов Димитрий. У него был порок сердца, и он был под постоянным наблюдением Павла Николаевича [Серебренникова]. П. Н. лечил его спермином Пеля (sic!). Сейчас я Вам поведаю о случае со мной в больнице, когда там навещал меня В. И. Ракшинский. Меня положили в ту постель, без перемены белья, которую только что освободил Ал[ександр] Павл[ович] Успенский, и я принял «вшивую ванну». Я не помню, переночевал ли я в ней, или нет, но это был кошмар. Когда открыли постель, то на простыни было всё усеяно ими, в одеяле они сидели гроздьями. Вся эта картина у меня и сейчас стоит перед глазами. Но я думаю, что это был исключительный случай. Мне, помнится, что всё с кровати убрали. У меня сменили белье, но ванны не было. Обед приносили из столовой – общий и давали ещё молоко по стакану. При моём пребывании в больнице из начальства никто не бывал, но говорили, что иногда заходил Ал[ександр] Павл[ович] [Миролюбов]. Говорили, что один раз был ректор Добронравов. Про него говорили, что он боялся заразиться и поэтому не приходил в больницу. Пока я учился в семинарии – никто из семинаристов не умирал. Мне рассказывали, что был случай смерти, по-моему, уже после моего окончания. Был семинарист Ваня Беляевский, сын псаломщика из с[ела] Скородум Ирбитского у[езда]. Он дважды в одном месте ломал ногу и получился туберкулёз. Мой младший брат рассказывал, что он был уже в безнадёжном состоянии и вот в первый день Пасхи к нему пришли «петь Пасху» и христосоваться. Он тоже подпевал, а потом лёг и уснул навсегда. Передавали ещё такой случай. Один больной семинарист – брюшняком – в бреду будто бы разбил окно и выпрыгнул на панель, где его и подобрали. Правда ли это – не знаю, но я помнил такого семинариста, а фамилию его забыл. Всё-таки в больнице порядки были «патриархальные». Помнится, что у ворот у больницы всегда сидел сторож, но мы ухитрялись всё-таки проходить» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 34-35 об.В метрической книге Петро-Павловского собора г. Перми за 1909 г. имеется запись о смерти № 37: дата смерти – 02 апреля, дата погребения – 05 апреля. Имя умершего: Воспитанник 1 класса Пермской духовной семинарии, сын умершего священника Екатеринбургской епархии Шадринского уезда села Богословского Иоанн Неофитов Беляевский, возраст: 18 лет, причина смерти: от туберкулёза. Исповедовал и приобщал духовник семинарии протоиерей Константин Шестаков. Погребение совершал духовник семинарии протоиерей Константин Шестаков с диаконом Павлом Славниным; на городском кладбище. (ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 1024. Л. 181 об.-182).] Были случаи, что к В. И. обращались жертвы богини Венеры. Таковых В. И. беспощадно ругал, но сохранял их тайну. За свою многолетнюю службу В. И. имел много наград и в царские дни являлся в церковь с множеством медалей на груди. Вид у него в этом случае был гордый, и мы старались всячески показать, что преклоняемся перед его заслугами. Как курьёз нужно отметить, что наши сторожа часто слыша употребляемое нами в разговоре слово «эскулап», по-своему, не понимая, конечно, происхождения этого слова, переделали его в «эскулапость», думая, что в нём сидит столь знакомое и родное им слово «лапоть». Что можно сказать по этому поводу? Разве только: «O sancta simplicitas!».[323 - Osanctasimplicitas! – по-латински «О, святая простота!»]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 11-12 об.




Кирилл Михайлович [(повар)]


К. М. Рассохин в течение ряда лет работал в нашей семинарии, так сказать, «придворным» шеф-поваром. Обычно повара имеют фигуру солидного, во всякого случае упитанного человека, гастронома по профессии. К. М. был полной противоположностью такому представлению о поваре. Как раз наоборот, он был тщедушный, худой, невысокого роста, лицо его было в карявинах, на нём торчали жидкие «тараканьи» усы, на голове ёжик негустых волос – всё это производило впечатление от него, как от человека неполного физического развития. В своей поварской тужурке, с колпаком на голове и при поварских доспехах у пояса – наборе ножей в деревянных ножнах, он, всё-таки, имел вид скорее поварёнка, особенно когда стоял рядом со своим помощником Иосифом, человеком могучего сложения, специально взятом для выполнения тяжёлых работ, например, для провёртывания пудами через машинку мяса для котлет.

На обязанности К. М. было ежедневно готовить три блюда на обед и два блюда на ужин. И вот он часами стоял у стола, поглядывая иногда в окошко на Каму, а руки его выполняли бесконечный танец по шинкованию овощей или по формированию котлет; а одновременно в поле его зрения были котлы с киселями, кашами, заправами и т. п. И ничто не должно пригореть или перепреть или не довариться. Это походило на игры на нескольких шахматных досках. Чтобы напитать двести с лишним ртов – для этого нужно было иметь выносливый организм. Таким был организм К. М., несмотря на его, казалось бы, недостаточное физическое развитие.[324 - В очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Рабочий день у К. М. начинался с 6-7 часов. Являлся он в кухню в полной готовности: умывшись, подчистившись. Иногда от него даже припахивало «духовым» мылом. Такой же аккуратности и чистоплотности он требовал и от своего помощника и всех «сторожей», когда они прислуживали в столовой. Начиналось с приёмки продуктов из складов: их приносил под его наблюдением его помощник Иосиф. В его производство входил следующий агрегат: большой котёл для варки различных супов, за ним «духовка» для доведения до кондиционного состояния котлет и прочих жарящихся изделий кухни и громадная плита, на которой можно было ставить котлы, сковородки и пр. За приведением всего этого аппарата в действие, т. е. за его отоплением, должен был следить Иосиф. С этого он и начинал свою работу.Вдоль северной стены кухни, обращённой к Каме, расположен был длинный стол, на котором и была, главным образом, сосредоточена работа по заготовке полуфабрикатов кухни. За этим столом Иосиф «в поте лица» провёртывал на машинке гору мяса для котлет, а К. М. «колдовал» над созданием из него ажурных котлеток, зраз, а по субботам «божественных» голубцов. … За этим же столом К. М. шинковал для приправы супа или чего-либо жареного морковь, капусту. Прозаичное слова «шинковал» не выражало точно, что тут делал К. М. На самом деле его нож дробью выбивал самые разные мелодии, под которые можно было танцевать и мазурку и польку. В некоторых случаях морковка из-под ножа выходила в виде ажурных красных звёздочек.Но главная арена у печи. Что только ни варилось в котле: суп мясной, с лапшой и без неё, лапша с белыми грибами, солянка из осетровых голов, гороховый суп с гренками по особому предложению П. Н. Серебренникова, уха и пр. Каши: рисовая, манная, каша-запеканка. Кроме мясных котлет – рисовые, картофельные. Какие оладьи готовил К. М. с вареньем, кутью и пр.! Нет, не обижали семинаристов питанием. В столовой под иконой висело расписание блюд, над которым работала целая комиссия: ректор, эконом, К. М. и консультантом – П. Н. Серебренников…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 167-168 об.]

[[325 - В очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «И вот наступал «генеральский» час обеда. Как только послышатся слова: «но избави нас от лукавого», двери в столовую со стороны кухни открываются, и верёвочкой входят в неё «сторожа» с супом, а потом с интервалом с котлетами, киселями и пр. «Хлебодар» всё время разносил на подносе хлеб. К. М. издали следит за ходом питания юношества. Были ли претензии к К. М.? Была претензия только раз: в лапше с белыми грибами оказались червяки. Поднималась, было, буря, но улеглась. В тревожные дни революции и после неё установлено было дежурство на кухне из учеников 4, 5 и 6 классов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 168 об.-169.]]

Где [и] как научился К. М. своему мастерству, а мастер он был большой, мы не знали, но по привычке мыслить знакомыми литературными образами, мы думали, что он прошёл тот же путь, который прошёл Горький, работая поварёнком у Смурого. Да так, вероятно и было на самом деле.[326 - М. Горький в детстве работал буфетным посудником на пароходе, Смурый – герой его автобиографической повести «В людях».]

К. М. был из вятских зимогоров, той многочисленной массы людей, которые за невозможностью прокормиться у себя на земле, на зиму тучей налетами в города, чтобы к лету опять поехать на свой скудный земельный участок и добыть пропитание для семьи, по крайней мере, на часть года. Такими были все наши, так называемые, сторожа, но К. М. среди них был уже обладателем ценной квалификации повара, и труд его оплачивался во много раз выше (ему платили за месяц 25 руб[лей][327 - В очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «т. е. во столько, во сколько ценился труд учителя в сельской земской школе» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 166.], а им 6-7 рублей). К. М. по работе приходилось вступать в двоякие отношения со сторожами: с одной стороны, приходилось иногда опираться на их помощь, что было оговорено условиями приёма их на работу, а, с другой стороны, обеспечить им питание, что тоже входило в условия оплаты труда. В помощь К. М. сторожа, например, привлекались, когда в меню стоял жареный картофель. В эти дни кухня приобретала вид деревенских зимних девичьих посиделок: сторожа сидели кружком у мешков с картофелем и окожуривали его. Что касается питания, то им поступали кости при варке супа, остатки супа, каши, киселей, подливов, картофеля, причём к чести К. М. нужно сказать, что он не обижал сторожей, которые в большинстве случаев были его односельчане, и обеспечивал сытным обедом и ужином. Нужно сказать, что такие блюда, которые не были строго нормированы, как супы, каши, кисели и т. д. готовились в таком количестве, что их всем хватало, а остатки забирал ещё Кондратий для своих ховроний.

Мы лично с К. М. соприкасались во время дежурств, учреждённых после революции 1905 г. и здесь обнаруживалось, что К. М. не только питал нас, но и интересовался нашей учёбой, тем, кто и как учился. Его любимым выражением в адрес тех, кто хорошо учился было: «так, так, у него, как видно котелок хорошо варит». Остался также в памяти один из афоризмов К. М.: «Отсеки руки по локоть, но к себе не волокай».

[[328 - В очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Ежедневно с кухни отправлялись в больницу больным и ректору [блюда] для пробы. Об этом обеде «на пробу» семинаристы замечали, что потреблял его Зибель, рыжий пёс ректора» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 169.Там же: «Объём работы у К. М. снижался во время каникул, когда в семинарии оставалось немного учеников. Был случай, что в одни зимние каникулы оставшихся на каникулы учеников решили побаловать пирожками на вечере. Мероприятие это было вызвано тем, что епархиалки вперёд устроили вечер с пирожками, а в ответ на это и начальство семинарии тоже разрешило устроить в семинарии вечер с пирожками. К. М. не подкачал» // Там же. Л. 169 об.-170.Там же: «К. М. один только мог вступать в разговор с ректором Добронравовым, а остальные, как только, бывало, увидят его подходящего к кухне, разбегаются. «Он», величественный и грозный, проходил на кухню и спрашивал: «Кирилл, не много ли съедают хлеба «сторожа»?К. М. умел давать ответ по достоинству. К. М. позволял себе иногда и роскошь. Так, он сшил себе новые сапоги с лаковыми голенищами за 25 руб[лей], т. е. за свой месячный заработок» // Там же. Л. 170 об.]]

В 1935-1936 г. я работал на курсах мастеров соц[иалистического] труда ВИЗа, и в числе моих учеников была работница цеха № 2 т[оварищ] Рассохина. Я поинтересовался, не знает ли она, что-либо о К. М. Она сказала, что он её дядя и в то время жил в Тюмени. Это были у меня последние сведения о нашем доброй памяти поваре – Кирилле Михайловиче Рассохине.[329 - Там же автор добавляет: «Лет 5-6 тому назад [1960-1961 гг. – ред.] я опять случайно встретил эту Рассохину, и спросил её о К. М. Она сообщила мне печальную новость, что он скончался в Тюмени.Кирилл Михайлович был самой колоритной личностью из всех моих знакомых из того круга людей, к которому он принадлежал. Он всегда был для меня примером человека энергичного, инициативного, могущего при любых условиях преодолевать социальные ограничения и пробить себе дорогу в жизни. Мир праху его!» // Там же. Л. 171.]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 12 об.-15.




Иван Иванович [(столяр)]


Иван Иванович (мы не знали его фамилии) работал в семинарии столяром по ремонту.[330 - В очерке «Иван Иванович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Иван Иванович был типичный мастеровой человек из городских мещан и отличался от «зимогоров». Одевался он уже по-городски: носил визитку и брюки, заправленные в голенища сапогов. Сапоги у него были с лаковыми голенищами. На голове летом у него была фуражка с лаковым козырем, а зимой шапка из мерлушки. Верхнюю одежду у него составляли суконное полупальто осенью и весной, а зимой шуба с суконным верхом и меховым воротником. Чаще его, однако, можно было видеть без шубы или пальто, но с рабочим фартуком спереди.У И. И. была своя профессиональная гордость по отношению к «зимогорам» и он держался как-то обособленно от них. На обед и ужин он приходил в столовую, и здесь тоже старался не сливаться с массой «зимогоров» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 181-181 об.] Его мастерская была расположена над баней, в восточной части верхнего этажа.[331 - Там же: «… точнее – над предбанником, а над самой баней жили «сторожа» // Там же. Л. 181.] Комната была большая, светлая, сухая и тёплая. В ней в разных местах лежали кучи леса: доски, брусья, а на полу горы стружки. В воздухе стоял аромат от соснового и пихтового леса. Огромный верстак стоял ближе к северной стороне, а на стенах около него развешан был «струмент»: пилы, ножовки, долота, свёрла и прочее. В стороне стояла кровать со спальными принадлежностями. Здесь, в уединении, И. И. и проводил большую часть рабочего времени с редкими выходами на место какой-либо мимолётной поделки: приколотить что-либо, подправить покосившийся предмет, ввернуть шурупы или что-либо подобное. Эта отчужденность его работы накладывала печать на его характер и настроение: был он малоразговорчив и, как было заметно, и не любил, когда к нему обращались с разговорами. Может быть, на таком его поведении отражалось и то, что он когда-то был изуродован: у него одна нога была сильно изогнута, и он ходил прихрамывая. У одного глаза у него было вывернуто веко. Мы редко непосредственно соприкасались с И. И., вот разве только что-либо у парты случилось, и он приходил в класс и тут же производил необходимый ремонт, или когда при переходе на зиму он приходил в классы и прошпаклёвывал окна. Вот тогда-то мы и вели наблюдения над ним, на основании которых и получился описанный выше его образ. Из истории семинарии было известно, что И. И. однажды даже был инструктором по столярному делу. На каких условиях он обучал трёх или четырёх семинаристов столярному делу – это осталось нам неизвестным. Известно только, что, во-первых, учились они этому «по своей доброй воле», во-вторых, что они научились делать табуретки и тумбочки и что по вине одного из них, в-третьих, произошёл пожар в мастерской, после чего опыты с обучением столярному делу были прекращены.[332 - В очерке «Сапожник» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор объясняет: «Среди семинаристов находились иногда желающие изучить какое-либо ремесло не с целью сделаться ремесленниками, а просто, потому что сами руки у них как бы просили работы, как говорят, «чесались». Это было здоровое явление и похвальное для юношей» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 68 об.]

[[333 - В очерке «Иван Иванович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Говорили, что у него в городе где-то была не то жена, или просто дама сердца, которая изредка приходила к нему, и он позволял себе выпить.Главную работу И. И. приходилось выполнять во время наших летних каникул, когда производился широкий круг ремонтных работ. Мы наблюдали уже результат искусной работы И. И. за этот период времени» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 182 об.]]

Sic transit gloria mundi![334 - Sictransitgloriamundi! – по-латински «Так проходит мирская слава!»]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 15-17.




Михаил [(ламповщик)]


Под таким лаконичным названием работал у нас ламповщиком молодой совсем парень, вернувшийся с японской войны. Был он из зимогоров. Самое замечательное было в нём то, что он вернулся с войны с душевной травмой. Нервная система его была потрясена, и он внушил себе, что его вот-вот должна настигнуть смерть. Жизнь его казалась ему пустой, тщетной и всё внимание его было направлено на спасение души. Чуть оказывалось свободное время, он устремлялся в церковь, у него была постоянная потребность в покаянии. Он чуждался людей, был бледным, с тусклым взглядом, и среди сторожей стяжал репутацию «святоши», подвижника. Жил он в одиночестве в комнате, которая была складом керосина. Скоро эта особенность Михаила была замечена, и он был переведён в церковные сторожа, однако во время империалистической войны (в 1915 г.) его в семинарии уже не было, а должность церковного сторожа в семинарии исполнял эвакуировавшийся из восточной Галиции псаломщик-униат, а Михаил, вероятно, был призван в армию, если только не прикрылся одеянием монаха.[335 - В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний имеется очерк «Михаил», в котором автор добавляет, что он ещё прислуживал в семинарской церкви: ставил свечи, производил уборку в ней. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 178-179).]

После русско-японской войны в Перми наблюдался большой приток эвакуированных откуда-то корейцев. Чем они занимались и на что существовали, нам было неизвестно. Не было известно нам также и то, кто вёл среди них пропаганду или, выражаясь на богословском языке, миссионерскую деятельность, но в семинарской церкви несколько раз совершилось крещение взрослых уже корейцев, иногда целыми семьями. В западной части церкви, между колонн, ставились большие баки с водой, защищённые ширмами. Здесь, после обедни и совершалось крещение, причём восприемниками были кто-либо из благочестивых посетителей церкви. Говорили, что, принимая крещение, крестившиеся преследовали материальные интересы: их шефы, крёстные, как их называли, брали на себя обязательство устраивать их на работу.[336 - Из очерка «Усиленная миссионерская деятельность в стенах семинарии» в составе «Очерков по истории Пермской духовной семинарии» в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» – отсутствует; информация о крещении корейцев добавлена автором в очерк о ламповщике Михаиле, который устраивал в семинарской церкви купели для их крещения. Кроме того, автор добавляет, что восприемниками при крещении выступали постоянные посетители семинарской церкви – купчихи, вроде вдовы семинарского старосты С. Е. Кусакина. (Там же. Л. 178-179).]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 17-17 об.




«Сторожа»


«Сторожами» в семинарии называли тех людей из обслуживающего персонала, которые выполняли самые разнообразные работы, относящиеся к хозяйству её во всём разнообразии их. Это были люди, не имевшие специального назначения, люди, не имевшие определённой производственной физиономии. Из состава их по мере раскрытия их талантов выделялись уже люди специального назначения, как-то: ламповщик, банщик, помощник повара, буфетчик и т. д. Но это мало что давало им в смысле повышения заработка: в лучше случае он повышался на один рубль. Всё-таки положение таких людей улучшалось уже в силу того обстоятельства, что работа у них была определённее, а не «мотали» их, как они сами выражались, по разным работам. Все они были вятские зимогоры и чаще всего они являлись в семинарию на зиму из года в год. Если же некоторые из них являлись вновь, то не иначе, как из живущих в одной деревне с кем-либо уже из осевших на работе в семинарии. Все они чаще всего были бородатые, очевидно, обременённые семьями, что и побуждало их ехать в город на заработки. «Сторожей» общего назначения, т. е. разнорабочих, коих теперь называют, было человек десять. Для житья их отведена была большая комната над баней. Здесь стояли их кровати в длину комнаты, как в спальне семинаристов. Кровати были из разных выбывших из строя, но приспособленных для спанья с разными деревянными приспособлениями – ножками, подставками, перекладинами. На них лежали разные списанные в расход матрацы, но как-нибудь слатанные, перевитые шнурами и т. д. А всё прочее было уже, как кто мог украсить свое ложе. В комнате было всегда тепло, а в банные дни жарко. Чистота в комнате вверялась самой комнате, т. е. так как это делалось в ночлежках. Жили только мужчины; женского пригляда не было. Атмосфера была как в «жилых» помещениях.

Рабочий день «сторожей» не был нормирован, а работы были постоянного типа и авральные, к последним относились, например, уборка снега, чистка на кухне картофеля, когда его нужно готовить в большом количестве. Постоянными работами были: прислуживать во время обеда и ужина – разносить на подносах блюда, хлеб, т. е. выполнять функцию официанта; топить печи в главном корпусе – колоть дрова, поднимать их на второй и третий этаж; носить воду в умывальник на третий этаж, мести полы швабрами в главном корпусе, и ходить на промывку швабр на ручей, расположенный в полугоре, недалеко от семинарии. Из всех этих работ самой кропотливой была работа официантом, потому что она требовала ловкости и подвижности, что для деревянного бородача требовало некоторого навыка. Колоть дрова помогали иногда семинаристы, любители физического труда, но это было явление случайное. Физические работы «сторожей» распределялись по некоторому, правда, очень грубому, «на глазок» принципу «равновесия», т. е. примерно по равной нагрузке на рабочую силу.

За свой труд «сторожа» получали по шести рублей в месяц и питание. Что входило в рацион «сих малых»? Нужно отдать справедливость нашему шеф-повару Кириллу Михайловичу: он не обижал их. Хлеба они получали сколько угодно. От всего, что готовилось не порционально, они за обедом и ужином получали вдоволь супа, каши, киселей, разных приправ и гору костей от супа, причём кости это были не те, про которые сказано «Sero venientibus ossa»[337 - Serovenientibusossa – по-латински «Поздно приходящим [достаются] кости».], а такие, что около них можно было «поживиться» мяском. Кирилл Михайлович опять-таки не обижал своих земляков, и поступал он правильно.

Из всей этой, можно сказать, безликой массы выделялись уже отдельные личности, а среди них были даже такие, которых можно назвать persona grata. Такой persona grata, например, был буфетчик. Это было лицо, которое находилось в непосредственных отношениях с семинаристами, и которые именовали [его] по имени и отчеству. В наше время на этой должности из года в год был Иван Степанович, тоже из вятских, очень степенный обходительный человек. По своей деятельности он стоял близко к повару, но не имел такой квалификации, как тот, и поэтому труд его оплачивался значительно ниже. В его обязанности входило ежедневно утром и днём готовить кипяток к чаю, для чего согревать куб с водой, причём воду ему приносили «сторожа», и распределять булки к чаю, которые поставлялись из булочной Шипиловского. Кроме того, в начале каждого месяца он должен был под расписку распределять сахар по два фунта в кульках и чай в пачках по восьмушке. Такое его служебное положение давало ему возможность иметь некий личный «интерес», т. е. подторговывать, что не возбранялось. Поэтому у него на столе всегда имелись в запасе «плюшки», что теперь называют венскими, которые он продавал по три копейки, имея полкопейки прибыли. Он отпускал и в кредит. На этот счёт у него существовала солидная тетрадь, в которую вносились кредитные операции. Не было слышно, что бы кто-нибудь его обманул. По роду своей деятельности он хорошо знал всех семинаристов. Любопытная деталь: был один год, когда Иван Степанович почему-то не явился в семинарию, и на его месте подвизался некий Иван Антонович, тоже из вятских.[338 - В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется отдельный очерк «Иван Антонович», в котором в образе буфетчика семинарии автором представлен только Иван Антонович (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 172-173).] Когда в следующем учебном году я поступил в Казанскую дух[овную] академию, к своему большому удивлению, я встретил там Ивана Антоновича в «сущем сане», т. е. буфетчиком, причём он тоже торговал «плюшками», как это было в семинарии, а дополнительно яблоками, фруктовой пастилой и т. д. Очевидно, торговля имела «смысл».

Иосиф был помощником повара. Он был принят на кухню специально для выполнения тяжёлых работ, например, для проверчивания через машинку мяса на котлеты. Он был моложе других «сторожей», бритый, очевидно, со времён «солдатчины». Имел пышные усы, причёску ёжиком. Казалось, надеть только на него солдатскую «бескозырку» и тужурку, и перед вами появится «служивый». Сила у него была большая, и он непрочь был иногда похвастаться своими бицепсами, а то и показать свою силу. Был ли он семейный человек или нет, никто не знал, но натура у него была страстная, и когда позднее в семинарии был учреждён штат поломоек, он доставил им немало «забот». Кирилл Михайлович по своей физической консистенции был полной противоположностью Иосифу, но как ближайший его начальник любил подшучивать над ним, особенно над его страстными порывами. Платили ему 7 или 8 руб[лей] в месяц.

Кондратий. Его часто незаслуженно небрежно называли «Кондрашка». Он выполнял две хозяйственные функции: был банщиком и кормил свиней. Баня топилась через десять дней, и всякий раз функционировала в течение двух дней. За это время в ней мылись семинаристы и весь служебный персонал, связанный своим жильём с территорией семинарии. Кондратий приходил на квартиры жильцов и приглашал в баню и в этом случае ему, очевидно, перепадали кое-какие чаевые. Был он в отличие от других своих земляков жгучий брюнет. Невысокого роста, сухощавый, жилистый, он был очень подвижным. Лицо его было густо покрыто волосами, чёрными, как смола; глаза карие западали глубоко. Он производил впечатление человека с хитрецой. Любил пошутить. … Нам почему-то казалось унижением для Кондратия то, что заставили его кормить свиней. Нам также казалось, что он должен быть одиноким бобылём вроде тургеневских Касьяна или Сучка.[339 - Персонажи из сборника рассказов И. С. Тургенева «Записки охотника»: «Касьян с Красивой мечи» и «Льгов».] С таким наружным видом, какой был у Кондратия, автору сего представляется наружный вид Емельяна Пугачева и думается, что он мог бы позировать для зарисовки портрета последнего.[340 - В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора очерк «Кондратий» включает информацию и из очерка «В бане», который см. ниже (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 175-177 об.).]

Петя больничный.[341 - В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора – «Петя карявый» (Там же. Л. 183-185).] Он сначала был обычным «сторожем», а потом перевели его в «больничные». Он был высокого роста, сильный. Лицо у него было в карявинах, почему его называли ещё карявым. Кто его рекомендовал на эту работу – было не известно. Непонятно было так же, как он согласился на эту работу, на жизнь в одиночестве да ещё вдобавок с больными. А жить ему приходилось больше, чем кому-либо другому, в одиночестве. Правда, дважды в день он ходил в столовую за обедами и ужинами, но это были мимолётные встречи, а всю остальную часть дня он был на кухне больницы, где за занавеской у него стояла кровать. К нему никто не должен был приходить, и он не мог никуда отлучаться на продолжительное время. В какой-то степени он должен был быть и за больничную кастеляншу и за медицинскую сестру. К счастью, серьёзных больных в семинарской больнице почти не бывало. За всё время нашего обучения в семинарии было два или три случая заболевания брюшняком и столько же случаев заболеваний пневмонией. Да и больных в раз было обычно немного, так что и уборка комнат сокращалась до minimum`а. Может быть, это и привлекало на эту работу. Во всяком случае, он ежегодно являлся на работу в больницу, так что мы привыкли его видеть в ансамбле наших «эскулапов». Петя потом значительно освоился со своей «специальностью» на столько, что, например, научился отличать среди больных симулянтов, но «тайны» не выдавал. В вечерние часы, когда заведомо было известно, что никто в больницу не заглянет, больные любили посидеть в кухне около топящегося камина, поболтать на злобу дня. И для Пети это тоже было развлечением. Иногда он при случае просил кого-либо из больных написать для него письмо семье в деревню.[342 - В очерке «Петя карявый» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Как на Петю влияла новая среда? Несомненно, в лучшую сторону: Петя как-то стал больше следить за собой – чище и аккуратнее одеваться, стал собраннее, и было заметно, что он стал на самом деле походить на «брата милосердия» желанием угодить больному…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 184 об.-185.]

Платон. Он был сменным швейцаром. Должность эта была учреждена, когда стало ясно, что работа бессменно для одного не посильна. На Платона была возложена обязанность, кроме сменных дежурств, топить печи в квартире помощника инспектора. Он был молодым, холостым. Почему-то не был взят ещё в армию. Странность его состояла в том, что он имел пристрастие к знакам отличия – не по работе в случае награждения, а по принадлежности к разным организациям, скажем, физкультурным или каким-либо другим. И он обращался за советом о том, как бы ему приобрести тот или иной значок. Иногда он сам говорил, что вот такой-то значок можно получить, но нужно сделать большой взнос.

Боже мой! Сколько разнообразных людей, разнообразных характеров встречали мы в семинарии, людей милых, добрых, которые своим скромным трудом давали нам возможность расти, учиться, о которых память сохранила самые лучшие воспоминания! И теперь, когда уже много пережито разных невзгод, образы их возникают в памяти наряду с другими светлыми картинами юношеских лет.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 187-192 об.




Яша [(швейцар)]


Когда мы возвращались в семинарию после длительных летних каникул, мы знали, что у входа в учебный корпус нас встретит Яша. Мы также знали, что если в это время будут официальные часы занятий, то он нас встретит в ливрее, а если неофициальные, что бывает от двух до пяти часов дня, то мы увидим его в обычном домашнем облачении. Яша – наш семинарский швейцар.

Обычно с представлением о швейцаре связывается представление о человеке солидного сложения и даже с бородой в виде лопаты. Ничего подобного не было в фигуре Яши. Он был среднего роста, не сильного сложения, с русыми волосами, подстриженными «под польку», безбородым с бледноватым оттенком лица. Всё обыденное, нет ничего особенного. В его лице и фигуре не было даже ничего «мужланского»: не поймёшь, то ли он из крестьян, то ли он из мещан, известно было только, что он «вятский». Все прочие наши сторожа жили и работали вместе – коллективно. Над баней были рядами расположены их ложа – подобие кроватей – в одной комнате. Вместе они выходили колоть дрова, топить печи, убирать снег. Вместе со швейцарами на плечах, толпой, подобно грузинкам в опере «Демон»[343 - «Демон» – опера А. Г. Рубинштейна в трёх действиях, семи картинах, на либретто П. А. Висковатова, по одноимённой поэме М. Ю. Лермонтова.], спускались к ручью в полугоре, чтобы промыть эти орудия своего производства. У Яши были совершенно другие условия жизни. Он жил одиноко подобно раку-отшельнику: у вешалки для семинаристов, налево от входа была у него маленькая каморка. От вешалки она отделена была небольшой деревянной стенкой, не доходящей до потолка: для света и воздуха. Здесь между печкой и стеной зажата была его кровать, покосившаяся, покрытая чем-то вроде одеяла; стоял столик, с чайником и мисочкой, а у дверей висела его ливрея. Не в укор будет сказано Яше, несмотря на то, что как будто бы было достаточно предоставлено средств для обмена воздуха, в комнате припахивало «жилым».

Все остальные сторожа подчинены были только эконому, человеку по характеру своему мягкому, редко, когда приходилось чистить картошку, были в распоряжении нашего повара Кирилла Михайловича, человека тоже «вятского». Они имели возможность, при случае, и «улизнуть» с глаз грозного главы семинарии – ректора К. М. Добронравова. У Яши в этом отношении было совсем иное положение: он был на «бойком» месте, им мог всякий командовать, а по отношению к главе семинарии он, наоборот, был обречён на постоянные встречи и различные поручения. Все остальные сторожа могли в свободное время поболтать, пошутить добродушно даже над собой: «вятский народ хватский, семеро одного не боятся, а ежели один на один, то все котомки отдадим». Яша был лишён такой возможности. Его положение в некотором отношении напоминало положение Герасима из «Муму» Тургенева. Правда, он иногда и семинаристам рассказывал о своей военной службе на Кавказе: рассказывал, как там выпекают чуреки, как дружат между собой кунаки и т. д. Но разве эти рассказы могут заменить разговора собравшихся в кружок вятских зимогоров?

Три звонка, как неотвратимый рок, властвовали над Яшей: один у входной двери, другой в комнате ректора и третий, который был у него в руках с утра до вечера. Первый звонок не давал Яше заснуть с вечера: возвращались семинаристы из театра, мог возвращаться откуда-то кто-нибудь из проживающих в учебном корпусе начальственных лиц – инспектор, его помощник и т. д. Звонок в этом случае подавался в полную силу: настойчивый и энергичный. Но он мог быть и слабым, просительным. «Пропустите!» Яша знал значение этого звонка: это кто-то из незаконно отлучившихся из семинарии возвращался, «яко тать в нощи». Яша с риском для себя, предварительно осмотревшись, не наблюдает ли за ним «недрёманное око», пропускал.

Второй звонок, резкий и нетерпеливый, был крепко знаком Яше. Это значило, что нужно было немедленно сорваться с места, с любого положения и бежать к двери ректорского кабинета, а оттуда опять куда-либо стремительно мчаться с поручением. И вот мы видим Яшу, стремительно поднимающимся по лестнице, робко входящим в какой-либо класс со словами к кому-либо из семинаристов: «Вас отец «лектор» требует». Горе Яше, если почему-либо явка вызываемого задержится: звонки становятся всё нервнее, а Яша, заплетаясь в своей длинной ливрее, стремительнее подбегает и удаляется от двери ректорского кабинета.

Третий звонок превращал Яшу в «ходячие часы». Этот звонок уже не к нему шёл, а от него, но всё равно он властвовал над ним: он держал его в постоянном напряжении. С шести часов утра и до девяти часов вечера, с перерывом от двух до пяти часов, этим звонком Яша должен направлять жизнь по определенному руслу, ежедневно, с точностью до минут. К этому звонку в часы занятий присоединяется ещё звонок из ректорского кабинета, и для Яши начинается нечто вроде игры на двух досках для шахматиста. Уже около девяти часов утра Яша, кроме того, что он должен следить за часами, время от времени припадает к окну и смотрит, не прогуливается ли по панели перед семинарией «грозный»: нужно не прозевать открыть ему наружную дверь, стремительно пробежать и открыть дверь для входа ректора в кабинет, принять одежду его и повесить её на вешалку. Но бывает и так, что «грозный» даст звонок для открытия для него входной двери, хотя она и не замкнута на замок. Яша знал и такие случаи.

Началась официальная часть учебного дня, и мы видим Яшу в ливрее. Нет, она не делала его величественнее. Казалось, что в ней он был как в футляре и, наоборот, вид его становился похожим на вид какого-либо служки, который надел на себя кафтан с чужого плеча, более широкого, отчего казалось, что кафтан висит на нём, как на манекене. Полы, длинные не по росту Яши, явно затрудняли его движение. Это особенно было заметно, когда он бежал открывать дверь «грозному» для входа на урок в шестом классе. Сгорбившийся, немного боком, вприскочку на лестнице, разбрасывая в стороны длинные фалды ливреи, бежал он впереди «грозного», открывал ему дверь, затем закрывал и только в этом случае, чувствуя, очевидно, что «грозный» в данную минуту не может его куда-то погнать, позволял себе «роскошь» спокойно с перевалкой спускаться вниз. Бывали ли случаи, что «часовой» механизм Яши «сдавал»? Передавали, что был случай, что Яша однажды дал звонок с урока на десять минут раньше срока. Что с ним случилось тогда – неизвестно, но говорили, что с Яшей тогда поступили гуманно: без штрафа и взыскания.

Когда после обеда мы возвращались из столовой, то нам навстречу попадал Яша с мисочкой и тарелочкой: он шёл к Кириллу Михайловичу за «рационом». Шёл он как-то бочком, около стенки, и также возвращался в свою каморку. Помимо служебных «перипетий», о чём сказано выше, на Яше ещё лежал надзор за сохранностью одежды семинаристов, а во время богослужений и за сохранностью одежды приходящих в церковь. Номеров на вешалках не было, и это как-бы снимало с Яши ответственность, но случись что-либо, едва ли его оставили в покое; благо, как говорят, бог хранил, и о случаях пропажи одежды с вешалок было не слышно, по крайней мере, в серьёзной форме.

Будучи свидетелями «жития» Яши, мы как-то никогда не задумывались над тем, были ли у него жена и дети: мы привыкли видеть его анахоретом. Но вот в семинарии произошла большая перемена в её санитарном состоянии: уборка швабрами была заменена мытьём полов, и появились поломойки. С Яшей приехала из деревни его жена. Казалось бы, следовало только радоваться за Яшу, но дело с приездом жены обернулось против Яши. Как передавали злые языки сторожей, а мы ведь не были отгорожены от них глухой стеной, Яшина жена была из тех, кого, говоря о муже, отмечают словами: «она ему не пара», или «взял дерево не по себе». Рядом с ней Яша явно проигрывал: она имела подвижной темперамент, привлекательный наружный вид и в ней, по рассказам сторожей, было что-то такое, что в нашем представлении роднило её с горьковской Мальвой. И вот пошли слухи, намёки, в которых никак не разберёшь, где кончается правда и где начинается ложь. Надо полагать, что повод к этому подавала и сама «благоверная Яши». Мойка полов производилась ночами по всему необъятному пространству семинарии. Сторожа семинарии, среди которых были и безбородые, оторванные от нормальной семейной жизни, приглядывались к новым своим товарищам далеко не по служебным только делам. А помощник повара Кирилла Михайловича, здоровенный детина, Иосиф явно переживал «томление» природы и, как говорили, не раз закручивал свой ус в присутствии Яшиной жены. Бедный Яков явно оказался в двусмысленном положении. Жена Якова приходила иногда в его каморку.… Но не было ли это только приездом Мальвы на остров к Василью…?

… Как-то мы увидали Якова в тёмных очках, а потом, говорят, он совсем ослеп. Дальнейшая судьба его нам не известна. Если он уже умер, то от всей души хочется сказать ему: «Мир праху твоему!».

3/IX [1960] 9 ч. 53 м. время свердловское.[344 - В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется развёрнутый очерк «Яша», датированный «19/III [1964 – ред.] 5 ч. вечера» (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 70-79).]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 193-197 об.


Scriba

[(секретарь)]

Так мы называли секретаря семинарии Александра Ивановича.[345 - Некрасов Александр Иванович – письмоводитель правления Пермской духовной семинарии, мещанин г. Перми. Автор не указывает фамилию в «пермской коллекции», а в «свердловской» – указывает, но ставит под вопрос.] Мы застали его уже в возрасте за сорок лет. Утрами мы видели, как он шествовал по коридору на работу в учительскую комнату, где ему была отделена для работы небольшая комната против вешалки, а в 3-4 часа видели его возвращающимся домой. Запомнилась его плотная фигура. Иногда он приходил и в вечерние часы, порой с неуверенной, покачивающейся походкой. В этом случае он позволял себе вольность заговорить даже с кем-либо из встретившихся семинаристов несколько фамильярно, обычно же он придерживался сухого официального тона в границах служебных отношений. Никто из нас ничего не знал о его личной жизни, и казался он нам каким-то посторонним придатком к семинарии, постоянным, но не относящимся к её основной линии. С ним мы соприкасались только при получении почты и по случаю заверки денежных переводов на предмет получения денег. Мы видели в этом случае его сидящим у окна, выходящего на соборную площадь, спиной к входящим в комнату. Он молчаливо поворачивался, также молчаливо вручал почту, или брал перевод, заверял фамилию адресата, ставил печать и вручал его владельцу перевода. Мы знали, что А. И. давно уже работал в семинарии, с юношеских лет и был в известном смысле живой её летописью. Так, стоило заговорить только о ком-либо из бывших питомцев семинарии, как он оживлялся и извлекал из кладовой своей памяти яркие картины из былого. С особенным удовольствием он вспоминал об А. С. Попове. Какова была дальнейшая судьба А. И., осталось для нас неизвестным.[346 - В очерке «Пермская духовная семинария накануне Октябрьской социалистической революции» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «По-прежнему работал в семинарии Scriba, «человек двадцатого числа» – Александр Иванович Некрасов (?). Человек угрюмый, не разговорчивый, двадцатого числа каждого месяца (день выдачи жалованья) он оживлялся, любил вспомнить старину и всегда при этом повторял, что он хорошо помнит по семинарии Александра Степановича Попова» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 123.]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 17 об.-18 об.


С. Е. Кусакин*

[347 - Кусакин Семён Епимахович (?-1908) – Пермский 2-й гильдии купец, староста семинарской церкви с 7 мая 1902 г. // «Пермские епархиальные ведомости». 1907. № 27 (21 сентября) (отдел официальный). С. 510.]

С[емён] Е[пимахович] был в нашей семинарии церковным старостой. Он пришёл на смену Демидову, одному из последних отпрысков могущественных когда-то Демидовых, владельцев заводов.[348 - Бывший до С. Е. Кусакина церковным старостой П. Д. Демидов не имел отношения к горнозаводской династии Демидовых.] Старостой С. Е. избран был, очевидно, потому, что был влиятельным купцом и жил неподалёку от семинарии. Он торговал различными сортами кожи, и надо полагать очень успешно, потому что, будучи ещё совсем молодым, он был уже владельцем двухэтажного кирпичного дома неподалёку от семинарии.

При нём были сделаны литые серебряные царские врата; сделаны новые чехлы на подсвечники и аналой для великого поста из чёрного бархата и белые на Пасху и другие торжественные праздники; сменены старые ковры на новые; кое-что новое поступило в ризницу. Главное же, что было предметом особенной гордости Семёна Епимаховича, это – проведение в церковь электричества. Главным средоточием электричества было паникадило, и вот когда за всенощной хор пел «Слава в вышних Богу и на земли мир» и когда он с особенной силой пел слова «Во свете Твоем узрим свет», С. Е. включал электричество на паникадиле, и церковь озарялась ярким светом. Так было и на первых порах пользования электричеством в церкви, но потом, очевидно, было обращено внимание на то, что получалось это слишком театрально, натуралистической бутафорией, этот номер был снят.

Подошла революция 1905 г., и С. Е. насторожился. Нам не было известно, состоял ли С. Е. в какой-либо монархической организации[349 - В очерке «Трагическая смерть С. Е. Кусакина» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «С. Е. был членом организации «Михаила Архангела», т. е. сторонником крайнего реакционного течения среди консерваторов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 179 об.], но он сам не скрывал того, какие он предпринял меры предосторожности. Он всегда имел при себе браунинг и, не стесняясь, говорил, как он намерен защищаться. Он говорил даже семинаристам: «Пусть кто-нибудь ясным днём зайдёт ко мне в магазин и в шутку или всерьёз скажет – «руки вверх – не сходя с места, застрелю». И вот случилось так.… Пришёл как-то С. Е. домой на обед в самом благодушном настроении и решил для возбуждения аппетита «пропустить единую», наклонился за бутылочкой, из кармана жилета выпал браунинг, приготовленный к стрельбе (такова была бдительность для внезапной защиты!), раздался выстрел.… Вызванный вскоре врач, посмотрел рану и сообщил, что речь может идти самое большее о двух часах жизни. За это время можно было только оформить завещание, что и было сделано.[350 - В метрической книге Свято-Троицкой (Слудской) церкви г. Перми за 1908 г. имеется запись о смерти № 10: дата смерти – 29 января 1908 г., дата погребения – 31 января 1908 г. Имя умершего: Пермский купец Симеон Епимахович Кусакин, возраст – 47 лет, причина смерти – от огнестрельной раны. Погребение совершал Преосвященный Никанор, Епископ Пермский и Соликамский, с ректором семинарии протоиереем Константином Добронравовым и причтом церкви; на кладбище, в ограде Архиерейского дома. (ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 1021. Л. 114 об.-115).]

На третий день гроб был поставлен на ночь в семинарской церкви. В церкви был полумрак. Глухо одна монашка читала псалтырь у изголовья покойного. В полночь три семинариста спустились к гробу, вглядываясь в лицо умершего. Один из них заметил какое-то отступление в причёске покойного, достал гребешок и поправил причёску.

… Среди сторожей был один, который был источником дани, по имени Кондратий. Он оказался участником похорон, а именно был вызван обмывать труп умершего. Он потом рассказывал любопытным людям со свойственным ему юмором. «Мы обтирали», – рассказывал он, покойника вином. Вина было дано порядочно. Мы и покойника, как следует, обмыли и ещё и осталось». «Ну, и что» – спросили слушатели. Кондратий блаженно ухмыльнулся и сказал,… «а остаток выпили». Как после этого не сказать, что в жизни бывают случаи, когда смешиваются в одно и трагическое и комическое.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 18 об.-20 об.

*Авторский заголовок очерка: «Трагическая смерть С. Е. Кусакина».




Страницы прошлого Пермской духовной семинарии





1960 г.



«Что прошло – то сердцу мило…»

[В. А.] Жуковский.




Любимые места прогулок пермских семинаристов*




«Мне всё здесь на память приводит былое –

И юности красной привольные дни»

(Из [арии] Каватины князя в опере «Русалка»).[351 - Опера А. С. Даргомыжского на основе сюжета драмы А. С. Пушкина.]



Когда Александр Павлович Миролюбов, инспектор Пермской духовной семинарии, однажды спросил Александра Павловича Успенского[352 - Успенский Александр Павлович (1890-?) – сын священника Шадринского уезда. Окончил Камышловское духовное училище по 1-му разряду 1905 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1911 г. «После Пермской духовной семинарии учился в Омском сельскохозяйственном институте и работал в нём. В 1930-1940-х гг. проводил комплексное исследование вод озера Эбейты Омской области на предмет строительства солеобрабатывающего предприятия и курорта на озере». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 6. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1281. Л. 45).], ученика той же семинарии, о том, какое же последний выработал за время пребывания в Перми миросозерцание, Александр Павлович второй ответил: «только пермосозерцание». Ошибка Александра Павловича первого была в том, что он философскую категорию – миросозерцание связал с Пермью, локализировал. Этим и воспользовался Александр Павлович второй и очень остроумно ответил на поставленный ему вопрос. Но оба они в этот момент чем-то напомнили гётевских персонажей – Фауста и Мефистофеля, причём как это ни странно Миролюбов выступил в роли Фауста, ищущего смысл жизни, а Успенский – в роли Мефистофеля, надсмеявшегося над философскими порывами Фауста. Как показал ответ Успенского, созерцание Перми было вовсе не философской категорией, а обычным условием материального быта семинаристов.

Другое дело заключалось в том, что созерцание Перми было подчинено смене времён года и отражало различные настроения. В этом отношении оно было более созвучным музыке, например, блестящим «Временам года» П. И. Чайковского.[353 - «Времена года» – известный фортепианный цикл П. И. Чайковского, состоящий из 12 характеристических пьес по месяцам года.]

Осень. «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора: весь день стоит как бы хрустальный и лучезарны облака» (?).[354 - В оригинале стихотворения Ф. И. Тютчева (1803-1873):«Есть в осени первоначальнойКороткая, но дивная пора —Весь день стоит как бы хрустальный,И лучезарны вечера…»] Северная пермская природа не часто баловала такой красотой, какую нарисовал в своём стихотворении Тютчев, но с высоты «Козьего загона» семинаристы не раз наблюдали в таком виде «Закамье» в лёгкой дымке лучезарной дали.[355 - «Семинаристов же влекла сюда не только поэзия, а и самая что ни на есть житейская проза». (Примеч. автора).] Направо и внизу на Каме виднелись баржи, полные астраханских арбузов, и сюда-то именно происходило паломничество семинаристов осенью за арбузами. Здесь всё было полно фруктов, привезённых с юга. Телеги с огромными коробками подъезжали прямо по воде к баржам и с последних по лоткам арбузы скатывались в короба. Лавчонки против вокзала и у пристани ломились от яблоков и винограда.[356 - В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Около вокзала воздух всегда был насыщен гарью от сожжённого каменного угля. Чаще, чем где-либо в другой части города, здесь встречались ученики железнодорожного училища в серых шинелях с зелёным кантом, потому что неподалёку от вокзала находилось их училище» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 15-15 об.Техническое железнодорожное училище находилось на ул. Торговой (Советской), 3, 5, 7.] Телеги, гружённые фруктами, медленно поднимались в гору мимо мешковского дома. Сюда и приходили семинаристы полакомиться за пятачок яблоками и виноградом, а чаще прямо на баржу, где в складчину по пятаку покупали арбуз и тут же с ним «расправлялись». А то и просто так приходили посмотреть на пристанское движение, на «челкашей», которые грузили или выгружали пароходы, и прогуляться по пароходу.[357 - Там же: «Неподалёку от «загона», в ложбине, была городская баня, и около неё отвратительный воздух, поток грязной воды, что свидетельствовало о плохой заботе «отцов города» о санитарном его состоянии» // Там же. Л. 16.]

Сезонным было увлечение цирком, расположенным у западного выхода из городского сада.[358 - Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Сколько греха было из-за него у семинаристов с начальством: посещать его не разрешали, а увлечение было такое же, как сейчас футболом на стадионе. Всячески ухищрялись пробраться в цирк: отпрашивались в театр, а шли в цирк. Были, конечно, и «болельщики», когда выступали борцы. Кумирами были борцы: Ваня Крамер, Фосс, великан, о котором говорили, что он ездил на двух поставленных в ряд извощичьих пролётках, и один индеец, который отличался поразительной ловкостью. Из акробатов славились братья Коврелис полётами в воздухе под куполом цирка» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 33-33 об.] Сюда вела от семинарии аллея лип, а сад был любимым местом прогулок. Прекрасное создание предков, насадивших его, он и аллея осенью демонстрировали «природы увяданье», а в саду, где между лип попадались рябины, можно было наблюдать «в багрец и золото одеянье леса». Ротонда (беседка) в саду будила в воображении картины гончаровского «Обрыва» и тургеневского «Дворянского гнезда». Опавшие листья, повисшие ветви деревьев, капли, падающие с ветвей – всё это возбуждало в душе то чувство, которое так ярко выразил П. И. Чайковский в «Октябре». Особый оттенок грусти оставлял скверик у театра: в нём грусть природы соединялась с радостью встреч с кем-либо из «коричневых платьев». Через него проходили они иногда ватагой, и сад наполнялся весёлыми голосами.[359 - «Рядом с садом была Мариинская женская гимназия – самая большая в Перми (с более 1000 учащихся). Гимназистки носили форму: коричневые платья». (Примеч. автора).Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Когда в гимназии оканчивались уроки, то через этот скверик проходили гимназистки в коричневых платьях и среди них единственная представительница из казанских «князей» – Зиганшина, по поводу чего только можно заметить: «Чтый да разумеет» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 27 об.] Расположенный у театра, он будил в памяти картины пьес, виденных в нём, и желание вновь увидеть эти картины.

Зима. Центром в городе становилась «Сибирка».[360 - «Сибирка» – главная улица г. Перми – [в] н[астоящее] в[ремя] Сибирская». (Примеч. автора).] Кто из бывших пермских семинаристов, уже давно уехавших из Перми, при случае не спрашивал «сущего» семинариста о «Сибирке»? У кого не было с ней связано много различных впечатлений: случайных знакомых, встреч, а, может быть, и решения судьбы?[361 - В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Сибиркой» называлась не вся улица, а та часть её, которая начиналась от магазина Ольги Петровской и простиралась до дворянского собрания. Когда говорилось: «Я был на «Сибирке», или я пойду на «Сибирку», то под «Сибиркой» разумелась именно эта часть улицы, расположенная южнее площадки, на которой стоял старинный торговый ряд. Это было излюбленное место вечерних гуляний, флирта, знакомств и т. п. Слово «Сибирка» имело узко интимное значение, со специфическим оттенком смысла» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 28 об.-29.] На «Сибирке» было так много мест, которые влекли к себе заманчиво и увлекательно. Ещё в 1902 г. в дворянском собрании устраивались танцы, с открытым входом на них, и поклонники Тельпсихоры[362 - Так в тексте, правильно – Терпсихора – муза танцев в древнегреческих мифах.] устремлялись на танцы, надевши на руки бальные перчатки. Потом фантазировали, что кто-то, кажется, такой-то (имярек) танцевал с дочерью губернатора.[363 - В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «На Сибирской улице было дворянское собрание, в котором устраивались вечера танцев. Среди семинаристов были такие «джельтмены», правда, немногие, которые посещали эти вечера, открытые для всех. Их особенно занимало то, что по принятому этикету приглашение дам на танцы не обуславливалось знакомством, т. е. была полная свобода выбора. До революции 1905 г. на этих вечерах царила патриархальная тишина, спокойствие, так что эти вечера посещала знать города, даже члены губернаторской семьи» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 31 об.-32.] А какую притягательную силу имело здание, со второго этажа которого выходили «синие платья»![364 - «На этой улице была частная женская гимназия Барбатенко, учащиеся носили платья синего цвета». (Примеч. автора).Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «На «Сибирке» в частном доме была расположена частная женская гимназия Барбатенко. В своё время она была на славе как прогрессивное учебное заведение, потому, что гимназисткам преподавалась физкультура» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 31-31 об.]

Часто заходили семинаристы в магазин Ольги Петровской.[365 - Там же: «Магазин Ольги Петровской … был единственным в городе книжным магазином. В нём же продавались учебники и канцелярские принадлежности: бумага, тетради, ручки и карандаши, благодаря чему в нём всегда было много учащейся молодёжи» // Там же. Л. 29.] Здесь можно было иногда видеть Василия Яковлевича Струминского, роющегося в шкафах с книгами в поисках нужной ему книги.[366 - Там же «За стеной магазина О[льги] Петровской к востоку в одном и том же здании с ним был магазин Ковальского, тоже единственный в городе по продаже колбасы, сосисок и пр. Над ним была квартира городского ветеринарного врача Якова Григорьевича Шнейдера. Мне удалось с ним познакомиться через Василия Ивановича Ракшинского, тоже ветеринарного врача по проверке качества мяса и мясных продуктов, в доме которого я одно время состоял воспитателем» // Там же. Л. 29-29 об.Ковальский Василий Антонович – пермский купец, владелец дома на углу ул. Сибирской и Ленина (Покровской).Из очерка «О гиматрии и нотариконе» в составе «Очерков по истории Пермской духовной семинарии» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «В юношеские годы Я[ков] Г[ригорьевич], еврей по национальности, чтобы получить высшее образование, крестился, т. е. перешёл в христианство. Это обстоятельство оставило в его душе глубокую травму: его мучила, очевидно, совесть за измену вере отцов. Будучи, очевидно с детства знакомым с талмудическими методами толкования библии, он стал применять эти способы толкования для успокоения своей встревоженной совести. Методы эти носили названия – гиматрия и нотарикон. Узнавши, что я учусь в семинарии и что в числе богословских предметов мы изучаем библию, Я. Г. возымел намерение познакомить меня, а если будет желательно – и моих товарищей с этими науками. И вот однажды мы группой человек в 8-10 отправились на квартиру Я. Г., которая находилась над колбасным магазином Ковальского. Я. Г. принял нас очень любезно. Было заметно, что ему было также приятно, что вот к нему пришли люди, которые заинтересовались его толкованием библии. Он кратко ознакомил нас [с] тайнами талмудических токований и на нескольких примерах продемонстрировал их применение. Существо одного из них, кажется, нотарикона состояло в том, что он брал какой-либо текст из библии и буквы этого текста заменял цифрами. Задача разгадки значения текста сводилась к тому, чтобы взамен этого текста подставить другой текст, сумма букв которого составляла бы сумму первого текста. Так, он задался вопросом: какова была судьба Каина, по библии – убийцы своего брата Авеля? Куда он девался? Я. Г. зачитал нам библейский текст, в котором говорилось о судьбе Каина. Это было небольшое предложение, туманное по смыслу. Затем он буквы текста заменил цифрами, установил сумму и стал подбирать текст толкования. Это была целая система проверивания и подстановки различных слов, замены букв цифрами, пока, наконец, он не объявил нам, что Каина за его преступление поглотила земля, и он скрылся куда-то в центре земли. Я теперь не помню точно, как путём такого же толкования он старался показать нам, как он оправдывал свой поступок – принятие христианства. При всей натренированности наших мозгов разными библейскими толкованиями, данный метод толкования не мог не показаться нам совершенно искусственным и нелепым. … Чего, чего только не вмешали тогда в себе наши юные головы! Но… temporamutantur, etnosmutamurinillis» [по-латински «Времена меняются, и мы меняемся в них» – Ред.]// ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 221-222 об.] В оперные сезоны в витринах магазинов выставлялись фотоснимки с артистов в самых различных ролях. Наконец, на «Сибирке» была городская читальня, в которую семинаристы любили заходить просмотреть журналы, и вблизи неё был театр.

Хороша была «Сибирка» в вечерние часы, когда на ней было много гуляющих. Сюда и устремлялись семинаристы.[367 - Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Мы, семинаристы, любили заходить в читальню при публичной библиотеке – посмотреть иллюстрированные журналы. Откровенно говоря, нам больше нравилось то, что здесь нас принимали как взрослых, а нам так хотелось казаться таковыми…» // ГАСО. Ф. р-2575. Оп. 1. Д. 374. Л. 17 об.] Здесь же происходили свидания.

Масленица. Центром прогулок становился проспект (Кунгурская улица). Здесь вереницей двигались тройки, пары, рысаки и просто извозчичьи зимние экипажи. Движение доходило до семинарии и, конечно, среди гуляющих по тротуарам и проспекту были и семинаристы. Не было видно их только на катках: не было заведено спорта.[368 - Там же: «После Сибирской улицы и «Сибирки» любимым местом прогулок семинаристов была Кунгурская улица – проспект с аллеей лип. Эта улица начиналась у семинарии, и мы в неё входили прямо в тень от лип весной и осенью. На этой улице были расположены: Стефановская часовня, женский приют с кулинарной школой при нём и столовой – по левой стороне, если идти от семинарии, и кино «Мираж» – по правой стороне. Это кино было открыто уже после революции в 1910-1912 гг.» // Там же. Л. 33 об., 46.]

Весна. Прежде всего, оживала Кама. Во время ледохода все стремились наблюдать за движением льда на могучей реке. Любимые места прогулок у всех семинаристов были «Козий загон» и набережная Камы по направлению к мосту. … Весна есть весна, и она всё преображает на свой лад. Обыкновенная улица преображается и манит к себе. Куда ни пойти – всё манит к себе и весь город, с пробуждающимися садом, аллеей лип и скверами становится местом прогулки. … Поставлены пристани и появились первые пароходы. На некоторое время прогулки направлены на пристани и пароходы. И, наконец, за Каму! Поездки за Каму[369 - «в день 1-е мая». (Примеч. автора).] в своём, так сказать, классическом виде с самоваром, чайными приборами, – вероятно, существовали только до революции 1905 г., а потом в период реакции заменены были продажей ромашек на лечение туберкулёзных. Потом, со временем, они вновь вошли в силу, но это было уже не то: не было такого широкого размаха, как прежде. Лодки брали напрокат у пристаней, нагружали всякой всячиной, бережно усаживали «смаков» в зелёных платьях (епархиалок)[370 - «Учащиеся Епархиального женского училища носили форму: зелёные платья». (Примеч. автора).] и в составе 3-4-х лодок выезжали «на простор речной волны». Двигались по диагонали вправо, чтобы не снесло сильно к низу. «Смаки», конечно, боялись, но зато какой простор был для «рыцарей» проявить смелость, силу, ловкость и успокоить их. Обязательно пели. Но вот и берег. Мать-природа! Как ты всё-таки щедра! И как скоро ты меняешь свой снежный зимний наряд на зелёный луг, цветы, зелёные кустарники и щебетанье птиц. Пели, играли, танцевали, рвали цветы, делали букеты, в классическом виде – пили чай, а позднее – бутерброды и фруктовую [воду]. … А потом воспроизводили настроение этих маёвок в песнях на семинарских вечерах.



Привет весне.

Привет тебе, красавица,

Но где же ты? Я полон грёз и пылких

Ожиданий… Мой друг, пойми меня:

Люблю, люблю тебя.



Заголовок этот был только ширмой, за которой скрывался смысл горячего романса для исполнителей trio.[371 - trio – музыкальный ансамбль из трёх музыкантов-исполнителей, вокалистов или инструменталистов.] Иначе его не разрешили бы исполнять на вечере.



Или:       Звёзды блещут точно очи,

Соловей в лесу поёт.

И подругу в сумрак ночи

На свидание зовёт.

И счастливый и довольный

Он порхает перед ней.

Мне завидно птичке вольной,

Милый друг, приди скорей!



Или:       Повеяло черёмухой, проснулся соловей.

Уж песней заливается он в зелени ветвей

Учи меня, соловушка, искусству твоему.

Пусть песнь твою волшебную прочувствую, пойму.

Пусть раздаётся песнь твоя – могуча и сильна.

Пусть людям в душу просится,

И пусть живёт она,

Как первая черёмуха, как первый соловей.



И только ли эти песни навевали эти маёвки?

Весна и юность – что может быть лучше этого сочетания, а маёвки были их выражением и воплощением.

Организация продажи ромашки в день 1-го Мая была рассчитана на то, чтобы отвлечь внимание от революционных выступлений и противопоставить им филантропические цели – помощь больным туберкулёзом. Сколько помнится, на продажу ромашек семинаристов организовывали А. П. Миролюбов и Н. И. Знамировский.

Семинаристы, не все, конечно, но в значительном количестве были участниками этого мероприятия, но они в нём видели только филантропическую сторону, а о политическом значении узнали уже позднее.

Поездки за Каму повторялись и во время экзаменов, в перерывах между ними, в том случае, когда складывалась благоприятная ситуация для этого и для семинаристов и для «смаков».

Весной вся Пермь преображалась: сад и скверы наполнялись гуляющими. «Сибирка» приобретала новый вид: гуляющих было ещё больше и вся масса их была оживлённее, веселее. Скверик у театра тоже оживал.[372 - Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «В скверике стройные липы в жаркие дни давали освежающую от жары тень и настраивали на мечтательное меланхолическое настроение. Клумбы цветов украшали сад то в том, то в другом месте, а от цветов распространялся аромат. Когда же липы цвели, то липовый запах их цветов опьянял и кружил голову» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 27 об. Там же: «…а за сквериком, на углу библиотеки, всегда торговали пирожники с назойливым предложением пирожков с мясом и вареньем по пятаку за пару» // Там же. Л. 28.] В «Козьем загоне» появлялись цветники. В общем городском движении там и здесь мелькали фигуры семинаристов – созерцателей Перми.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 131-136 об.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует. Информация частично представлена в очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)».




Семинарский сад весной*


Он вообще не блестел красотой: в нём росли только тополи. Не было достаточного надзора за ним. Кроны тополей были запущены, и весь сад скорее походил на беспризорника. Весь уход за ним состоял только в том, что убирался мусор с аллей и опавшие осенью листья. Две точки в саду были рассчитаны на внимание посетителей его: беседка у стены, прилегающей к обрыву у Камы и набор кое-каких физкультурных предметов у ректорской квартиры. Весной и та и другая точки заметно оживали: в беседку приходили вечером, когда на Каме зажигались бакены, пристани были освещены, по реке ещё сновали пароходики, лодки, но была уже ночь и приглушённые разговоры прохожих. Картина созвучная тому настроению, которое вызывает баркаролла П. И. Чайковского «Июнь». В этот именно момент хотелось петь, и семинаристы пели. Далеко, далеко разносились их голоса. Но в каком-то году, когда семинаристы вернулись с летних каникул, беседки не оказалось. Её обвинили будто бы в том, что через нее перелезали ищущие «разрядки» у Парфёныча.

Семинаристы спортом не занимались, но весной подходили к физкультурным приборам, чтобы расправить мускулы и весь корпус от сидения за подготовкой к экзамену. Во время экзаменов не приходилось много разгуливать по городским скверам, и в этом случае сад компенсировал то, что в других случаях падало на первых. Кроме того, в саду были места, где можно было уединиться для подготовки к экзамену. Одним словом, семинарский сад весной оживал: после ужина семинаристы гурьбой направлялись в него и расхаживали по аллеям подобно тому, как зимой расхаживали по коридору.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 136 об.-137.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.




Сезонные традиционные лакомства*


Зимой в коридоре, ведущем из главного корпуса в столовую, производилась бесконкурентная торговля пирожками пирожника Половникова. На пятак два горячих пирожка по выбору или с мясом или с вареньем. Это был придворный поставщик. О нём знал вахтёр у ворот и пропускал через ворота. Позднее, когда Половников поставил дело на широкую ногу, у него был помощник-мальчик, который и являлся на большую перемену во время уроков. Говорили, что Половников со временем купил дом, дал гимназическое образование дочери. Одним словом, «попил семинарской кровушки».

Весной в Перми по городу сновали продавцы мороженного, малиновой или лимонной воды и продавцы пареных груш и яблок. На толкучке и «обжорке» (пельменные ряды у калачей) продавали «кислые щи». Сезонными поставщиками лакомства семинаристам были продавцы мороженного у двери, ведущей с мраморной лестницы внизу во двор. Сюда ежедневно в час, совпадающий с окончанием семинарского обеда, являлся продавец мороженного – лимонного или шоколадного на сливках. Стаканчики были рассчитаны на цены в пять и десять копеек. В разное время дня, но чаще под вечер с улицы, проходящей мимо семинарии, раздавалось пение, которое, вероятно, могло бы поспорить с иерихонской трубой: «Садовые сладкие пареные груши, дули!» Певец выпевал определённую мелодию. Любители выходили и покупали. Какие всё-таки тогда были патриархальные времена!

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 137 об.-138.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.




Черты семинарского быта*


Ревнители мод.[373 - В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора очерк называется: «Семинарские моды».] Ещё А. С. Пушкин в эпиграмме на Сперанского указывал на какой-то у него «образ семинарский». Что же мы наблюдали в «образе семинарском» в наши дни? Нужно сказать, что мы были живыми свидетелями эволюции, причём стремительной эволюции «семинарского образа». Традиционный сюртук с жилеткой на наших глазах уступал место визитке и позднее ещё куртке с закрытым воротом. В полных правах сохранялось крахмальное бельё с галстуком при визитке и воротником при закрытом вороте. Сюртук сохранялся для торжественных случаев, например, у распорядителей на вечерах. Наряду с чёрными визитками входили в моду цветные, например – серые. Большие изменения претерпели брюки, а именно пришла мода носить узкие брюки со штрипками, а поверх тужурок широкие ремни. Внедрению этой моды много содействовал перешедший в нашу семинарию сын секретаря консистории Вишневский. Началось соревнование в новой моде, причём сторонником крайностей скоро показал себя Вася Мичков.[374 - Мичков Василий Матвеевич (1894-?) – сын священника Осинского уезда. Окончил Пермское духовное училище по 1-м разряду в 1907 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1913 г. «В семинарии В. Мичков прислуживал в алтаре семинарской церкви и, обладая звучным тенором, выполнял обязанности канонарха. Происходил из состоятельной семьи, одевался хорошо, следил за своей внешностью. Общительный со сверстниками, младших, казалось, не замечал. Читал мало. Был вполне светским молодым человеком, любил танцевать, обучал танцами других семинаристов, имел многих знакомых в городе, бывал в семьях, руководил танцами на семинарских вечерах, дирижируя по-французски, хорошо пел. После семинарии учился в Казанской духовной академии. Был в Колчаковской армии. Его видели в Чите, когда бывшие колчаковские войска возвращались с Востока, после разгрома их. По словам его сестры М. М. Мичковой, он удрал за границу – в Китай, Японию». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 3. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1278. Л. 134-134 об.).] Про него говорили, что брюки он натягивает на себя с мылом, а ширина ремня у него походила на корсет. Из верхней одежды оставались традиционное чёрное пальто с бархатным воротником и фуражка с бархатной шейкой, в летнее время на верх фуражки надевался белый чехол. В моде были башлыки. В зимнее время семинаристы обычно ходили с поднятым у пальто воротником, а поверх него привязывали башлык. Это, так сказать, типичный «образ семинарский». Не обходилось в области мод и без курьёзов. Так, после японской войны как ураган пронеслась мода на папахи, причём поклонники этой моды иногда увлекались через край величиной папахи. Появились на головах кое у кого целые горы меховых шапок. Дело приняло такой оборот, что наш инспектор А. П. Миролюбов стал уже увещевать не злоупотреблять величиной папах.

Особо нужно сказать о моде на шевелюры. Шевелюра – это причёска a la Бетховен или Антон Рубинштейн. Тон всем задавал в этом отношении семинарист Чирков. Небольшого роста, коренастый, с короткой шеей, он сбивал свои волосы в целую копну. Ему подражали все, кому только волосы позволяли это проделывать, хотя бы с не столь большой шапкой волос. Считалось, например, что басы, а особенно октавы, должны обязательно иметь шевелюру. Борьбу с крайним увлечением шевелюрами опять-таки вёл А. П. Миролюбов. Он вышучивал таких «модников».[375 - В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. П. старался привить семинаристами привычку скромно, но аккуратно, даже со вкусом, одеваться. Сам он в этом отношении подавал хороший пример, и, между прочим, никогда не стремился внешне блеснуть своими «заслугами» – различными знаками своего отличия» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 29 об.] В 1906-1909 гг. шевелюра сошла из моды, и когда мы учились в шестом классе и Мавровский ставил в заведённом им журнале оценки за наши прически, то эти оценки больше всего относились к так называемому косому ряду и в редких случаях к «ерошке», но шевелюра уже не значилась в ряду причесок.

Подводя итог движению мод в семинарии, их эволюции, нужно сказать, что движение шло в направлении отмирания специфически «семинарского образа» и к подчинению его определённой форме, которая и была в ближайшее время введена в семинарии.[376 - Вскоре после окончания автором обучения, т. е. после 1909 г., т. к. при возвращении его в семинарию в 1914 г. семинаристы уже были не в сюртуках и тужурках разного цвета, как было раньше, а предстали автору в новом виде: в форме. Об этом автор сообщает в очерке «Об «очарованной» душе и неосуществлённой мечте…» в «свердловской коллекции» воспоминаний (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 412. Л. 66).] Все учебные заведения имели формы, этому же порядку, наконец, были подчинены и семинарии. «Образ семинарский» получил единую узаконенную для него форму. Общество приняло это явление как определённую ступень прогресса.

Меломаны. Кто из семинаристов не был посетителем театра? Кто не побывал за пять копеек на самой вершине зрительной половины театра – в парадизе? Кто не пытался, вручая пятачок капельдинеру («пяташнику») пробраться куда-либо в ложу? Но из отдельных поклонников всегда составлялись группы, во главе которых становился вожак, которые закупали целые ложи. Это были уже организованные зрители, поклонники определённых звёзд преимущественно оперы. Они были зрителями, а потом и сами старались воспроизвести понравившиеся музыкальные вещи. Так, [Александр] Анисимов распевал «Я Вас люблю…»[377 - Ария Елецкого из оперы «Пиковая дама» П. И. Чайковского.], Савва Поляков[378 - Поляков Савва Иванович (1898-1937) – сын священника Красноуфимского уезда. Окончил Пермское духовное училище в 1912 г. и 5 классов Пермской духовной семинарии в 1917 г. «Обладал красивым и сильным басом, участвовал в семинарском хоре и семинарских концертах (солист). Работал учителем в посёлке Сарана бывшего Красноуфимского уезда, до того был в армии». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 4. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1279. Л. 79-79 об.).] «Клевету»[379 - Ария дона Базилио из оперы итальянского композитора Джоаккино Россини «Севильский цирюльник».], [Пётр] Иваницкий[380 - Иваницкий Пётр Петрович (1890-?) – сын священника Соликамского уезда. Окончил Соликамское духовное училище по 2-му разряду в 1904 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1911 г. «Обладал красивым лирическим тенором. Усиленно занимался культурой своего голоса под руководством артистки Василенко-Левитон. С успехом участвовал в городских концертах, тем более в своих ученических. Обязательный участник квартетов и трио в составе Шестакова П., Ласина С. и Кузнецова К. и солист ученического хора». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 2. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1277. Л. 64).] – «О дай мне забвенье, родная»[381 - Романс Владимира из оперы чешского и российского композитора, дирижёра Эдуарда Францевича Направника (1839-1916) «Дубровский».] и т. д. Кто из семинаристов, обладая чем-то вроде баритона, не пробовал свои силы на «Не плачь, дитя»[382 - Из оперы «Демон» А. Г. Рубинштейна.]? Из оперы же переносились музыкальные вещи на семинарские вечера, например: «Ноченька» из «Демона», «Как во горнице светлице» из «Русалки» и даже хор жрецов из «Аиды».[383 - Опера Дж. Верди «Аида» (1871).] Когда проходили бенефисы любимых артистов, при чествовании «учинённый брат» от студентов зачитывал адрес на сцене (Анисимов). Когда были проводы артистов после окончания сезона, на вокзале среди провожающих были и наши меломаны. Наконец, участие иногда в роли статистов – было и это.[384 - Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Любопытно, что репортаж о постановках в театре в пермской газете «Пермские ведомости» (?) вёл тоже кончивший Пермскую семинарию Павлинов». (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 26 об.).Из очерка «Об «очарованной» душе и неосуществлённой мечте…» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Среди семинаристов были парни, которые работали статистами на сцене. Они имели «счастье» ближе встречаться с «кумирами» и при случае даже чем-либо похвастаться из своей «деятельности». «Так, один из «таких», здоровенный детина, однажды объявил: «Ребята! Я вчера тащил Калиновскую со сцены за кулисы!» Лицо счастливца при этом сияло блаженством, как у кота, который хорошо полакомился чем-либо по воровской линии». (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 412. Л. 23).]

Одно время драма и опера в пермском театре чередовались по полугодиям. В памяти надолго остались из артистов драмы: Велизарий[385 - Велизарий Мария Ивановна (1864-1944) – русская актриса, педагог.], Попова, Лола (женские роли); Хохлов[386 - Хохлов Павел Акинфиевич (1854-1919) – русский певец, баритон.], Пинский, Тинский, Шорштейн[387 - Шорштейн Константин Осипович (?-1922) – русский актёр и режиссёр.], Плотников и др. (мужские роли). Из оперных певцов: Девос-Соболева[388 - Де-Вос-Соболева Елена Викторовна (1875-1945) – русская оперная певица (лирико-колоратурное сопрано) и педагог.], Осипова, Позднякова, Калиновская (женские роли); Борисенко[389 - Борисенко Алексей Григорьевич (1868–1941) – оперный артист (лирико-драматический тенор), режиссер, педагог.], Хлюстин[390 - Хлюстин Гордей Давидович (1872-?) – артист оперы (лирический тенор) и режиссёр. Выступал в Перми в 1903-1904 и 1908 гг.], Саянов, Комиссаржевский[391 - Комиссаржевский Фёдор Петрович (1838-1905) – русский певец (лирико-драматический тенор), музыкальный педагог.], Томский, Квашенко и др.[392 - Из очерка «Старая Пермь» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Хлюстин пять-шесть раз пел на «бис» «Куда, куда». У него же, по преданию, гимназистки-мариинки разорвали на части спавшую случайно с ноги калошу». (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 716. Л. 12-12 об.)] Надо отдать справедливость начальству семинарии в том, что оно не чинило препятствий для посещения театра и даже содействовало тем, что направляло учащихся в театр, предоставлялись обеды и ужины применительно ко времени посещения театра.

Скрипачи. Одно время для обучения скрипичной игре приглашён был Г. К. Ширман. Он был известный в Перми скрипач и в один сезон дирижировал оркестром оперы. Дело это в связи с забастовкой развалилось, но один из скрипачей всё-таки оставил по себе память. Это – Павел Борчанинов. Он начал обучение скрипичной игре в Камышловском дух[овном] училище у М. М. Щеглова. В Перми он несколько продвинулся вперёд под руководством Ширмана. В ансамбле других семинаристов Борчанинов выступал на вечере в женской гимназии Барбатенко. Там им с успехом была проиграна под аккомпанемент рояля колыбельная песня Годара из оперы «Жоселен».

Декламаторы. Их было мало, и таланты их раскрывались только на семинарских вечерах.[393 - В очерке «Семинаристы-декламаторы» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Орлов… декламировал, например: «Как дело измены, как совесть тирана осенила ночка темна». Его амплуа были стихотворения с серьёзным содержанием» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 110.Возможно, Орлов Александр – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1906 г.] Большую память о себе в этом отношении оставил Димитрий Бакалдин. Он поступил в семинарию из екатеринбургского духовного училища и происходил, как говорили, из екатеринбургских разночинцев. Как декламатор он умел импонировать публике, и одно появление его на эстраде вызывало дружные аплодисменты.[394 - В очерке «Семинаристы-декламаторы» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Сам он производил своей внешностью курьёзное впечатление: торопыга, вихристый, веснущатый – он вызывал улыбку и аплодисменты ещё до начала декламации. Он пользовался неизменным успехом как обладатель несомненного таланта» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 110-110 об.] Чем ближе он подходил к окончанию курса в семинарии, тем неохотнее соглашался на выступления. Дело было в том, что он больше и больше втягивался в проповеднический кружок нового инспектора семинарии – Н. И. Знамировского – и сознавал, очевидно, несоответствие между проповедничеством и декламацией, т. к. его декламаторским амплуа были преимущественно комические рассказы. В дальнейшем он поступил в Казанскую дух[овную] академию, постригся в монахи и в скором времени после окончания академии умер от туберкулёза, за год-два перед этим похоронив свою сестру от той же болезни. Вспоминая о нём, хочется сказать, что он пошёл не по той дороге, которая больше соответствовала его природным задаткам, но теперь можно только сказать нашему любимому семинаристу-декламатору: «Sit tibi terra levis!».[395 - Бакалдин Димитрий Александрович (1890-1918) – сын мещанина г. Екатеринбурга. Окончил Екатеринбургское духовное училище по 2-му разряду в 1904 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1910 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1914 г. В монашестве – Марк. Инспектор Пастырско-миссионерской школы им. Иоанна Кронштадтского в 1914-1918 гг. «В семинарии проявил себя убеждённым церковником и ярым проповедником, прислуживал в алтаре училищной церкви. В то же время отличался весёлым и общительным характером, на семинарских вечерах участвовал как декламатор, много танцевал и бывал распорядителем танцев. После семинарии учился в Казанской духовной академии, принял монашество – Марк. По окончании академии был пом[ощником] инспектора и преподавателем (раскола) в Пермской духовной семинарии. Скоро умер от туберкулёза». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 7. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1282. Л. 8-8 об.).]

Драматические артисты.[396 - В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.] Их, вероятно, было значительно больше, чем известно автору этих мемуаров; потому что таланты их раскрывались на сценах по месту жительства и преимущественно в течение летних каникул. Вблизи моей родины в б[ывшем] Шадринском уезде на этом поприще с успехом подвизались Андрей Максимов (Верх-Теченское село) и Николай Топорков (Песчанское село).[397 - Топорков Николай Алексеевич (1892-1944) – сын священника Шадринского уезда. Окончил Камышловское духовное училище по 2-му разряду в 1907 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1913 г. «В духовном училище проявил себя как организатор игр «в солдаты» – проводил с учениками строевые занятия, гимнастические упражнения, смотры, причём все участники являлись в погонах, имея на фуражках красные с кокардой околыши. Играли также в бабки, лапту, городки. Во всех массовых играх обычно верховодил он, и его помощниками были: Архангельский В. А. и Топорков С. В семинарии Н. Топорков увлекался танцами, а потом ученической сценой. Сначала организовал драматический кружок в своём классе, ставили «Недоросль» Фонвизина, «Женитьбу» Гоголя, водевили Чехова. Позднее он был одним из руководителей семинарского театра, вместе с В. Слюнковым и С. Ермолаевым, и режиссёром. Исполнял он преимущественно комические роли, а главными его ролями были: Митрофанушка и Счастливцев. Помимо училищного театра он обучал семинаристов танцами, сам хорошо танцевал русского, на училищных вечерах был распорядителем танцев, был инициатором французской бороды среди соучеников, рекламировал японскую систему физкультуры и борьбы, увлекался цирком, театром, оперным и драматическим. По окончании семинарии Н. Топорков поступил учителем в деревню Саломатову бывшего Шадринского уезда. В 1916 г., чтобы избежать мобилизации в армию, пошёл в священники. Будучи в сане, уже при советской власти, организовал драматический кружок в селе, где служил. Потом он оставил сан и, переехав в Шадринск, поступил счётным работником в контору Гутана [Главное управление автотракторной промышленности – ред.]. Во всех коллективах, где ему приходилось работать, он создавал драматические кружки, неплохо выполнявшие разные пьесы. Женат был на учительнице Ольге Николаевне Колчиной. Умер в марте 1944 г. в Шадринске, сдало сердце». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 5. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1280. Л. 209-210).]

Проповедники.[398 - В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.] Они организовывались в кружок около Н. И. Знамировского, а ареной их деятельности была Стефановская часовня, которую Н. И. называл училищем благочестия. Это был кружок семинаристов, которые принимали потом священный сан. Был ещё кружок, организованный о[тцом] Тихоном Андриевским. Этот кружок подвизался в одной из ближайших деревень в специально построенном для этой цели доме часовенного типа.

Мистики.[399 - Так же.] Одна история с павшим в мистицизм рассказана была мне старшим братом. Был у него товарищ – Ваня Флёров.[400 - Флёров Иван Александрович (1880-?) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1900 г. Работал учителем в Ирбитском уезде.] И вот он оказался в состоянии мистического шока, а именно: на основании якобы бывшего ему видения он пришёл к убеждению, что должен тогда-то умереть. Он забросил учение, поговел, причастился и приготовился к смерти, когда наступила, назначенная на эту ночь смерть[401 - Так в тексте.], но, увы,… смерть не пришла. В результате он стал безбожником. Другой случай с мистическим настроением мы наблюдали у нашего товарища – Коли Иваницкого. У него он принял такую форму: куда бы он ни заходил, крестился и шептал молитву. Чем кончилась, в конце концов, эта одержимость мистическая И. – нам не известно.

Библиотекари.[402 - В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.] Была у нас, в семинарии, ученическая библиотека. Она выполняла две функции: снабжала семинаристов учебниками и кое-какими книгами для чтения из беллетристики. Заведывание ею почему-то возлагалось на кого-либо из семинаристов. Когда была основана эта библиотека, мы не знали, знали только, что она обслуживала уже и наших старших братьев. Библиотека мало пополнялась, да и в части беллетристики не пользовалась особенным спросом читателей. В наше время мы больше читали уже новую литературу: Горького, Андреева, Куприна и др. произведения, которых в библиотеке не было.[403 - В семейном фонде Богословских р-973 имеются воспоминания А. Н. Шишёва о подпольной библиотеке семинарии «Подполка» (1963 г.) (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 753, 754) и подпольном общеученическом журнале «Наши Думы» (1964 г.) (Там же. Д. 756).]

Положение библиотекарей-семинаристов во многом напоминало положение регентов семинарского хора: много заботы и труда и всё «за счёт английского короля». Только исключительная любовь к этому делу была спутницей их на этом поприще. Имена их даже и не сохранились в памяти, за исключением последнего – Мухина Владимира Степановича.[404 - В очерке «Полтора года моей жизни и работы в Перми» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор упоминает о В. С. Мухине в период 1914-1916 гг.: «Он же был помощником церковного старосты и звонарём» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 399. Л. 78.Мухин Владимир Степанович (1896-1971) – окончил Пермскую духовную семинарию в 1916 г. «Работал провизором в Перми». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 3. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1278. Л. 154).]

Фирма. Под таким громким названием существовало у нас торговое предприятие Александра Ивановича Хохлова – продажа папирос. Парадоксально, но факт! Теперь, при ретроспективном взгляде, в обратной перспективе, кажется это явление диким, а в те времена казалось совершенно естественным и даже исторически закономерным, так как известен был даже предшественник Х. в этом деле – Собянин, шесть лет владевший этой фирмой и премированный магазином братьев Агафуровых серебряными часами за шестилетнюю покупку в нём гильз и табаку.[405 - В очерке «Черты семинарского быта» в «составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «В те отдалённые времена ([1]900-тые годы) не принято было так обслуживать табакуров, как сейчас, когда папиросы продаются в упаковке пачками с художественными картинками, как, например, нынешние «Казбек»: тут тебе и Кавказ и всадник на коне, а покупали гильзы, скажем, «Катык», табак Кушнерёва и сами «натирали» табак в гильзы, и чтобы он не высыпался, затыкали ваткой. Но не всякому хотелось возиться с этим, когда не дорого можно было купить папиросы готовыми» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 66-66 об.]

Как сделался Х. владельцем фирмы, нам не известно, мы его знали, когда дело было поставлено у него уже на прочные рельсы. Это было, когда он учился уже во втором классе.[406 - Там же: «Не высокого роста, скуластый, с бледным прямо как бы деревянным лицом, холодным взглядом, он ничем не увлекался: ни чтением книг, ни театром, ни, наконец, «смаками» (барышнями), как это было у его товарищей. С какой-то обречённостью он занимался своим «ремеслом» // Там же. Л. 66 об.-67.] В послеобеденные часы, когда все уходили на прогулку в город или в сад, мы видели А. И. за партой втирающим табак в гильзы, вставляющим ватки в мундштуки и складывающим папиросы в парту в штабели, рядом с библией и другими учебниками.[407 - Там же автор уточняет: «У ящика его парты висел массивный замок. Он не старался запрятать своё место среди других парт, а, наоборот, садился за такую парту, к которой удобнее подходить покупателю. Никто его не избирал на это «дело»: он сам себя выбрал, самопроизвольно, как цыплёнок выходит из яйца: купил у него папиросы кто-то первый, сказал другому, а потом, шире-дале потянулись и другие. Так «предприятие» и заработало и работало все шесть лет, которые он учился в семинарии» // Там же. Л. 67-67 об.] Торговля производилась в любое время дня, в перемены и перерывы, когда только появлялся покупатель. Круг покупателей был настолько широк, что иногда через учеников адресовались за покупкой папирос даже преподаватели из молодых. Официально курение в семинарии было запрещено, но не было ни для кого, в том числе и для инспекции, секретом, что многие семинаристы курили, потому что в уборных, которые были одновременно и местом для курения, в часы занятий дым стоял, как говорят, коромыслом. Какие обороты в торговле получались у Х. – это было его гробовой тайной, но надо думать, что гешефт был, иначе он бы этим делом не занимался. Сам А. И. не курил и, вероятно, был глубоко убеждён во вреде курения.

Чеботарь.[408 - В составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора название очерка: «Сапожник».] Он и доныне живёт в Шадринске, был врачом и одновременно занимался и по сие время занимается садоводством, мичуринец[409 - Мичуринцы – последователи биолога и селекционера, создателя многих сортов плодово-ягодных культур Мичурина Ивана Владимировича (1855-1935).], пенсионер. Это – Аркадий Павлович Бирюков. Предприятие его не было коммерческим, а любительским, однако, как говорили, он выполнял не только починочные работы, но и шил новую обувь, имел полный комплект необходимых для этого предметов и даже какую-то простейшую машину.[410 - Бирюков Аркадий Павлович (1892-1969) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1912 г. «Учился в Казанском ветеринарном институте. Ещё в семинарии и потом студентом он занимался дешёвым ремонтом обуви на своих соучеников, имея специальную обувную швейную машину (притом старую), чем и поддерживал своё существование. Из-за материальных затруднений и быть может из соображений избежать мобилизации в действующую армию Бирюков оставил студенческую скамью и поступил священником в с[ело] Шмаково бывшего Шадринского уезда, потом служил в с[еле] Катайском. Под воздействием революционных событий и имея некоторые материальные сбережения, Аркадий Павлович иерейство оставил, решил учиться, поступил на медицинский факультет Пермского университета и в 1925 г. окончил его по специальности педиатрия. Врачебная практическая деятельность Аркадия Павловича проходила в г. Шадринске. В то же время он с большим интересом занимался разведением фруктового сада на усадьбе своего дома. То и другое скоро привлекли к нему внимание горожан. Здесь он вторично женился, первая его жена померла ещё в студенческие годы. А. П. Бирюков один из пионеров зауральского плодо-ягодного садоводства, пропагандист, зачинатель и автор ряда книжек и статей по этой отрасли хозяйства. Он терпеливо размножал, облагораживал и лелеял новые сорта фруктов и ягод, рядом с яблонями, виргинской черёмухой и иргой закладывал опыты по выращиванию винограда, слив, абрикосов. Проводил различные опыты по скрещиванию, например – яблони с шиповником, вывел сорт целебной вишни, действие которой испытал на себе в 1946 г., когда был привезён домой с фронта полуживым. Из выведенных Бирюковым сортов яблок известны: Чехонте, Находка, Шадринское белое, Аркад Бирюкова, Дочь Украины, Зелёнка Бирюкова и др. Десятки сортов яблок, слив, вишни, даже винограда растут теперь во многих колхозных садах и государственных питомниках Зауралья и Сибири. Аркадий Павлович бесплатно рассылал по городам и сёлам страны бесчисленное количество черенков и саженцев. А. П. Бирюков заочно учился в Тимирязевской академии, затем в Мичуринском институте плодоводства. В 1923 г. побывал у И. В. Мичурина, беседовал с ним и имеет его отзыв о своей работе. Встречался с прокладывающими новые пути в развитии садоводства учениками на заседаниях и конференциях научных обществ, пленарных заседаниях Академии Наук, состоял с некоторыми из них в переписке. Начатую диссертацию в 1937 г. он не окончил, т. к. в 1941 г. ушёл на фронт. У него была огромная переписка с его разбросанными почти по всей стране корреспондентами. В пятидесятых годах в «Известиях» о нём сообщалось, что им прочитано шесть тысяч лекций по фруктово-ягодному садоводству в Зауралье и Сибири. К этому он сам добавил, что имеет тридцать пять истинных и верных его последователей по внедрению фруктово-ягодного садоводства в Шадринске – активистов-мичуринцев. Выйдя в 1958 г. на пенсию Аркадий Павлович (персональный пенсионер) продолжал оставаться в теории и на деле ревностным пропагандистом мичуринской мечты – продвинуть к северу, к суровой Сибири и на Урал достижения культурного садоводства. Скончался Аркадий Павлович в 1969 г. в Шадринске, оставив после себя городу заложенный им на общественных началах большой фруктово-ягодный сад, имеющий опытно-показательное значение. Совмещение своей врачебной профессии с любительским садоводством Аркадий Павлович оправдывал убеждением, что врач, тем более сибирский или в Зауралье, должен быть ревностным пропагандистом и зачинателем садоводства в своём крае: фрукты и ягоды помогают победить немало детских болезней, да и у взрослых тоже, вызываемых витаминозом. И он – врач подал личный пример этому». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 1. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1276. Л. 96-98 об.).]

«Шаляпин». Семинарист с этим прозвищем легко поддавался внушению и был даже жертвой этой своей черты характера. Шутники-товарищи подследили, что он иногда пробовал свой голос на бас, и внушили ему, что у него голос имеет все данные для развития до шаляпинского баса. Имя Ф. И. Шаляпина тогда было так прославлено, что само по себе оказывало гипнотизирующее влияние. И вот внушение удалось: объект его всё чаще и чаще стал пробовать свой голос. Бывало так: в вечерние часы вдруг в коридоре у уборной раздавались звуки, грубые, не обработанные, с настройкой на бас, и слушатели безошибочно определяли: это Толя Удинцев настраивает свой голос под Шаляпина. Так ему и присвоена была эта кличка. Позднее нашлись мерзавцы-«товарищи», которые слабость и внушение использовали для издевательств над У. Зная точно, что он в определённый вечер должен написать домашнее сочинение, они передавали ему записку, которой якобы какая-то гимназистка вызывала его на это время на свидание туда-то. Несчастный «Шаляпин» бросал работу, бежал в условленное место, ждал и промёрзший возвращался домой, а затем этим же мерзавцам сообщал о своей неудаче. Финал – двойка за сочинение.

Наши «германы». Они составляли небольшой, замкнутый и сильно законспирированный кружок, перекочёвывающий с одного потайного места на другое, где при свете огарков шла игра в преферанс или вист. До нас, не участников этой организации доносились иногда только отрывистые сведения, вроде того, что однажды было, как большая сенсация шёпотом объявлено: «Вчера Ванька Максимов выиграл двадцать пять рублей». Этот счастливый и по сей день живет в Свердловске в возрасте 75 лет.[411 - В очерке «Черты семинарского быта» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «У них был небольшой замкнутый и сильно законспирированный кружок «избранных». О деятельности его только просачивались иногда отрывочные и явно сильно преувеличенные сведения, которые передавались шепотом, вроде: «Ванька Максимов сегодня выиграл двадцать пять рублей». Речь шла, дай Бог, о какой-нибудь пятёрке или тройке, а молва увеличивала её до двадцати пяти. Он, Иван Яковлевич Максимов, считался лидером кружка, и пылкая фантазия семинаристов охотно придавала ему черты пушкинского Германа, увековеченного в опере «Пиковая дама» П. И. Чайковского. Да и сам он, вероятно, немного подражал оперному Герману, потому что волосы у него всегда были растрёпаны, как у Германа в момент появления его в игорном доме. Кружковцы играли на «интерес» в преферанс и вист где-то около чердака, пользуясь освещением церковными свечками. Эта игра их в стенах семинарии была ничем иным, как продолжением игры в домашних условиях за зелёным столом на вечерах в обществе их же родителей. Излишне было бы искать объяснения этому увлечению картами, задаваться вопросами: как, что, почему? Так повелось: играли деды, играли отцы, играли дети и, увы! этим же грешит теперь и весь род людской, в том числе и наше нынешнее поколение. Деятельность кружка была так законспирирована, что за всё время существования семинарии не было случая, чтобы кто-либо был «исключён» из неё по «картёжному» делу» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 69 об.-70 об.Максимов Иван Яковлевич (1886-?) – сын священника Камышловского уезда. Окончил Камышловское духовное училище в 1908 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1914 г.]

Служители Бахуса. Они появлялись, но быстро исчезали: недрёманое око инспектора быстро их выявляло и удаляло из семинарии.[412 - В очерке «Черты семинарского быта» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Чаще всего это были юноши в начальных классах, которые под влиянием домашних условий занимались выпивкой, … забывали об особенных условиях бытия в стенах учебного заведения и становились жертвами своей неосмотрительности. Так было!» // Там же. Л. 69 об.] Вот из них-то в некоторых случаях рекрутировались псаломщики и диаконы, которые и в будущем продолжали служить тому же богу.

Служители мамоны.[413 - В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора название очерка: «Жрецы мамоны».] Кто из семинаристов в какой-то степени не грешил этим? Недаром же наш б[ывший] инспектор А. П. Миролюбов после своей упорной борьбы за души своих питомцев признал своё бессилие, заявив: «семинария – учреждение не столько воспитательное, сколько питательное». Но в данном случае мы имели в виду не более или менее законный или так сказать нормальный тип человека, обладателя здорового желудка, а гипертрофированный тип чревоугодника. Они были единичными для своего возраста и уникальными. Вот классический образец такого типа: Миша Петров, 17-18 л[ет], так выражал словами свою любовь к голубцам, которые по субботам так аппетитно готовил Кирилл Михайлович – «Сегодня голубцы, ради них можно и двойку получить!!!» Не правда ли афоризм, до которого никогда не смог бы додуматься и незабвенный Кузьма Прутков. Интересна дальнейшая судьба этого новоявленного эпикурейца: за двойки его исключили, а года через два-три после этого он вдруг объявился торговцем-лавочником неподалёку от нашего села, но скоро прогорел и скрылся неизвестно куда. Был он по происхождению из деревенских богатеев, родина у него была где-то около Ирбита, и ходили слухи, что торговцем он сделался благодаря тому, что поживился товарами, которые гужом переправлялись на Ирбитскую ярмарку.

Служители Венеры.[414 - Из очерков «Черты семинарского быта» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний, в «пермской коллекции» – отсутствует. (Там же. Л. 72 об.-73).] Юноши обучались в семинарии в возрасте от 15-16 лет до 20-21 года, т. е. в «опасный возраст». Жизнь в общежитии, а в нём жило большинство, скученность содействовала взаимному влиянию как положительному, так и отрицательному, в данном случае – последнему. Обилие в городе «учреждений», обслуживающих служителей Венеры, конечно, содействовало соблазну. Достаточно сказать, что «учреждение» Парфёныча было всего в квартале от семинарии. Отсутствие сдерживающего мотива для осуществления «этого», как это было у девушек, тоже облегчало вступление на эту стезю: сделай – на лице, или в другом месте следа не останется. И всё-таки, к чести наших юношей, надо сказать, что и в этом отношении были только единицы этих «служителей». Среди них были и теоретики применения «этого». Так, Алексей Иванович Ч., например, утверждал, что в известные моменты он испытывал, что его мозг как бы окутывала какая-то пелена, которая мешала ему усваивать богословские науки, и он отправлялся «туда», в место «злачное», как его называли, и что же? У него получалось просветление ума. Среди них были и жертвы этого поступка: болезнь, которая называлась комбинацией из трёх перьев, а самый результат получения её выражался словом «наварил». Такие (на них указывали пальцами) поступали в распоряжение семинарского эскулапа Вениамина Ивановича Селиванова, о котором шла молва, о том, что он когда-то состоял контролёром организмов «сих падших» жертв общественного строя на счёт предупреждения распространения болезней. Он ругался, но по части сохранения тайны от начальства был «могилой».

Служители Тельпсихоры.[415 - Из очерков «Черты семинарского быта» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора, в «пермской коллекции» – отсутствует. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 73 об.-75).] Кто из юношей, если он по-настоящему был молод, не отдавал дань этой богине? Среди семинаристов были, конечно, и «буки», на что, как известно, как на национальную черту указывала и старуха Изергиль в одноимённом рассказе М. А. Горького. В массе же наши юноши были жизнерадостными и любили танцы. В первые же годы нового столетия проходила у нашей молодёжи перестройка системы танцев на новые «лады». Гросфатер уже, можно сказать, ушёл в архив. Неизвестными оставались полька, вальс, кадриль. В последнюю внедрилось новшество – дирижирование на французском языке, по-прежнему, когда исполнялась кадриль, пол в комнате, где танцевали, содрогался, стёкла в окнах дребезжали, вся масса танцующих «в поте лица» выделывала разные фигуры и всё-таки когда раздавался истошный крик «больше жизни» движение ещё усиливалось, а когда «действо» оканчивалось, то все участники танца вытирали пот с лица. В танце проявлялось какое-то буйство, азарт. И вот на смену ему, этому буйству, стали приходить новые танцы: более спокойные, более ритмичные, более грациозные: па-де-карт, па-д`эспань, па-де-патинер, русско-славянский, полька-бабочка и др. Внедрялись они по двум линиям: некоторые по линии семинарии, а другие по линии епархиального училища. Как это делалось по первой линии? Всегда находились пионеры того или другого танца, которые охотно передавали своё искусство другим. Инициативу брали на себя старшие – женихи. В большую перемену вечерних занятий объявляли: «ребята, в зал на танцы!» И здесь, где в комнате на потолке изображены были четыре евангелиста и расписан текст из евангелия Иоанна Богослова, происходило разучивание новых танцев под пение, например, па-де-патинер под пение «Шуми, Марица…» А потом «это» переносилось уже домой, в деревню, причём под видом, изысканной манеры обращения: например, какой-нибудь деревенской красавице со словами: «разрешите Вас ангажировать на тур вальса?», а красавица, скромно потупив очи, отвечает: «я не умию и при том потию». Как не вспомнить при этом сатиры бессмертного Фонвизина!»

Любители бальнеологии.[416 - В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора название очерка: «Увлечение бальнеологией».] Были и такие. Русский человек, говорят, издревле любил попариться, да не кое-как, а, как говорится, отвести душеньку. У нас были любители париться, причём в печь вливали не воду, а квас, чтобы получился особый аромат. Вот уж действительно как к этому не сказать: «Куда на выдумки природа торовата!!»

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 110-119 об.

*Название очерка – из «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» – «Портреты-миниатюры отдельных семинаристов».




Обязанности семинаристов по выполнению религиозного культа*


Ежедневные обязанности: молитвы и песнопения в церкви перед уроками и перед сном, в классах – перед каждым уроком и по окончании его – молитвы; в столовой – перед едой и после неё.

Периодические обязанности: присутствие за богослужениями – всенощной и обедней по воскресеньям и во все праздники. Постование и говение на первой неделе великого поста и на страстной неделе. По средам и пятницам великого поста присутствие на литургиях «преждеосвящённых даров» за счёт сокращения уроков. В церкви семинаристы всегда стояли в рядах по указанию инспектора и под надзором его и его помощников.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 82-82 об.

*Из очерков «Черты семинарского быта» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора, в «пермской коллекции» – отсутствует.




Свободное планирование рабочего времени на уроках*


На уроки отводился час на каждый предмет, но на самом деле уроки продолжались по 45-50 минут: вошло в обычай, что учителя перед уроком 10 или 15 минут прогуливались по коридору, мотивируя это тем – дескать, надо дать ученикам время повторить урок. В средине же уроков – между вторым и третьим часом – после звонка на урок учителя приступали только к чаю и завтраку. Времена были патриархальные.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 81-81 об.

*Из очерков «Черты семинарского быта» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора, в «пермской коллекции» – отсутствует.




Семинарское вече


Событие это было чрезвычайное и уникальное. В течение одного учебного года, если не ошибаюсь – 1907-1908[417 - В очерке «Семинарское вече» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора – 1903 или 1904 (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 84).] – в общежитии семинарии объявился и действовал «вор-воробей». То одна, то другая вещь пропадала – из верхней одежды, из обуви, часы и прочее и, несмотря на повышенную бдительность всего коллектива, вор был не уловим. Кого-кого только не подозревали в этом, подвергали усиленному за ним наблюдению – нет, вор был неуловим.

Наступил последний день экзаменов в первом классе, на завтра ученики этого класса должны были покинуть общежитие. Двум семинаристам, жертвам вора, пришла в голову мысль устроить ловушку для вора с приманкой. Ночью они прикинулись спящими, положив карманные часы к одной койке на виду. И вот в полночь «рыбка клюнула»: воришка взял часы и, заметив, что его выследили, обратился в бегство. Маршрут его был вдоль коридора III этажа, спуск на II этаж по западной лестнице и подъём на III этаж по центральной лестнице, а в конце – скрыться на кровати под одеялом. Он стремительно пробежал по этому маршруту и успел спрятаться под одеяло, но преследование было тоже по пятам… и вор, как говорится, был прижат к стене. Сердцебиение и испуг не удалось скрыть, а потом под тюфяком были обнаружены и часы.

Наутро весть о поимке воришки разнеслась по семинарии, и объявлено было общее собрание семинаристов для разбора дела. И тут нашим глазам представился первоклассник, успевший благополучно сдать все экзамены и готовившийся в этот день поехать домой на каникулы. Он оказался сыном священника из Чердынского уезда, которому родители часто присылали деньги на мелкие расходы, но этого казалось ему мало, и он стал воровать. Медленно, шаг за шагом, он раскрывал картину своей деятельности за год. Оказалось, что им совершено было до десяти краж. На вопрос: куда он девал эти вещи, он сказал: часть уносил на толкучку, а часть сдавал в ломбард. Следствие проводилось без участия администрации, и вече постановило довести об этом до сведения инспектора. Семинарист был исключён из семинарии. Нужно сказать, что возмущение этим проступком было великое, особенно со стороны бесчестия, позора для семинарии, и поэтому и решение было принято суровое. Воровство было изжито.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=51864364) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Иннокентий (Коровин Яков Максимович) (1778-1840) – сын пономаря. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1804 г. Преподаватель греческого языка в Пермской духовной семинарии в 1805-1813 гг. Архимандрит Соликамского Свято-Троицкого монастыря в 1813-1818 гг. Преподаватель истории и инспектор Пермской духовной семинарии в 1818-1824 гг. Епископ с 1827 г., архиепископ с 1832 г. Архиепископ Волынский в 1832-1840 гг.




2


Иона (Капустин Ипполит Леонтьевич) (1790-1867) – сын протоиерея г. Камышлова. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1808 г. Преподаватель Пермской духовной семинарии в 1809-1818 гг. Магистр богословия Московской духовной академии 1824 г. Инспектор Пермской духовной семинарии в 1825-1829 гг. В монашестве с 1826 г., иеромонах, архимандрит с 1829 г. Ректор Пермской духовной семинарии в 1829-1830 гг. Епископ Екатеринбургский, викарий Пермской епархии в 1846-1859 гг.




3


Палладий (Пьянков Павел Георгиевич) (1816-1882) – сын протоиерея г. Оханска. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1834 г. Кандидат богословия Московской духовной академии 1840 г., магистр богословия 1841 г. Священник с 1844 г., иеромонах с 1846 г., архимандрит с 1854 г. Ректор Пермской духовной семинарии в 1854-1860 гг. Епископ Олонецкий и Петрозаводский в 1877-1882 гг. Духовный писатель.




4


Аркадий (Ершов Александр Павлович) (1878-1937) – сын священника г. Красноуфимска. Окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1901 г. Священник с 1902 г., протоиерей, архимандрит. Епископ Кунгурский в 1924-1929 гг. Архиепископ с 1935 г. Священномученик Русской Православной Церкви.




5


Пьянков Георгий Антипович (ок. 1779-1858) – один из первых выпускников Пермской духовной семинарии 1802 г. Священник с 1802 г., протоиерей с 1820 г. Служил в г. Оханске.




6


Луканин Александр Матвеевич (1821-1889) – сын пономаря Осинского уезда. Окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1842 г. Священник с 1842 г., протоиерей с 1862 г., благочинный. Редактор «Пермских епархиальных ведомостей» в 1879-1889 гг. Председатель Пермского епархиального училищного совета в 1884-1889 гг. Духовный писатель, археолог и историк.




7


Попов Евгений Алексеевич (1824-1888) – сын священника г. Красноуфимска. Окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1844 г. Священник с 1844 г., протоиерей с 1869 г. Духовный писатель и общественный деятель. Основатель просветительского братства святителя Стефана Великопермского.




8


Никитин Иоанн Алексеевич (1842-1918) – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1862 г. Регент архиерейского хора в 1868-1871, 1874-1875, 1883-1894 гг. Протоиерей Мотовилихинской Свято-Троицкой церкви в 1902-1906 гг., Пермского Спасо-Преображенского кафедрального собора в 1906-1918 гг.




9


Флоринский Василий Маркович (1834-1899) – сын диакона Владимирской губернии. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1853 г. и С.-Петербургскую медико-хирургическую академию в 1858 г. Доктор медицины 1861 г. Известный врач, этнограф и археолог.




10


Макушин Пётр Иванович (1844-1926) – сын причетника Оханского уезда. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1863 г. Обучался в С.-Петербургской духовной академии. Деятель народного просвещения в Сибири.




11


Попов Александр Степанович (1859-1906) – сын священника Верхотурского уезда. Обучался в Далматовском духовном училище в 1868-1870 гг., окончил Екатеринбургское духовное училище по 1-му разряду в 1873 г., 4 класса Пермской духовной семинарии в 1877 г. Кандидат физико-математических наук С.-Петербургского университета 1882 г. Преподаватель кафедры физики С.-Петербургского университета. Преподаватель физики, математики и электротехники в Минном офицерском классе в Кронштадте, преподаватель физики в Техническом училище Морского ведомства в Кронштадте в 1890-1901 гг. Почётный инженер-электрик 1899 г. Профессор физики Императорского Электротехнического института в 1901-1905 гг., ректор в 1905-1906 гг. Изобретатель радио.




12


Карташёв Антон Владимирович (1875-1960) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1894 г. Кандидат богословия С.-Петербургской духовной академии 1899 г. Последний обер-прокурор Святейшего Синода и министр исповеданий Временного правительства в 1917 г., обеспечивший передачу церковной власти Поместному собору Русской Православной Церкви 1917-1918 гг.




13


Верхоланцев Владимир Степанович (1879-1947) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1901 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1905 г. Окончил историко-филологический факультет Пермского государственного университета в 1922 г. Пермский педагог и краевед.




14


ВЧК – Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете Народных Комиссаров РСФСР.




15


Прежняя Пермская духовная семинария располагалось по адресу: Кунгурская ул. (Комсомольский проспект), 1. В 1930-2000-х гг. в здании бывшей семинарии размещалось Пермское высшее военное командно-инженерное училище ракетных войск и артиллерии (ВКИУ). Здание было капитально реконструировано (надстроены 2 этажа, перестроены: правое крыло со стороны ул. Монастырской (Орджоникидзе) и левое крыло со стороны ул. Набережная (Окулова), внешне изменён облик в формах конструктивизма с переходом к сталинскому классицизму). В настоящее время здание превращено в офисные центры «Бажов» и «Садко». Современная Пермская православная духовная семинария располагается по адресу: шоссе Космонавтов, 185.




16


Иероним (Лаговский Иоанн Евгеньевич) (1827-1884) – сын священника Костромской губернии. Окончил Костромскую духовную семинарию в 1849 г. Магистр богословия С.-Петербургской духовной академии 1853 г. Преподаватель логики и психологии в Пермской духовной семинарии в 1853-1858 гг., 1861-1868 гг. Священник с 1856 г., протоиерей с 1858 г. Ректор Пермской духовной семинарии в 1868-1879 гг., архимандрит с 1874 г. Член С.-Петербургского духовно-цензурного комитета с 1879 г. См. Лаговский И. Е., прот. Открытие Пермской семинарии и история ее до преобразования, бывшего в 1818 г. Пермь,1867-1868 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 581; Лаговский И. Е., прот. История Пермской семинарии после преобразования, бывшего в 1818 г. Пермь, 1870-1873 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 583; Иероним (Лаговский), архим. История Пермской семинарии после преобразования, бывшего в 1840 г. Пермь, 1874-1877 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 582; Иероним (Лаговский), архим. История Пермской духовной семинарии. Изд. свящ. И. Шестакова. Екатеринбург, 1900 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 588.




17


Новиков Николай Николаевич (1875-1943) – сын мещанина г. Перми. Окончил Пермскую мужскую гимназию в 1893 г. Кандидат С.-Петербургской духовной академии 1897 г. Преподаватель русского и церковно-славянского языков в Пермском духовном училище в 1897-1898 гг. Преподаватель литургики, гомилетики и практического руководства для пастырей в Пермской духовной семинарии в 1898-1906 гг. Преподаватель еврейского языка в Пермской духовной семинарии в 1899-1903 гг. Преподаватель Закона Божия в Пермской Мариинской женской гимназии в 1900-1901 гг. Редактор «Пермских епархиальных ведомостей» в 1900 г. Член и архивариус Пермской учёной архивной комиссии. См. «Историческая записка о Пермской духовной семинарии (1800-1900)». Екатеринбург, 1900; «Очерки по истории Пермской духовной семинарии со времени преобразования её по уставу 1867 г. Пермь, 1900-1902 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 587; «Роль Пермской духовной семинарии в изучении прошлого Пермского края (краткий очерк)» Труды Пермской учёной архивной комиссии. Пермь, 1901. Вып. 4. // ГАПК. Ф. печ. изд. № 520.




18


Седых Николай Павлович (1862-1917) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1883 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1887 г. Преподаватель пения в Пермском духовном училище с 1888 г., затем делопроизводитель, бухгалтер, старший ревизор в Пермском губернском акцизном управлении. Библиофил, краевед. Автор «Очерков истории Пермской духовной семинарии за 1877-1884 гг.». Пермь, 1915.




19


Шестаков Иаков Васильевич (1858-1918) – сын священника Пермского уезда. Окончил Пермское духовное училище по 1-му разряду в 1873 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1879 г. Преподаватель в сельских школах в 1879-1887 гг. Священник в 1887-1899 гг. Писатель, краевед, строитель церквей и основатель монастырей. Член Пермской учёной архивной комиссии. Составитель «Юбилейной памятной книги для духовенства». Пермь, 1899 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 593; «Краткого исторического очерка столетия Пермской епархии (1799-1899)». Пермь, 1899 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 553; «Справочной книги всех окончивших курс Пермской духовной семинарии». Пермь, 1900 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 595. В нач. 1900-х гг. создал собственное издательство «Кама». С 1909 г. постоянно проживал в г. С.-Петербурге, работал в цензурном комитете Святейшего Синода. В 1917 г. вернулся в г. Пермь. Убит большевиками. Священномученик Русской Православной Церкви.




20


Горовой Ф. С. Революционно-демократическое движение в Пермской губернии в 60-х гг. XIX в. Молотов, 1952 // ГКБУ «ГАПК». Ф. печ. изд. № 26954; Шилов А. В. Н. П. Седых как исследователь истории Пермской духовной семинарии // Страницы прошлого. Пермь, 1999. Вып. 2; Калинина Т. А. Педагоги и ученики Пермской духовной семинарии // Путь в историю, пути истории. Пермь, 2002. С. 101-110 // ГАПК. Ф. печ. изд. № 41606; Перескоков Л. В. Памятник истории «Пермская духовная семинария»: жизнь после смерти // Пермский дом в истории и культуре края. Выпуск 3, Пермь, 2010; Нечаев М. Г. Культурное «гнездо» российской провинции: библиотека Пермской духовной семинарии // Смышляевский сборник: исследования и материалы по истории и культуре Перми. Вып. 5. Пермь, 2013. С. 28-50.




21


Марченко А. Н., прот. «Сто лет под покровом Пресвятой Богородицы. Русская Православная Церковь и Пермский Университет в прошлом и настоящем». Пермь, 2016. С. 8-10.




22


Евлогий (Георгиевский) (1868-1946) – митрополит, управляющий приходами Русской Православной Церкви в Западной Европе. Автор воспоминаний «Путь моей жизни». Париж, 1947, Москва, 1994.




23


Из автобиографических очерков В. А. Игнатьева «Петя Иконников» («Учение Пети Иконникова в Пермской духовной семинарии»). ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 723. Л. 48-67 об.




24


Амвросий (Гренков) (1812-1891) – иеромонах Оптиной пустыни. Почитался при жизни как старец. Прообраз старца Зосимы в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы».




25


Евлогий (Георгиевский). «Путь моей жизни». («Глава 8. Инспектор семинарии».). М., 1994.




26


Никитин Андрей Алексеевич (1837-после 1917) – окончил Пермскую духовную семинарию в 1860 г. Протоиерей Успенского собора Пермского Успенского женского монастыря в 1901-1916 гг., духовник градо-Пермского духовенства.




27


Протоиерей Иоанн Алексеевич Никитин был родом из села Покчи Чердынского уезда. Автор в своих воспоминаниях называет протоиерея И. А. Никитина своим дедушкой или дядей, по всей видимости, он приходился В. А. Игнатьеву двоюродным дедом.




28


«с внешним миром в масштабе всего государства и дальше». (Примеч. автора).




29


Царевский Алексей Александрович (1855-?) – сын протоиерея Тамбовской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1878 г. Профессор кафедры славянского языка, палеографии и истории русской словесности Казанской духовной академии. Русский писатель и богослов. См. Часть IV. «Казанская духовная академия начала XX века».




30


Автор имеет в виду, не имевшего на самом деле отношения к горнозаводским Демидовым пермского купца Демидова Петра Демидовича (ок. 1833-1902), который в течение 25 лет состоял церковным старостой семинарской церкви. См. «Чествование ктитора церкви Пермской духовной семинарии Петра Демидовича Демидова» // «Пермские епархиальные ведомости». 1899. №22 (16 ноября) (отдел неофициальный). С. 518–527; «Пётр Демидович Демидов. Некролог». // «Пермские епархиальные ведомости». 1902. №43 (16 ноября) (отдел неофициальный). С. 547–549.




31


В очерках «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор относит воспоминания о перевозке надгробного памятника (гранитный камень) к 1908 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 13 об.-14 об.).




32


Кобяк Георгий Игнатьевич (1864-1918) – потомственный дворянин, предприниматель, изобретатель, редактор официальной части газеты «Пермские губернские ведомости» в 1896-1909 гг. Почётный гражданин Перми.




33


Имеется в виду священно- и церковнослужители, духовенство.




34


Речь идёт о торжественной церемонии встречи гроба Кобяка Константина Георгиевича (1897-1916), умершего от тяжёлого ранения на войне, сопровождения гроба для отпевания в Рождество-Богородицкую церковь (угол ул. Покровской (Ленина) и Оханской (Газеты «Звезда») и погребения на кладбище Спасо-Преображенского кафедрального собора.




35


Мешков Николай Васильевич (1851-1933) – известный российский купец, меценат, общественный деятель, основоположник высшего образования на Урале, предприниматель, спасший Пермскую губернию от голода и обеспечивший транспортную открытость Перми.




36


Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста) в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Здание в александровском стиле с садиком, устроенным на искусственном возвышении» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 11 об.

Особняк Мешкова с 2007 г. – здание Пермского краевого музея.




37


Там же: «На горе в двух-этажном каменном доме была почта. В этом доме некогда жил в ссылке М. М. Сперанский, о котором А. С. Пушкин написал: «Сперанский – любитель царский, но облик у него семинарский» // Там же. Л. 11 об.

Здание Пермской почтово-телеграфной конторы (в начале XIX века – дом купца Попова) находилось на углу улиц Монастырской и Обвинской (25-е Октября).




38


Комплекс зданий в административном центре Пермской епархии, в который входили Архиерейский дом (угол ул. Монастырской и Кунгурской (Комсомольский пр.)) и служебные дома на ул. Набережной (Окулова).




39


«в период навигации». (Примеч. автора).




40


Вставка И. С. Богословского.




41


«Автор пропустил – пристань пароходства Курбатова (самое восточное по месту). Не указал, что пароходства Каменских, Любимова имели по две пристани. Не указал пристань Ржевина (Верхнекамского п[ароходств]-ва), Мешкова, Истомина и Беклемышева». (Замечание И. С. Богословского).




42


В очерке «Кама» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «В старой Перми пароходство на Каме было в руках частных кампаний: Самолёт, братьев Каменских, Любимовых и Тупицыных. Пристани их начинались от ст. Пермь I и простирались до «Козьего загона». Пассажирские и товаро-пассажирские пароходы ходили по маршруту Пермь-Казань-Нижний Новгород. Это была главная линия. Первоначально пароходы были двухколёсные, а потом стали появляться и винтовые. На них места для проезда были расположены: на нижнем этаже – III класса, а на верхнем – втором – II и I класса. Каюты были общие, двухместные и одноместные. На пароходах имелись гостиные комнаты в носовой и кормовой частях II этажа. Наиболее комфортабельными были пароходы Любимовых» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 56 об.-57.




43


Так в тексте. В очерке «Об «очарованной» душе и «неосуществлённой месте…» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: в 1930 г.




44


Нежданова Антонина Васильевна (1873-1950) – русская и советская оперная певица (лирико-колоратурное сопрано), педагог. Народная артистка СССР (1936). Доктор искусствоведения (1944).




45


«Голубиная книга» – сборник восточно-славянских народных духовных стихов конца XV-начала XVI вв., в вопросах и ответах которого даются сведения о происхождении мира, людей, сословий, сведения географические, естественно-научные и другие.




46


Сибирская улица.




47


Пермская губернская управа на углу ул. Большой Ямской (Пушкина) и Сибирской. В настоящее время – здание Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета.




48


1) Александровская женская гимназия на углу ул. Большой Ямской (Пушкина) и Сибирской. В настоящее время – Гимназия № 11 им. С. П. Дягилева. 2) Частная женская гимназия Барбатенко на углу ул. Сибирской и Пермской (Кирова). В настоящее время – школа № 21.




49


Пермская мужская классическая гимназия на углу ул. Петропавловской и Сибирской. В настоящее время – корпус Пермского государственного медицинского университета.




50


Пермская публичная библиотека на углу ул. Большой Ямской (Пушкина) и Сибирской. В настоящее время – здание Центральной городской библиотеки им. А. С. Пушкина.




51


В настоящее время – Пермский академический театр оперы и балета.




52


Дом губернатора на углу ул. Екатерининской и Сибирской.




53


Дом Благородного собрания на углу ул. Вознесенской (Луначарского) и Сибирской.




54


В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «На Сибирскую улицу одной стороной выходило массивное двухэтажное каменное здание мужской гимназии, памятное автору сего по работе преподавателем в нём в августе 1915 г. по февраль 1916 г. Когда в гимназии заканчивались уроки, то около неё всё принимало серый цвет: и улицы, прилегающие к гимназии, и площадка, где были старинные торговые ряды. Здесь было старинное приземистое мрачное здание, в котором был ломбард, а из магазинов был весь в золотистом блеске магазин Харитонова с разной церковной утварью. За этим зданием, между ним и зданием банка зимой устраивался каток, на котором по вечерам играла музыка. Он же служил для молодёжи местом свиданий» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 28 об.-28 об.




55


В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Полицейское управление как-бы притаилось у самого сердца города, всегда готовое схватить преступника и увлечь его в свои недра. Отсюда в преддверии ещё революции 1905 г. выезжал на тройке полицеймейстер Кокорин, и смело врезался прямо в толпу. Так было однажды, когда около театра был митинг. Как тогда ни та, ни другая сторона ещё не распознали в себе взаимных политических врагов, и все события принимали какую-то наивную форму. Позднее, во время революции, отсюда выезжал ещё на двуколке (в шарабане) на гнедом рысаке полицеймейстер Церешкевич, грузный мужчины с пышными усами, а его окружали при выезде низшие чины. Сколько и печальных и курьёзных случаев было связано с этим местом! Бывало, вдруг запоёт кто-либо у театрального скверика «Вставай проклятьем заклемённый», сейчас же бежит околоточный со словами: «Кто здесь пел о свободе?» Ловкач отвечает: «Я пел о свободе, но в уме держал: в пределах законности» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 16 об.-17 об.




56


Наумов Александр Петрович (1862-?) – Пермский губернатор в 1903-1905 гг. 18 октября 1905 г. после объявления манифеста о предоставлении гражданских свобод толпа железнодорожных служащих и мотовилихинских рабочих выдвинула требование об освобождении всех политических заключённых. Губернатора А. П. Наумова заставили пойти вместе с толпой к тюрьме.




57


Гостиница «Королёвские номера» на Сибирской улице. Из здания этой гостиницы в ночь с 12 на 13 июня 1918 года тайно были похищены и увезены на расстрел Великий Князь Михаил Александрович и его секретарь Брайан Жонсон.




58


В настоящее время ул. Куйбышева.




59


Пожарная часть с каланчой на углу ул. Торговой (Советской) и Красноуфимской (Куйбышева).




60


«Непосредственно под горой полукругом (у каменной стены) располагался длинный ряд мясных лавок, а от них через дорогу – деревянные ряды лавок с рыбой и разнообразными продуктами». (Примеч. И. С. Богословского).




61


Имеется в виду Чёрный рынок, в настоящее время территория Сквера уральских добровольцев. В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «В рыбных рядах весь воздух был пропитан солёной рыбой, как у Астрахани, когда подъезжаешь к ней на пароходе. Тут же на земле под открытым небом стояли «садки» с живой рыбой – стерлядью и пр. Продавцы, большею частью женщины, ходили в грязных замусоленных фартуках. Мухи тучами облепляли «товары». На славе среди рыбных «купцов» была Шварёва, у которой дочь была певица и училась в консерватории» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 47-47 об.




62


Там же: «В бакалейных лавках по стенам висели крендели, в коробах пряники, изюм, урюк и пр. Весной – яблоки, виноград. Всё это в открытом виде; незащищённые ни от пыли, ни от мух «товары» были явно в антисанитарном состоянии. Мимо лавок то в том, то в другом направлении проходили люди, толкая друг другая, ворча, бранясь, хулиганя. Старая Русь и осколок её – старая Пермь.

Во время Первой мировой империалистической войны в одном из складских помещений по этой улице существовал негритянский театр, организованный группой захваченных войной в России камерунских негров. Они демонстрировали национальные танцы и пели песни. Среди них была одна негритянка с русыми волосами, которую они выдавали за королеву своего рода // Там же. Л. 47 об.-48.




63


Пермский окружной суд на углу ул. Вознесенской (Луначарского) и Красноуфимской (Куйбышева). В настоящее время административное здание Пермского государственного медицинского университета.

В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «На этой же улице, ближе к южному концу её было мрачное массивное здание Окружного суда, а на конец улицы выходила знаменитая Александровская больница. Южнее была расположена целая колония домов для умалишённых и пастеровская станция, памятная для меня тем, что в … году в ней получила профилактические прививки от бешенства вся наша семья по поводу пользования молоком от бешеной коровы. В одном из зданий колонии для умалишённых устраивались вечера для них, на которые получали приглашение и некоторые частные лица» // Там же. Л. 48 об.

Александровская больница находилась на ул. Большой Ямской (Пушкина), 85. В настоящее время здание Пермской краевой клинической больницы.




64


Имеется в виду Свято-Троицкая единоверческая церковь в г. Перми на месте современного здания Пермского национального исследовательского политехнического университета.




65


Имеется в виду Сенной рынок на месте современной Октябрьской площади.




66


В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «На Красноуфимской улице, в северной её части, находился (и теперь существует) знаменитый пермяковский год [так в тексте – ред.], который по фасаду занимал целый квартал. Здесь была контрольная палата и много частных квартир, в одной из которых я в течение двух недель жил на квартире у Корчемкиных. На северо-западном углу была кондитерская Шипиловского» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 48.

Квартира Корчемкиных – место жительство автора в 1902 г. (в период от прибытия в Пермь, сдачи вступительных экзаменов и до поступления в Пермскую духовную семинарию).

Там же: «За Красноуфимской улицей, параллельно с неё, шёл длинный ряд улиц, которые на севере были на горе, а продолжались после спуска с горы на равнине. Здесь был (и теперь ещё сохранился) район двухэтажной деревянной Перми. На западной границе города находился женский монастырь. Этот район города известен был мне по двум причинам: здесь когда-то у самой южной окраины жила наша тётушка, к которой время от времени я ходил в гости» // Там же. Л. 49 об.-50.




67


В настоящее время – Комсомольский проспект.




68


Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Надзор за порядком во время революции здесь вели донцы верхом на лошадях с пышными прядями волос, выбивавшихся из-под шапок, а потом ингуши верхом под широченными бурками, причём если они замечали какой-либо непорядок, то подъезжали и слегка поколачивали кнутом по плечу» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 46 об.




69


Далее пропущены весьма краткие очерки автора «Опера», «Драма», «Концерты, лекции», «Кинотеатры», «Цирк», «Музей», т. к. информация в них более подробно излагается автором в очерке «Любимые места прогулок пермских семинаристов» (см. ниже).




70


Кроме Пермской мужской классической гимназии – вторая мужская гимназия на углу ул. Торговой (Советской) и Красноуфимской (Куйбышева) и частная мужская гимназия Циммерман на углу ул. Вознесенской (Луначарского) и Соликамской (Горького).




71


Кроме Александровской женской гимназии и частной женской гимназии Барбатенко – Пермская Мариинская женская гимназия на углу ул. Петропавловской и Обвинской (25 октября). В настоящее время – здание Пермской государственной сельскохозяйственной академии. Автор не упомянул частную женскую гимназию Зиновьевой на углу ул. Пермской (Кирова) и Оханской (Газеты «Звезда») и женскую гимназию им. И. С. Тургенева на углу ул. Большой Ямской (Пушкина) и Вознесенской (Луначарского).




72


Алексеевское реальное училище на ул. Вознесенской (Луначарского). В настоящее время – здание Пермского авиационного техникума.




73


Пермская женская учительская семинария на углу ул. Торговой (Советской) и Кунгурской (Комсомольский пр.).




74


Пермское епархиальное женское училище на углу ул. Петропавловской и Соликамской (Горького). В настоящее время – здание Пермского государственного хореографического училища.




75


В советское время бывшая Соборная площадь между зданием Пермской художественной галереи (бывший кафедральный собор) и зданием Пермского высшего военного командно-инженерного училища ракетных войск и артиллерии (бывшее здание Пермской духовной семинарии) была превращена в сквер им. Д. Н. Мамина-Сибиряка. В 2007 году здание Пермского краеведческого музея (бывший Архиерейский дом) было передано Пермской епархии, а музею передано здание Дома Мешкова. В 2009 г. скверу им. Д. Н. Мамина-Сибиряка было возвращено историческое название Соборная площадь, а в 2011 г. на ней установлен памятник святителю Николаю Чудотворцу, в том же году здание бывшего кафедрального собора передано Пермской епархии.




76


Пазовский Арий Моисеевич (1887-1953) – советский дирижёр, народный артист СССР.




77


Кушелевский Борис Павлович (1890-1976) – учёный, терапевт, доктор медицинских наук, профессор.




78


Василенко-Левитон Мария Львовна (1856-1948) – певица, организатор частной школы по постановке голоса.




79


Мельников-Печерский Павел Иванович (1819-1883) – русский писатель, публицист, этнограф-беллетрист.




80


Решетников Фёдор Михайлович (1841-1871) – русский писатель.




81


Шишонко Василий Никифорович (1831-1889) – пермский медик, педагог и краевед.




82


Остроумов Иван Григорьевич (1861-1939) – окончил Пермскую духовную семинарию в 1880 г. Хранитель Пермского научно-промышленного музея.




83


Смышляев Дмитрий Дмитриевич (1828-1893) – земский деятель, историк-краевед.




84


Имеется в виду Загородный сад, в настоящее время Парк культуры и отдыха им. Горького.




85


Имеется в виду Театральный сквер около Оперного театра и Мариинской женской гимназии.




86


Пермский пересыльный замок. В настоящее время – СИЗО № 1 ГУФСИН РФ по Пермскому краю.




87


Имеется в виду Тюремный сад. В настоящее время – Сад декабристов.




88


«Козий загон» – прежнее название Набережного сада, который в настоящее время называется Решетниковским – стоит памятник Ф. М. Решетникову». (Примеч. автора).




89


Слудская площадь – площадь на горе Слудке около Свято-Троицкой (Слудской) церкви.




90


Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Я обычно направлялся в сторону Слудской церкви, проходил по окраине церковной площади мимо речного училища, затем спускался с горы по лестнице со многими ступеньками и проходил шесть или семь кварталов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 49 об.

Пермское речное училище находилось на ул. Ирбитской (Матросова), 9 и действовало в 1913-1919 гг.




91


Ракшинский Василий Иванович – ветеринарный врач, проживал по адресу ул. Вознесенская (Луначарского), 90.

Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «К Ракшинским я ходил по такому маршруту: по Красноуфимской улице до толкучки, поворачивал направо и проходил пять или шесть кварталов, потом – один квартал налево. Дом стоял у самых казарм, которые были на окраине города. Я был ментором девочки-гимназистки 13 л[ет] и мальчика-гимназиста 11-12 лет. Работал за пансион около года» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 50.




92


Там же: «Вторую половину года жил на квартире неподалёку от Феодосиевской церкви. Хозяин дома Константин Антонович Удинцев, б[ывший] семинарист, работал в Управлении железной дороги. Дом стоял внутри двора, был очень удобен для конспирации, и в нём одно время жил революционер Сергеев (Артём). Теперь на этом доме есть мемориальная доска, свидетельствующая об этом событии. Жили мы здесь трое семинаристов коммуной: сами покупали себе продукты, а хозяйка нам готовила обеды и стирала бельё. Я жил на заработок по линии репетиторства, а на занятия со своими подшефными ходил далеко на Слудскую площадь. Таким образом, мне этот район города и стал знакомым, можно сказать изученным. В соседях с нами жили Богословские, мои друзья» // Там же. Л. 50.




93


statusquoante – по-латински положение дел, которое было раньше.




94


«При описании знатных людей г. Перми автор не упомянул многих выдающихся людей, получивших образование в Перми, очевидно автор спешил закончить свой очерк. Побывав в 1960 г. в Перми автор не смог в течение одного дня увидеть всех перемен в городе. В тексте, по просьбе автора, сделаны некоторые замечания, дополняющие описанную картину. Автору 76 лет, что допускает некоторые пропуски в описании, сделанном по памяти…» (Примеч. И. С. Богословского).




95


Хомяков Алексей Степанович (1804-1860) – русский поэт, художник, публицист, богослов, философ.




96


«Александр Николаевич Юрьев». (Примеч. автора).




97


Светилин Александр Емельянович (1842-1887) – русский логик, профессор С.-Петербургской духовной академии. Автор «Учебника логики», наиболее распространённого в учебных заведениях дореволюционной России.




98


Страхов Николай Николаевич (1828-1896) – русский философ, публицист, литературный критик. Автор книг: «Мир как целое» (1872), «О вечных истинах» (1887), «Философские очерки» (1895), в которых высшей формой познания считал религию, критиковал современный материализм.




99


Шопенгауэр Артур (1788-1860) – немецкий философ.




100


Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770-1831) – немецкий философ.




101


По книге для классного и домашнего чтения в сельских народных школах А. Г. Баранова «Наше родное».




102


Смирнов Александр Иванович (1884-?) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1904 г. «После окончания семинарии поступил в Казанский ветеринарный институт и пел в одном из Казанских хоров» (из очерка «Семинаристы-певцы» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора) // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 102 об.




103


В очерке «Кама» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Зыкина! // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 63 об.




104


Лбов Александр Михайлович (1876-1908) – известный террорист и экспроприатор времён первой русской революции 1905-1907 гг.

Ринальдини Ринальдо – атаман разбойников, персонаж романа немецкого писателя Кристиана Августа Вульпиуса (1762-1827).




105


В очерке «Кама» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеются впечатления автора во время проплытия на пароходе от городов: Чистополя, Елабуги, Камбарки, Сарапула и Оханска. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 63 об.-64).




106


В очерке «Теченское житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «из-за недостатка топлива».




107


Имеется в виду территория будущего города Березники, основанного путём объединения старых промысловых сёл Лёнва, Веретия, Зырянка и Дедюхин.




108


В очерке «Кама» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний: «Спасибо тебе, многоводная Кама, за много, много радости и счастливых переживаний, которые ты щедро дарила нам в юношеские годы и в пору возмужания. Ты навсегда осталась в триаде – Пермь, Кама, семинария, – которая определила счастливый период нашей жизни» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 64 об.




109


Сергеев Фёдор Андреевич (1883-1921) – русский революционер и советский политический деятель, известный под псевдонимом Артём. Возглавлял Пермской комитет РСДРП, был арестован и сидел в Пермской тюрьме.




110


Церковь (домовая) Иоанна Богослова при Пермской духовной семинарии.




111


См. очерк «Черты семинарского быта» («Библиотекари»). Более подробных сведений о фундаментальной и ученической библиотеках семинарии в текстах воспоминаний автора не имеется. После закрытия Пермской духовной семинарии в 1918-1919 гг. все книги были конфискованы, часть книг утеряна, сохранившиеся книги в течение нескольких лет были разделены по библиотекам Пермского госуниверситета, областного архива, областного музея, педагогического и медицинского институтов. В ГКБУ «ГАПК» в фонде 63 «Пермская духовная семинария» имеются каталоги фундаментальной и ученической библиотек Пермской духовной семинарии (ГАПК. Ф. 63. Оп. 1. Д. 19, 20, 57, 59, 60).




112


Добронравов Константин Михайлович (1853-1933) – протоиерей, сын священника Нижегородской губернии. Кандидат богословия С.-Петербургской духовной академии 1880 г. В 1880-1883 гг. помощник смотрителя Соликамского духовного училища; в 1883-1889 гг. – смотритель того же училища; с 11 января 1889 г. преподаватель латинского языка в Пермской духовной семинарии; с 5 февраля 1889 г. священник Пермского Спасо-Преображенского кафедрального собора; с 9 февраля 1891 г. ректор Пермской духовной семинарии. Преподаватель Священного Писания в 6-м классе. Имел ордена: св. Владимира 3 и 4 ст., св. Анны 2 ст. и св. Станислава 3 ст. и палицу // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 249. «О 25-ти летнем юбилее педагогической деятельности ректора семинарии протоиерея К. М. Добронравова» см. «Пермские епархиальные ведомости». 1905. № 37 (11 октября) (отдел неофициальный). С. 543-547.




113


В очерке «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Его можно было назвать великаном. У него были крупные черты лица: глаза как бы на выкате, нос, сильно смахивающий на картошку, волосы, сбитые для пышности. Он носил золотые очки. Он шепелявил – не выговаривал с: слово «сапожник» он произносил «шапожник». Во всём у него проглядывала мания величия. Он как бы подавлял своей персоной, и с ним неприятно было встречаться. Его боялись, и ему, кажется, это нравилось» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 3.




114


Вероятно, Черепанов Сергей – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1900 г. В «свердловской коллекции» воспоминаний автор приводит этот случай в 6-м классе по рассказу брата Алексея, который окончил семинарию в 1900 г.




115


Из очерка «Тётушка Антонина Ивановна» в составе «Семейной хроники Игнатьевых»: «… О чем мы с ней тогда беседовали, я теперь не помню. Вероятно, о том, что пишут из Течи. Других тем для беседы не могло быть: я не был знаком кроме неё ни с дядями, ни с тётями по маминой линии; для меня был чуждым врачебный мир, с которым она была связана по своей профессии, а семинария не могла для неё иметь никакого интереса. … Только однажды, по какому[-то] случаю зашла речь о ректоре семинарии Добронравове, и тётушка рассказала мне, как она ухаживала на дому за больной дочерью его Лией. У ректора было два сына и три дочери. Две дочери носили библейские имена – Рахиль и Лия. Последняя была его любимицей и умерла от скарлатины. «Как он убивался и плакал» – рассказывала о ректоре тётушка по поводу утраты этой дочери. Моё воображение, несмотря на все усилия, не в состоянии было представить нашего ректора – грозного великана – плачущим. Раненный могучий лев – так образно я мог представить ректора убитым его горем» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 58-59.

Из очерка «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Когда К. М. вызывал к себе в кабинет кого-либо из семинаристов, он имел обыкновение спрашивать при появлении того в кабинете: «кто там?» Все знали, что этот вопрос был началом «распекания». Любил К. М. певцов и только по отношению к ним в его голосе, обычно грубом, слышались нотки мягкости, похожей на задушевность. Мало этого, случись какая-либо беда с кем-либо из певцов на его экзамене, не даст «зарезать» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 4 об.-5.

Там же: «Квартира К. М. была для семинаристов «за?мком», куда для них были двери закрыты, за исключением вызовов на «проборку». Единственным отступлением от этой «нормы», как передавали, было посещение этого «за?мка» семинаристом Алёшей Захаровым, который был певцом-вундеркиндом и приходил услаждать своим пением К. М. под аккомпанемент пианино, а аккомпанировала ему старшая дочь ректора. Результатом этого «музицирования» было то, что Алёша Захаров на семинарском вечере однажды исполнял «Ave, Maria» Шуберта под аккомпанемент старшей дочери К. М. – Александры Константиновны. Нужно отметить, что пианино К. М. не раз побывало на вечерах в семинарии» // Там же. Л. 7 об.-8.




116


Пётр (Лосев) (1833-1902) – епископ Пермский и Соликамский в 1892-1902 гг.




117


В очерке «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «При епископе Петре он был на вершине своей славы и своего благополучия. Говорили, что тогда именно за каретой с парой вороных обычно следовала пролётка с парой серояблочных лошадей, и это был апогей его ректорской деятельности. Мы ещё застали эту пару серояблочных лошадей, но парой их уже не запрягали» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 6 об.-7.




118


Флоров Михаил Николаевич (?-1917) – в 1891-1913 гг. смотритель Камышловского духовного училища. Подробнее см. в Части II. «Камышловское духовное училище не рубеже XIX – начале XX веков».




119


В очерке «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор указывал, что М. Н. Флоров пришёл на приём к К. М. Добронравову, чтобы осведомиться о том, какое мнение у него (Добронравова) о выпускниках Камышловского духовного училища. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 5-5 об.).




120


«О проводах ректора К. М. Добронравова» // «Пермские епархиальные ведомости». 1914. № 10 (1 апреля) (отдел неофициальный). С. 190-191; «Уход за штат протоиерея К. М. Добронравова» // «Пермские епархиальные ведомости». 1915. №7 (1 марта) (отдел неофициальный). С. 206.




121


В очерке «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «У К. М. была какая-то видная родня в губернском земстве и одно время прошёл слух, что его намечают в кандидаты на выборах в Гос[ударственную] Думу.

Среди семинаристов одно время были распространены слухи о том, что была ревизия хозяйственной деятельности К. М., и он будто бы пытался «замести» кое-какие следы, но ревизию проводил преподаватель лат[инского] яз[ыка] Иван Ермилович Губкинский, человек неподкупный, и что будто бы эта ревизия явилась первым камнем, который подорвал его репутацию. Последующие историки семинарии утверждали, что будто бы ему инкриминировалось то, что из неё мало выходило выпускников, которые принимали священный сан. Правды ради следует, однако, сказать, что К. М. уговаривал иногда оканчивающих пойти во священники, но время было уже другое, а не прежнее патриархальное, и он был бессилен что-либо сделать. Каковы были отношения между К. М. и новым инспектором семинарии А. П. Миролюбовым? Надо полагать, что он учёл дружбу А. П. с новым архиереем Иоанном [Алексеевым], и это было причиной того, что в новых условиях, после смерти епископа Петра, он стал вести себя скромнее.

К. М. стоял во главе семинарии, когда она праздновала своё столетие, а это было уже накануне революционной бури. Патриархальные времена бытия семинарии уже заканчивались, и он сам это испытал на себе. То, что около его кабинета однажды разорвалась петарда, а семинаристы устроили ему обструкцию (он ходил по столовой, а сзади неслось мяуканье, шипение) свидетельствовало о том, что величие его как громовержца Зевса, каким он раньше казался семинаристам, подорвано, и его мания величия стала предметом насмешки над ним. Он старался удержаться на этой позиции в церковном ритуале. Так, в это именно время впервые стали совершать чин «водружения креста» под праздник «Воздвижения», причём он именно был центральной фигурой этого ритуала, но жизнь всё дальше и дальше уходила от старых устоев, от старых традиций, и всякие ритуальные нововведения не давали уже желаемого эффекта.

Кому пришлось наблюдать уход К. М. из семинарии, оставление им насиженного места, те говорили, что эта картина имела вид выкорчёвывания столетнего дуба, пустившего глубоко и широко свои корни.

Однако это было только очень слабым указанием на ту чашу, которую испить К. М. пришлось после Октябрьской революции. На его судьбе больше, чем на судьбе кого-либо из коллег его по Пермской дух[овной] семинарии, оправдалось классическое изречение: «Sic transit gloria mundi!» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 8 об.-9 об.

Иоанн (Алексеев) (1862-1905) – епископ Пермский и Соликамский в 1902-1905 гг.




122


К. М. Добронравов с 1922 г. находился в обновленческом расколе и имел сан протопресвитера с 1930 г. Скончался в 1933 г. в г. Перми.




123


Правильно – Александровской.




124


В очерке «Протоиерей Константин Михайлович Добронравов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Осведомившись о том, что в Свердловском медицинском институте на кафедре неорганической химии старшей лаборанткой работает его невестка, жена старшего сына Николая, Маргарита Яковлевна Добронравова (урожд[ённая] Рихтер), а на кафедре нормальной физиологии – его внук, доцент Вячеслав Николаевич Добронравов, сын его старшего сына Николая, я обратился к ним с просьбой обменяться со мной воспоминаниями о нём, б[ывшем] ректоре Пермской дух[овной] семинарии, при котором учились в ней три моих брата и я. Я рассчитывал основательно пополнить мои сведения о нём и был очень разочарован скудными сообщениями о нём. Маргарита Яковлевна поведала мне только о кончине К. М. в … году. Умер он при трагическом обстоятельстве: возвращался он однажды поздно вечером откуда-то и упал в траншею, заготовленную для водопровода. Диким голосом он кричал о том, что бы ему помогли выбраться из ямы, но помощь пришла не сразу. При падении он сильно разбил грудь, болел и умер. Что касается его характеристики, то она обмолвилась только словами: «Вы знаете, какой он был». Она сообщила также мне, что жена К. М. не так давно умерла в возрасте 96 л[ет], умерли также младший сын его Михаил и младшая дочь Рахиль. В живых осталась только старшая дочь – Александра, которая всю жизнь работала педагогом.

Внук же К. М. мне только сказал о том, что у него (К. М.) был кривой палец и как он ему однажды сделал замечание: «не трожь!» Это воспоминание внука об его дедушке, однако, вызвало в моей памяти образ К. М., человека властного: в словах «не трожь» сказалась одна из главных его черт – приказывать, командовать» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 2-2 об.

Там же: «Дети К. М. учились в гимназиях. Когда автор сего учился в первом классе семинарии, то старший сын его Николай только что поступил на первый курс юридического факультета Московского или Петербургского ун[иверсите]-та, а Михаил – второй его сын, и Рахиль, младшая его дочь, учились ещё в гимназии. Дети К. М. держались изолировано от семинаристов. Были редкие случаи, когда Михаил появлялся среди семинаристов в саду у физкультурных приборов. Рахиль с матерью бывали в семинарской церкви на хорах. Помнится, только однажды церковный староста С. Е. Кусакин растелил для них коврик перед местом, которое было отведено для учеников первого класса, но наш инспектор Ал[ександр] Павл[ович], как видно, дал понять, чтобы больше этого не делали, да и эти молящиеся, очевидно, поняли, что этого делать не надо, чтобы не подвергаться оскорблениям» // Там же. Л. 7-7 об.




125


demortusautbene, autnihil – по-латински «О мёртвых или хорошо, или ничего».




126


Sittibiterralevis! – по-латински «Пусть земля тебе будет пухом!».




127


Из письма В. А. Игнатьева П. С. Богословскому от 13 марта 1962 г.: «Сейчас идёт Великий пост, и в памяти встают картины прошлого. Слышу голос «папки» Добронравова на каноне Андрею Критскому: «Откуда начну плакать окаяннаго моего жития» и пение хора в унисон: «Помощник и покровитель». Великопостный звон… говение… причащение и пр. Кажется, что и самое время года – ранние признаки весны – всё соответствует Вел[икому] посту» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 165. Л. 50 об.




128


Миролюбов Александр Павлович – сын протоиерея Саратовской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1896 г. В 1896-1897 гг. профессорский стипендиат Казанской духовной академии. В 1898-1899 гг. преподаватель богословских наук в Александровской миссионерской духовной семинарии. Магистр богословия 1899 г. С 20 ноября 1902 г. инспектор Пермской духовной семинарии. Преподаватель Священного Писания в 5-м классе. Коллежский советник. Имел ордена: св. Анны 3 ст. и св. Станислава 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1907. № 27 (21 сентября) (отдел официальный). С. 508.




129


В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. П. Миролюбов перевёлся в нашу семинарию с Кавказа, из Ардонской семинарии. Его назначению инспектором в нашу семинарию содействовал вновь прибывший на должность пермского архиерея епископ Иоанн [Алексеев], который был перед этим ректором Ардонской семинарии. Как бывшие сослуживцы: еп[ископ] Иоанн и А. П. Миролюбов – были в хороших отношениях» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 16.

Ардонская семинария – неофициальное название Александровской миссионерской духовной семинарии, ректором которой был Иоанн (Алексеев) в 1887-1899 гг.




130


Потоцкий Павел Семёнович – сын причетника Нижегородской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1875 г. В 1875-1886 гг. преподаватель Священного Писания в Тифлисской духовной семинарии; в 1886-1888 гг. инспектор Тифлисской духовной семинарии; с 31 марта 1888 г. по 1902 г. инспектор Пермской духовной семинарии. Преподаватель Священного Писания в 5 классе. Статский советник. Имел ордена: св. Владимира 4 ст., св. Анны 2 и 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1901. № 20 (16 октября) (отдел официальный). С. 295.




131


В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. П. окончил курс в Казанской духовной академии, был оставлен в аспирантуре профессором [С. А.] Терновским, написал и защитил научную работу по «Библейской археологии», и получил звание «магистра богословия». При уходе на пенсию проф[ессор] … Тарновский предложил ему занять его место на кафедре, но А. П. отказался от столь завидной перспективы: его, очевидно, привлекала более живая работа с молодёжью, позволявшая непосредственно соприкасаться с ней, с её бытом и характерами» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 16-16 об.




132


Там же: «Мы направляли делегата к А. П. с просьбой прийти к нам на беседу, и он приходил к нам запросто – одетый по-домашнему: в рубашке без галстука, простенькой визитке, в шерстяных туфельках на ногах. Нам нравилось полное отсутствие в этом случае официальной обстановки. Приглашая А. П. на беседу, мы даже не придумывали вопрос, по которому мы хотели бы слышать его речь, и на его «что вы хотите, что бы я вам рассказал?», наивно заявляли: «скажите нам что-либо» // Там же. Л. 17 об.




133


Достоевский Фёдор Михайлович (1821-1881) – русский писатель, мыслитель, философ и публицист. Классик русской литературы и один из лучших романистов мирового значения. Автор романов «Преступление и наказание» (1866), «Идиот» (1868), «Бесы» (1871-1872), «Подросток» (1875) и «Братья Карамазовы» (1879-1880).




134


credo – по-латински буквально «верю», личное убеждение, основа мировоззрения.




135


«Реакционность» Ф. М. Достоевского заключалась в его религиозности, неприятии идей социализма и неприемлемости революционной борьбы.




136


В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Чаще всего из его произведений он называл «Дневник писателя» и «Записки из Мёртвого дома» // Там же. Л. 17 об.-18.

Там же: «Принадлежность А. П. к этому идеологическому направлению подтверждалась ещё и тем, что он был поклонником Победоносцева, что он отмечал в некоторых своих высказываниях, сугубо положительных и почтительных к нему. Когда Победоносцев умер, то в семинарии служили панихиду, и в её организации, надо полагать, не последнюю роль играл А. П., так как было видно, что он был зело огорчён этим событием» // Там же. Л. 18-18 об.

Победоносцев Константин Петрович (1827-1907) – русский государственный деятель консервативных взглядов, в 1880-1905 гг. обер-прокурор Святейшего Синода.




137


Говение – приготовление к таинству причащения, заключающееся в посте и воздержании, посещении всех богослужений в продолжение, по крайней мере, одной недели и выполнении домашних молитв по указанию молитвослова.




138


«Русский паломник» – российское дореволюционное периодическое иллюстрированное издание, издававшееся в С.-Петербурге. «Русский паломник» был посвящён преимущественно описаниям храмов, церковных древностей, путешествий к Святым местам Палестины и к русским и заграничным святыням, историко-этнографическим очеркам, жизнеописаниям, рассказам религиозно-нравственного содержания и т. п. вещам.




139


Писемский Алексей Феофилактович (1821-1881) – русский писатель и драматург.




140


В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. П. вёл жизнь анахорета, даже в какой-то мере – подвижника. Так, мы иногда наблюдали, что зимой с лопатой в руке он выходил на двор в ту его часть, где между восточным и западным выступами здания скоплялось много снега, сгребал его в высокую гору и строил какие-то не то ниши, не то катакомбы. Когда устраивались семинарские вечера, на которых обычно присутствовали все учителя, А. П. появлялся на них мимолётно во время проведения художественной части, а потом «исчезал», как нам казалось, от «искушения». Так у нас и составилось о нём мнение, как о человеке «не от мира сего» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 18 об.-19.




141


Персонаж повести Л. Н. Толстого «Отец Сергий».




142


Персонажи романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы».




143


Персонажи библейского Ветхого Завета.




144


Персонаж романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».




145


Персонаж оперы итальянского композитора Джузеппе Верди (1813-1901) «Травиата» по мотивам романа французского писателя и драматурга Александра Дюма-сына (1824-1895) «Дама с камелиями».




146


В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор объясняет: «Вопрос был поставлен грубо и дерзко, и А. П. мог бы и имел право отказаться от ответа на него уже в силу того, что он (вопрос) был явно провокационным, но он принял вызов…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 18 об.-19.




147


Там же: «Это [ответ А. П. Миролюбова – ред.] было сказано юношам в самый романтический период их жизни, когда им свойственным был идеалистический взгляд на отношения между полами, [его] ответ можно было оправдать только с точки зрения известного закона механики, по которому «действие равно противодействию», т. е. что на грубый вопрос дан был и грубый ответ, но в моральном плане это было непростительной ошибкой А. П. Семнадцатилетние и восемнадцатилетние парни – одни только чисто отвлечённо, так сказать, теоретически, а другие, может быть, конкретно, эмпирически, опытно – поняли смысл…, но у тех и других что-то в отношении к А. П. оборвалось в душе, покачнулось уважение к нему» // Там же. Л. 22 об.-23.




148


Персонаж романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина».




149


В начале XX в. окончившим курс семинарии дозволялось поступать только в Томский и Юрьевский университеты. Требование свободного доступа в университеты было общим для всех семинарий. В 1905 г. по стране прошла волна семинарских петиций об открытии доступа во все высшие учебные заведения, на что правительством было дано разрешение 14 декабря 1905 г.




150


В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Событие это произошло следующим образом: во время третьего часа вечерних занятий мы собрались в самой большой классной комнате, в которой проходили занятия четвёртого класса. Комната эта находилась в восточном крыле главного учебного корпуса семинарии. Пригласили А. П. Он не замедлил явиться, очевидно, разгадав повод для этой встречи с ним. Мы стояли плотной стеной, и Витя Коровин приступил к чтению нашей петиции, главным требованием в которой было предоставление права семинаристам для поступления в университеты. А. П. стоял в глубокой задумчивости. Наконец, В. Коровин закончил чтение нашей петиции и объявил о нашей забастовке. А. П., сказавши: «мы не можем вам дать права поступления в университеты, потому что это вне нашей компетенции», повернулся и ушёл в свою комнату» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 25 об.-26.

Текст подчёркнут В. П. Бирюковым и на полях надписано: «Почему только одного А[лександра] Павловича? А почему не был приглашён ректор семинарии и др.?»

В очерке «Александр Ильич Анисимов» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор упоминает, что «это [чтение петиции] было поручено Вите Коровину, потому что Александр Ильич [Анисимов] ещё «не явился народу» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 377. Л. 6.

Вероятно, автор имеет в виду не Витю Коровина, а Митю или Дмитрия Коровина (1887-?), который учился в 5-м классе, и, возможно, из-за забастовки и увольнения, позднее выбыл из семинарии.




151


В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «На другой день было объявлено, чтобы забастовщики явились к семинарскому «скрибе» – Александру Ивановичу и получили деньги на проезд домой. Столовая прекратила свои функции, спальни не стали отоплять. По каким-то причинам небольшая группа семинаристов, в числе которых был и автор сего, задержалась ещё в семинарии. На ночь мы набрасывали на себя гору матрацев для согревания и для поддержания духа распевали любимую тогда песню «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно». В такой именно момент нас и «накрыл» А. П. со словами: «А, вам темно в нашей тюрьме – так немедленно покидайте семинарию». Мы разъехались по домам накануне всеобщей забастовки железнодорожников. От семинарской администрации оказалось скрытым, что на умы семинаристов в направлении их в сторону революции, между прочим, оказывал влияние учитель музыки и руководитель оркестром Г. К. Ширман. Администрация семинарии в этом случае явно «опростоволосилась». Ширман информировал своих подопечных о ходе развития революционных событий, явно подбодряя их на участие в них» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 26 об.-27.

Всеобщая забастовка железнодорожников началась 17 (30 по новому стилю) октября 1905 г., тогда же был обнародован Манифест об усовершенствовании государственного порядка, провозгласивший свободу совести, слова, собраний, союзов и неприкосновенность личности.

В очерке «Александр Ильич Анисимов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Камышловском духовном училище» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор упоминает, что «в печальный момент ликвидации забастовки роль первой скрипки выполнял Вася Шестаков» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 377. Л. 6.

Шестаков Василий (1887-?) – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1907 г.




152


В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Через полтора-два месяца администрацией семинарии были разосланы семинаристам вызовы на занятия, но далеко не всем. Явно обнаружились уже симптомы спада революционного движения. Перед началом занятий нас построили для встречи с епископом Никанором. Мы стояли в рядах, как на богослужении. Епископ стоял на амвоне и пытливо смотрел на нас. А. П. рапортовал «владыке», что он теперь, после очистки семинарской массы от «плевелов», спокоен. Увы! А. П. ещё поторопился декларировать своё спокойствие» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 27-27 об.

Никанор (Надеждин) (1858-1916) – епископ Пермской и Соликамский в 1905-1908 гг.




153


Там же: «А. П. чаще стал выходить в город с инспекционными целями, причём он боролся с действительно отрицательной привычкой семинаристов иногда подсаживаться на скамейки у чужих домов и «точить лясы» с проходящими гимназистами» // Там же. Л. 29-29 об.

Там же: «Бывали случаи, что А. П. прибегал и к чисто фискальным приёмам в своей инспекторской работе – «ловил» на месте преступления, «выслеживал» жертв неосмотрительного шага и «накрывал» их. Так, было однажды и с автором сего, когда он вместо направления в церковь на вечернюю молитву проследовал прямо на кровать в числе некоторых других семинаристов. А. П. оставил своё обычное место в церкви, прошёл в спальню и «накрыл» виновных, сказавши автору сего классическое: «И ты, Брут!» Впрочем, в практике А. П. это был исключительный, как говорят на языке раскольников, «смотрительный» случай, причём видно было, что сам А. П. чувствовал себя не совсем ловко при исполнении этой операции» // Там же. Л. 30.

Текст подчёркнут В. П. Бирюковым и на полях надписано: «Это не совсем так».

Там же: «Хотя А. П. Миролюбов заявил епископу Никанору о том, что он с удалением «плевелов» из семинарской массы успокоился, но это было в значительной степени самообманом, или успокоением только на короткое время. Такие события, как взрыв петарды у ректорского кабинета, или обструкция, устроенная ректору при посещении им столовой во время обеда семинаристов, не могли не подсказать ему, что мятежное настроение у семинаристов не прошло, а где-то притаилось внутри. Не мог он также не видеть, что с приходом в преподавательский коллектив молодого поколения монолитность его (коллектива) по взглядам на жизнь, по идеологическим убеждениям была нарушена, и педагогический состав семинарии стал походить на «царство, разделившееся на ся». Достаточно в данном случае указать на то, что кое-кому из молодых учителей было известно, что на указанном выше педагогическом совете в шкафу присутствовало некое посторонее тело. [Об этом эпизоде см. очерк о В. А. Фаминском – ред.]. Вероятно, А. П. было известно и то, что, например, В. Я. Струминский явно шёл не в ногу с принятым тогда направлением на возврат к прошлому. А. П. не мог не понимать, что возврата к прежним патриархальным временам «бытия» семинарии уже не может быть. Было заметно, что в душе А. П. происходит какая-то внутренняя борьба, переоценка его прежних установок» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 30.




154


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется следующий эпизод: «Известно также, что семинаристы жестоко отомстили А. П. Миролюбову за его попытку ловить их при входе в здание, когда он брал у швейцара ключ от замка входной двери, чтобы встречать «преступников» по сигналу швейцара. Они сделали публикации в одной их пермских газет: «ищу место швейцара», спрашивать там-то. По этой публикации действительно к Миролюбову явились с предложением занять место швейцара, в результате чего администрация семинарии вынуждена была обратиться в редакцию газеты с заявлением о фальшивости публикации» // Там же. Л. 160-160 об.




155


В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. П. не раз рассказывал нам о Рачинском, педагоге-идеалисте, который по окончании высшего уч[ебного] заведения пошёл работать в сельскую школу. В какой-то степени А. П., очевидно, был человеком этого же душевного склада. Как бы ни было, но в нашей памяти А. П. сохранился, как личность незаурядная, выделяющаяся из общей массы наших учителей» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 32 об.

Рачинский Сергей Александрович (1833-1902) – русский учёный, педагог, просветитель. В 1880-х гг., оставив должность профессора Московского университета, стал главным идеологом открытия церковно-приходских школ в сельской местности.




156


Знамировский Николай Иванович (1878-1942) – сын чиновника Пермской губернии. Окончил Пермское духовное училище в 1893 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1900 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1904 г. С 16 сентября 1904 г. преподаватель греческого языка в Пермской духовной семинарии; с 14 апреля 1906 г. преподаватель литургики, гомилетики и практического руководства для пастырей; с 8 мая 1908 г. инспектор Пермской духовной семинарии // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 249. См. «Из епархиальной хроники. Чествование Николая Ивановича Знамировского» // «Пермские епархиальные ведомости». 1913. №18 (21 июня) (отдел неофициальный). С. 471–472.




157


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Может быть, именно поэтому у него появилась такая тяга к служению на духовном поприще, которое являлось для него, так сказать, «неизведанной целиной». У выходцев из духовного сословия в это время уже была заметна тенденция покидать его: переходить на работу учителями, врачами и разными чиновниками» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 161 об.-162.




158


Н. И. Знамировский окончил Пермское духовное училище.




159


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Дело было в августе 1906 г., когда он, очевидно, проезжал в Казань и зашёл в семинарию» // Там же. Л. 153.




160


Предтеченский Сергей Александрович – кандидат богословия Казанской духовной академии 1889 г., позднее магистр богословия. Профессор кафедры новой гражданской истории и кафедры литургики. Русский духовный писатель.




161


Подробнее см. в Части IV. «Казанская духовная академия начала XX века».

В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополнительно разъясняет свою точку зрения к данному явлению: «С точки зрения назначения духовной семинарии – готовить священнослужителей – оба эти предмета имели большое значение, чем другие богословские предметы, потому что они относились к практике будущей профессии подготавливаемых к священству, так сказать, ближе были к жизни. Но с точки зрения психологии, умонастроения семинаристов пятого класса, преобладающей массы их, они были ненужными, и в их сознании преломлялись в виде какого-то ненужного рудиментарного отростка. Из тридцати человек состава класса только два-три подавали ещё надежды на то, что они встанут потом на стезю священнослужителей, а прочие просто «отбывали» богословские классы с тем, чтобы потом «податься» куда-либо в высшее учебное заведение, хотя бы и духовное. …Из этого ясно, что Н. И. имел явно не подходящую массу учеников для восприятия его наук, а точнее сказать – не подходящую массу, потому что в большинстве его ученики прямо тяготились изучением его предметов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 153 об.-154.




162


Так в тексте. Правильно – «елейность», от слова елей – церковно-славянское название оливкового, а позже – любого растительного масла в православном церковном обиходе: в частности, елеем осуществляется помазание принимающих крещение, участников полиелейного богослужения для укрепления веры на всенощном бдении. Отсюда, «елейность и помазанность» означает – так составлять проповеди, чтобы люди чувствовали в душе укрепление веры.




163


Часовня святителя Стефана Великопермского в г. Перми.




164


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Надо было наблюдать самое шествие в Стефановскую часовню. Вот он, восторженный и предвкушающий выступление, идёт в окружении трёх-четырёх семинаристов. Он возбуждён. Он весь – порыв. Так изображён Пётр I-й на известной картине художника в стремительном шествии на стройку Петербурга» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 155 об.-156.

Автор имеет в виду картину русского живописца Валентина Александровича Серова (1865-1911) «Пётр I» (1907).




165


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний: «Вот он надел стихарь и величественный, вдохновенный вышел на проповедь. Он не был способен произносить обличительные речи, как Савонарола. Он был лирик, у него была «Очарованная душа», и её именно он вкладывал в свои проповеди. Он сам рассказывал семинаристам, как у него появилась эта «Очарованная душа». Он говорил, что он когда-то шёл по стезе Ивана Карамазова, что и его мучил дух неверия, сомнения, но вот однажды на Пасхе за богослужением его озарило, его «посетил» Дух Божий, он впал в состояние экстаза, как было с Иоанном Богословом при Апокалипсисе, и с той поры душа его стала «Очарованной» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 156-156 об.




166


Имеется в виду картина «Святой Иоанн на Патмосе» нидерландского художника Иеронима Босха.




167


См. «Проповеднические поездки пермских семинаристов» // «Пермские епархиальные ведомости». 1910. №5 (11 февраля) (отдел неофициальный). С. 106–107; «Проповеднические поездки воспитанников Пермской духовной семинарии» // «Пермские епархиальные ведомости». 1913. №31–32 (1–11 ноября) (отдел неофициальный). С. 779; «Епархиальная хроника. Проповедническая поездка воспитанников семинарии» // «Пермские епархиальные ведомости». 1915. №7 (1 марта) (отдел неофициальный). С. 206–207; «Епархиальная хроника. Благодарность юным проповедникам» // «Пермские епархиальные ведомости». 1915. №13 (1 мая) (отдел неофициальный). С. 415–416.




168


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» автор изобразил этот эпизод иначе: «Когда мы старались сопоставить характеры предшественников Н. И. на этой работе с его характером, то это сопоставление выливалось в такие образы: у Потоцкого стиль работы был грубый – в качестве эмблемы его можно было бы изобразить волка; у Миролюбова – хитрый, и в качестве эмблемы его можно было бы изобразить – лисицу, а Н. И. нам представлялся в этом случае только агнцем. Отсюда и шли наши сомнения. … Кто-то внимал этому, а кто-то только улыбался в душе на подобное замечание. Он знал об этом, но упорно продолжал свою тактику отношений со своими опекаемыми» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 157 об.-158.




169


Савонарола Джироламо (1452-1498) – знаменитый итальянский монах-проповедник и реформатор во Флоренции в 1494-1498 гг.




170


Имеется в виду «Слово огласительное во святый и светоносный день преславного и спасительного Христа Бога нашего Воскресения» – огласительное слово святителя Иоанна Златоуста, которое читается на пасхальной литургии после того как верующие целуют друг друга, делясь своей радостью в честь празднования Воскресения Иисуса Христа.




171


Качалов Василий Иванович (1875-1948) – русский актёр, мастер художественного слова, педагог.




172


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «… ни в чём так ярко у Н. И. не проявлялась его «очарованная душа», как в чтении им за пасхальной обедней известного «Слова» Иоанна Златоуста: «Аще кто благочестив и боголюбив… да насладится сего пира веры»… Никто, кроме него, не мог прочитать это «Слово» так горячо, вдохновенно, можно сказать, страстно. На амвоне как бы был сам Иоанн Златоуст, величественный и вдохновенный…

Голос Н. И. звучал мощно, дикция и выразительность были доведены до полного совершенства. Так только читал В. И. Качалов известную «Тройку» из «Мёртвых душ» Н. В. Гоголя.

Мы сами наблюдали за восторженным состоянием Н. И. за пасхальным богослужением; он как бы вновь переживал тот первоначальный экстаз, о котором он рассказывал нам» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 156-157.




173


Подворье Белогорского Николаевского мужского монастыря в г. Перми с домовой церковью Иоанна Златоуста находилось на углу ул. Петропавловской и Далматовской (Попова).




174


См. «Паломническая экскурсия воспитанников Духовной Семинарии» // «Пермские епархиальные ведомости». 1910. № 31 (1 ноября) (отдел неофициальный). С. 850-851.




175


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Когда-то было организовано шествие из Перми в монастырь на «Белую гору», паломничество, для участия в котором Н. И. и организовал членов его проповеднического кружка» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 159 об.




176


Пономарёв Константин Петрович – кандидат богословия Казанской духовной академии 1906 г. Преподаватель русского языка, словесности и истории литературы в Пермском епархиальном женском училище.




177


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Он упорно создавал вокруг себя актив и, таким образом, [стремился] поднять среди семинаристов свой авторитет. Он считал, что этого можно добиться только путём общения с массами, а не путём отчуждения от них, как некоторые думали. Иногда это у него получалось курьёзно. Так, однажды, на вечере епархиалки затащили его в игру в «кошки и мышки», и бородач крутился в плену молодёжи. Смешно? Да, это смешно, но во сколько раз это лучше проповеди женоненавистничества, которую культивировал, например, А. П. Миролюбов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 158 об.




178


В очерке «Пермская духовная семинария накануне Октябрьской социалистической революции» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Теперь у Николая Ивановича заботы прибавилось: на третьем этаже в лазарете появился «горючий материал» – сёстры, няни. Война войной, но жизнь всегда жизнь, а у семинаристов сердца не каменные. Заметно стало, например, что Мутин, оформившийся вполне юноша, стал часто навещать «раненых», а потом поступили определённые признаки того, что дьявол начал его «мутить», «искушать», и Николай Иванович по своей обычной манере уговаривать: «Ладно, парень, так и быть, поведение тебе не сбавлю, а ты смотри – не делай…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 115-115 об.

Возможно, Мутин Сергей – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1915 г.




179


На эту тему имеется множество картин различных живописцев.




180


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Быть среди своих опекаемых было его девизом, и это обеспечило ему авторитет и уважение со стороны их» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 160.




181


Там же: «У автора сего были две последние встречи с Н. И., очень печальные. Это собственно были и не встречи, а только взгляд издали…» // Там же. Л. 162.




182


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний: «… в вагон для отправления в Екатеринбург в домзак…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 162.




183


Имеется в виду арест протоиерея Николая Знамировского в г. Шадринске по делу епископа Льва (Черепанова), когда он был переведён в Москву, но вскоре освобождён по амнистии.




184


домзак – дом заключения.




185


В очерке «Николай Иванович Знамировский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «… спустя, примерно, года полтора или год, когда при прохождении в город мне удалось видеть его неподалёку от домзака на снегоуборке: стоял он с метёлкой и согревал руки» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 162.




186


Николай Ивановича Знамировский был членом Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917-1918 гг. от мирян Пермской губернии, ректором Пермской духовной семинарии в 1919 г. Священник с 1919 г., протоиерей с 1921 г. В монашестве – Стефан. Епископ Шадринский с 1924 г. В 1924-1927 гг. временно управлял Пермской и Свердловской епархиями. Архиепископ Вологодский в 1934-1936 гг. Несколько раз арестовывался и сидел в лагерях. Был расстрелян 18 марта 1942 г.




187


Фаминский Валериан Александрович (1851-1913) – сын священника Нижегородской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1880 г. С 1 августа 1880 г. преподаватель теории словесности и истории русской литературы в Пермской духовной семинарии; одновременно с 22 сентября 1895 г. преподаватель французского языка. Статский советник. Имел ордена: св. Владимира 4 ст., св. Анны 2 и 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 250.




188


В «Очерках о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор отводит этот эпизод к событиям 1905 г.: «В это же время усиленнее, чем обыкновенно работал пресс по отсечению «больных» овец от здоровых. Был случай, когда семинаристы захотели своими глазами видеть, как «это» делалось, и вот однажды один из них пошёл на рискованный шаг: спрятался в пустом шкафу, чтобы невидимо присутствовать на пед[агогическом] совете. Он рассказал потом другим, как решались вопросы об изгнании кого-либо из семинарии, причём лишний раз и с абсолютной достоверностью подтвердилось установившееся уже мнение о том, что главным «хирургом» в этой операции выступал Валериан Александрович Фаминский. Он первым вносил предложение: «исключить!» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 28 об.-29.




189


В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Нужно было принять человек шестьдесят и разместить их в двух классах, а претендентов было до семидесяти-восьмидесяти человек. Нужен был «фильтр» и его никто другой из преподавателей семинарии не мог провести «lege artis», как Валериан Александрович» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 36-36 об.

legeartis – по-латински по закону искусства.




190


Там же: «Вторым предметом для испытания наших знаний почему-то избран был греческий язык. Почему именно он – это, как говорится, осталось для нас «тайной изобретателя». Попутно только нужно заметить, что экзаменатор по этому предмету – преподаватель той же семинарии, но получивший уже перевод в другую семинарию – А. В. Богородицкий был полной противоположностью В. А. Добродушный «старикан», он часто подходил к нам, старался приободрить нас своими шутками, разогнать наши мрачные думы» // Там же. Л. 36 об.-37.

В автобиографических очерках В. А. Игнатьева «Петя Иконников» («Учение Пети Иконникова в Пермской духовной семинарии») автор говорит о преподавателе греческого языка Троицком (а не Богородицом). См. ниже.




191


В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Он диктовал нам отрывок из «Капитанской дочки» А. С. Пушкина – то место произведения, где говорится о встрече Марии Ивановны с Екатериной II. Писать диктовку было для нас, конечно, делом не новым. Нам были также известны и разные приёмы диктующих. Бывали случаи, что диктующий всячески старался, чтобы интонацией своего голоса и паузами при чтении как бы не «выболтать» секретов правописания, а, наоборот, так затушевать текст, чтобы «поймать» испытуемого на каком-либо правиле правописания. В. А. диктовал исключительно отчётливо, и казалось, наоборот, он всячески старался подсказать нам, как нужно правильно написать, особенно при расстановке знаков препинания. У нас даже зародилось сомнение в том: да правильно ли считают его таким строгим, он же добрый» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 38-38 об.




192


Галахов Алексей Дмитриевич (1807-1892) – историк русской литературы, автор «Русской Хрестоматии».

В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Мы знакомились с различными видами литературных произведений в поэзии и прозе. Учебником была книга Ливанова, а хрестоматия – Галахова. Мы выучивали наизусть колоссальное количество стихотворений. Так, при изучении литературной поэтической формы «ода», мы заучили оды наизусть: «На день восшествия на престол императрицы Елизаветы Петровны» (Ломоносов), «Бог», «На смерть князя Мещерского» (Державин), «Утреннее и вечернее размышления о Божьем величии» (Ломоносов). В. А. явно был поклонником музы Державина. Мы заучивали народные песни (фольклор), былины, исторические песни, духовные стихи, например: «Стих о «Голубиной книге». Как образцы рассуждений мы заучивали наизусть: «О любви к отечеству и народной гордости» Н. М. Карамзина, «О счастливейшем времени жизни». Как образец характеристики заучивали наизусть отрывок о Крылове И. А. Плетнёва. В общем, мы заучивали так добрую половину хрестоматии Галахова» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 39-39 об.

Плетнёв Пётр Александрович (1791-1866) – критик, поэт, профессор и ректор Императорского Санкт-Петербургского университета.




193


В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «проповеди Луки Жидяты, Кирилла Туровского, Стефана Яворского, Феофана Прокоповича и пр.» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 39 об.




194


Сумароков Александр Петрович (1717-1777) – русский поэт, драматург и литературный критик




195


Кантемир Дмитрий Константинович (1673-1723) – российский государственный деятель и учёный.




196


В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Приватно – не в порядке программы в первом классе «читали», т. е. заучивали отрывки из «Евгения Онегина», а во втором классе – «Ревизора». Вспоминаются такие случаи: в первом классе Боря Капустин заучил наизусть всю первую главу «Евгения Онегина», а во втором классе Ваня Флёров читал Валериану Александровичу наизусть целиком первое действие «Ревизора». В умилении В. А. сиял и хвалил его» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 39 об.-40.




197


Имеется в виду забастовка в семинарии в октябре 1905 г.




198


В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Конкретно это обозначало, что провинившийся будет отвечать 30-40 минут. Сначала он отвечал по билету, а потом начинался поединок: следовали отдельные вопросы и по ним ответы. В. А. внимательно вглядывался в лицо отвечающего: дескать, как себя чувствуешь. Первоначально лицо его имеет суровое выражение, но вот на вопрос за вопросом идут отличные ответы, и лицо В. А. начинает проясняться, наконец, появляется добродушная улыбка и замечание: «ну, молодец, молодец» и полновесная оценка. Прошлое забыто, а В. А. признал себя побеждённым: он не мстил за прошлое, не снижал за него оценку, как делали некоторые другие преподаватели. Так как в каждом классе у В. А. всегда имелось по нескольку человек «штрафных», то экзамен обычно затягивался до 6-7 часов вечера» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 40-41.




199


В «Очерках о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора этот эпизод отсутствует.




200


В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «В. А., по общему признанию семинаристов, был большой мастер делать объяснения к урокам. Он делал их, не пользуясь ни конспектами, ни тем более книгой, как это делал, например, преподаватель истории Алексей Иванович Добролюбов. Он говорил свободно, красочно. Помнится, в первом классе, когда мы учили образцы рассуждений – «О счастливейшем времени жизни» и «О любви к отечеству», он раскрыл нам метод построения того и другого произведения: аналитический и синтетический. Это было за три года до изучения нами логики, и явилось для нас чистым откровением. Также бывало и во втором классе, несмотря на всю сухость изучаемого материала, он умел оживить его своими объяснениями» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 43-43 об.




201


Там же автор уточняет: «В. А. был единственным преподавателем, который раскрывал нам тайны фундаментальной библиотеки. Он приносил нам на показ какие-либо редкие издания произведений. Кажется, он именно по какому-то поводу принёс в класс и показал Библию на пергаменте на еврейском языке, дар архимандрита Антонина Капустина» // Там же. Л. 43 об.




202


В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний «Все учителя обязаны были бороться за грамотность учеников и литературный стиль выражения мыслей» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 41 об.




203


Там же автор добавляет: «Старый холостяк, он жил с двумя своими сёстрами, тоже старыми девами, «заматеревшими во днех своих» // Там же. Л. 41 об.




204


Там же: «человек шесть-семь» // Там же. Л. 42.




205


Там же: «Он лежал неподвижно. Он осунулся, и лицо его было бледно-жёлтым. В его голосе не было той твёрдости, к которой мы привыкли в классе».




206


Там же автор добавляет: «В. А. всё-таки казался нам загадочной личностью, и этим именно объясняется то, что мы следили за ним, «соглядательствовали» во всех случаях, когда этому представлялась возможность. Так, в 1906 или 1907 году, очевидно, учителям предложено было «говеть» вместе с семинаристами, и В. А. посещал богослужения в семинарской церкви. Нас интересовало, как он, человек сильный, могучий и гордый будет вести себя в этом случае.

Мы видели его смиренным и, как нам казалось, кающимся. Позднее нам говорили, что он был большим поклонником о[тца] Стефана Луканина, который был тогда нашим «духовником», т. е. священником нашей церкви.Мы наблюдали за ним на наших вечерах, как он реагировал на выступления своих учеников в роли декламаторов или солистов, исполняющих романсы. Он бурно аплодировал, и было видно, что ему было приятно видеть своих учеников в этих ролях. Особенно ему нравился хор семинаристов» // Там же. Л. 43 об.-44.

Там же: «Как это ни странно, он даже становился иногда на сторону учеников против начальства, когда он находил действия последнего неправильными. Так, был однажды такой случай: ректор усиленно сговаривал одного ученика на учение в духовной академии, а тот имел намерение поступить в историко-филологический институт. В. А. шепнул ему доверительно: «не сдавайся, парень, веди свой линию» // Там же. Л. 45.

Там же: «Незадолго до смерти В. А. продал свою библиотеку одному из бывших своих учеников, причём оказалось, что он был человеком с широким культурным горизонтом, тонким ценителем культурных ценностей» // Там же. Л. 45-45 об.




207


Имеется в виду 25-летий юбилей педагогической деятельности В. А. Фаминского в 1905 г.




208


Так в тексте автора. Возможно, данный эпизод следует читать следующим образом: «Так расплатились с ним за его строгость и требовательность. Может быть, потомки его бывших учеников, об этом узнали потом люди, которые далеко не симпатизировали В. А., и они всё-таки сказали: «Это было слишком жестоко!»




209


В «Очерках о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор называет себя в качестве участника этого события. «Это было проявление той злобы, которая накапливалась годами, злобы слепой, не сдержанной здравым смыслом, злобы из-за требовательности преподавателя-педанта» // Там же. Л. 46 об.




210


В. А. Фаминский скончался 11 декабря 1913 г., после продолжительной и тяжёлой болезни. Прослужил в Пермской духовной семинарии 33 года. Заупокойную литургию в семинарском храме 14 декабря и после неё чин отпевания совершил епископ Пермский и Соликамский Палладий (Добронравов), в сослужении семинарского и городского духовенства. В. А. Фаминский погребён на кладбище у Кафедрального собора // «Пермские епархиальные ведомости». 1913. № 35-36 (11-21 декабря) (отдел неофициальный). С. 878.




211


Кандауров Владимир Александрович (1868-1949) – сын дворянина Курской губернии. Окончил курс в Харьковском университете с дипломом 1 степени в 1892 г. С 17 сентября 1892 г. преподаватель физики и математики в Пермской духовной семинарии. Статский советник. Имел ордена св. Станислава 2 и 3 ст. и св. Анны 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости. 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 250-251. О 25-ти летней службе В. А. Кандаурова в Пермской духовной семинарии» см. «Юбилей педагога» // «Пермские епархиальные ведомости». 1917. № 33-34 (1-21 декабря) (отдел неофициальный). С. 463-464.




212


В очерке «Владимир Александрович Кандауров» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор пишет: «Иногда у нас появлялась мысль о том, что В. А. связан был политикой, которая проводилась в семинарии – всячески тормозить утечку семинаристов в университеты и искусственно ограничивать изучение ими математики. Было ли это так, или нет – не известно…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 57.




213


Там же: «Особенно нам нравилось, как он ловко, без линейки и циркуля, чертил на доске геометрические фигуры» // Там же. Л. 55 об.




214


В очерке «Владимир Александрович Кандауров» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор объясняет: «У В. А., как у преподавателя математики было совсем другое положение, чем у преподавателей этого предмета в гимназиях и реальных училищах, на которых ложилась громадная ответственность за знания учеников, и с этой точки зрения его едва ли могла удовлетворить морально работа в семинарии». // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 57-57 об.




215


Ласин Сергей (1892-1950-е) – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1912 г. «Обладал лёгким и приятным баритоном, пел в семинарском хоре. Усиленно занимался повышением культуры своего голоса под руководством артистки Василенко-Левитон. Участвовал на семинарских вечерах и в городских концертах, а также в квартете с Шестаковым П., Кузнецовым К. и Иваницким П. Учился на экономическом отделении Киевского коммерческого института и одновременно в Киевской консерватории по классу Ипполитова-Иванова. В 1930-х гг. работал экономистом в тресте «Востокоруда», вместе с Кузнецовым К. М. Одно время был в труппе Пермского оперного театра. В Свердловске участвовал в концертах, передаваемых по радио, а также в капелле Ишутиной. Скончался в Свердловске в 1950-х гг.». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 3. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1278. Л. 11-11 об.).




216


Чирков Аркадий Яковлевич (1880-ок. 1918) – сын священника Красноуфимского уезда. Окончил Пермское духовное училище по 1-му разряду в 1904 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1910 г. В очерке «Семинаристы-певцы» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора назван Борисом (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 104). «Имея красивый баритон, пел в училищном хоре, усиленно занимался культурой своего голоса под руководством артистки Василенко-Левитон, участвовал солистом в училищных вечерах и городских концертах. По окончании семинарии поступил учиться по экзамену на медицинский факультет Томского университета, одновременно учился в музыкальной школе на вокальном отделении. После 3-го курса перевёлся на медицинский факультет Киевского университета, где одновременно учился в Консерватории. Окончание университета совпало с началом гражданской войны, и Аркадий Яковлевич в качестве врача был призван в армию, в составе армии отступал, попал в Турцию, там и погиб». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 6. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1281. Л. 132-132 об.).




217


В очерке «Владимир Александрович Кандауров» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» автор добавляет: «Всё это, несомненно, свидетельствует о том, что он был меломаном, что было редким явлением среди учителей семинарии… В. А. иногда устраивал в своём доме музыкальные вечера, на которые приглашались и семинаристы-певцы» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 58-58 об.




218


В. А. Кандауров был женат на Клавдии Ивановне, дочери протоиерея Всехсвятской церкви на Егошихинском кладбище г. Перми Иоанна Андреевича Будрина (1844-1912).




219


Очерк «Владимир Александрович Кандауров» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор завершает повторением традиционного девиза семинаристов: «Наставникам, хранившим юность нашу, не помня зла за благо воздадим» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 58 об.




220


Добролюбов Алексей Иванович – сын священника Ярославской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1882 г. В 1882-1883 гг. преподаватель латинского языка в Архангельском духовном училище; в 1883-1889 гг. помощник смотрителя того же училища; в 1889-1900 гг. смотритель Шенкурского духовного училища; с 7 сентября 1900 г. преподаватель гражданской истории (всеобщей и русской) в Пермской духовной семинарии. Статский советник. Имел ордена: св. Анны 2 и 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 250.




221


Иловайский Дмитрий Иванович (1832-1920) – русский историк, публицист. Автор пятитомной «Истории России».




222


В очерке «Алексей Иванович Добролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «В первом классе проходилась «Древняя история», во втором классе – «Средняя история» и в третьем классе – «Русская история». Периодизация исторических событий и освещение были по Иловайскому и учебник тоже Иловайского. В сознании семинаристов каждый из этих периодов символизировался какой-либо исторической личностью, которая привлекла их внимание и явилась как бы шифром этого периода. Так, для «Древней истории» был принят в качестве шифра «Дарий Гистапс», для «Средней истории» – «Карл Великий», а «Русская история» не имела даже никакого шифра, потому что проходилась поверхностно» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 60-60 об.




223


В очерке «Алексей Иванович Добролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Карл шестнадцатый».




224


Там же: «Как и другим преподавателям, мы писали А. И. сочинения по истории. Он делал исправления ошибок как орфографических, так и стилистических и писал мелким-мелким почерком, но аккуратно. Говорят, что по почерку можно судить о характере человека. Едва ли этот тезис можно было бы применить по отношению к А. И.: в его почерке было что-то детское, не соответствующее его возрасту. Вероятно, это была только привычка прежних лет, не отразившая перемен в жизни А. И.» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 62.




225


Там же: «Он жил здесь и, казалось бы, что это совместное проживание должно бы как-то сблизить его с опекаемыми им учениками, но этого не произошло. А. И. замкнулся в своей комнате, как око, сквозь щёлку наблюдающее за тем, кто стоит за дверью: ни шага к сближению. Он не вышел из своего «футляра» // Там же. Л. 63.




226


Там же: «Нам всячески хотелось всё-таки как-то ближе узнать своих учителей, узнать что-либо новое из их характера, из образа жизни, и поэтому мы каждую мелочь из своих наблюдений над ними старались как-либо осмыслить, уложить в своё представление о них. Однажды был случай, что мы встретили группу своих учителей на пароходе. А. И. был тут среди молодых, только что прибывших на работу в семинарию, учителей. Было ясно, что они пришли отдохнуть в порядке «двадцатого числа». Они были весело настроены, а среди них и А. И. Мы видели его смеющимся, шутливо разговаривающим, и одна мысль была у нас: «почему же Вы, А. И., вот так просто по-человечески никогда не поговорите с нами», но нет: была стена, и А. И. никогда по отношению к нам не выходил за эту стену. Мы знали также, что А. И. заядлый рыбак и летом ездит на озеро «Чебаркуль» под Челябинск. Значит, он не только мумия, но и живой человек, а вот для нас он показывает себя только мумией» // Там же. Л. 63-64.




227


В очерке «Пермская духовная семинария накануне Октябрьской социалистической революции» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции воспоминаний автор уточняет: «По-прежнему можно было видеть согбенную фигуру человека, с развалистой утиной походкой шествующего на уроки. Это Иловайский «во плоти» – Алексей Иванович Добролюбов. Он не изменился внешне, «засахарился». Также замкнутость в себе, боязнь «как бы чего не вышло»: вылезет на минуту из улитки и спрячется. Теперь он только не во фраке, а в визитке. Но он немного и модернизировался: сейчас он ещё ведёт преподавание в одной или двух группах латинского языка. Иловайский и Вергилий Марон – таково сочетание преподаваемых им теперь предметов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 116.




228


Дергачёв Алексей Иванович – сын протоиерея Пермской губернии. Окончил Екатеринбургское духовное училище по 1-му разряду в 1887 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1894 г. Кандидат богословия С.-Петербургской духовной академии 1898 г. В 1899-1900 гг. преподаватель греческого языка в штатных классах Вятского духовного училища. С 16 ноября 1900 г. преподаватель греческого языка в Пермской духовной семинарии; с 14 августа 1903 г. преподаватель Священного Писания; с 1 октября 1903 г. преподаватель еврейского языка. Надворный советник. Имел орден св. Станислава 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 251.




229


В очерке «Алексей Иванович Дергачёв» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор имеет в виду басню И. А. Крылова «Вол и лягушка».




230


Дергачёв Иван Алексеевич (1911-1991) – советский литературовед, профессор. Член Союза писателей. Окончил литературное отделение Пермского индустриально-педагогического института в 1931 г. Работал заведующим учебной частью и преподавателем рабфака и техникума связи, преподавателем и директором научной библиотеки Уральского индустриального института. В 1940 году стал первым деканом филологического факультета Уральского государственного университета. Участвовал в Великой Отечественной войне. Преподавал в Уральском политехническом института и Свердловском институте иностранных языков в 1945-1955 гг. Кандидат филологических наук (1953). Доцент кафедры русской и зарубежной литературы в Уральском государственном университете доцентом кафедры русской и зарубежной литературы с 1955 г. Декан филологического факультета в 1959-1963 гг. Заведовал кафедрой русской и зарубежной литературы в 1967-1974 гг., с 1974 состоял её профессором. Заслуженный работник культуры РСФСР (1974). Доктор филологических наук (1980).




231


В очерке «Алексей Иванович Дергачёв» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Он, кажется, должен был бы признавать в нас, камышловских «духовниках» [учащихся духовного училища – ред.], своих земляков, но этого не было. Он вообще старался держаться со всеми семинаристами официально… Он кончил Пермскую духовную семинарию, и в составе его коллег по работе в семинарии были его бывшие учителя, например, В. А. Фаминский. Он был поклонником стиля педагогической деятельности, ярко выраженного В. А. Фаминским» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 64 об.




232


В очерке «Алексей Иванович Дергачёв» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Каждому из нас её выдавали в первом классе, и она была в числе наших учебников четыре года.

Мы заучивали наизусть много, так называемых, мессианских мест, т. е. пророческих указаний на появление в мире Мессии, т. е. Христа-Спасителя. А. И. особенно придавал значение заучиванию этих мест в библии» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 65-65 об.




233


Там же: «Ещё до окт[ябрьской] революции А. И. ушёл на работу инспектором народных училищ» // Там же. Л. 65 об.




234


В составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется очерк «Иван Анемподистович Секачёв и его родословная», в котором в образе Анемподиста Ивановича автор выводит Алексея Ивановича Дергачёва. Причина, по которой автор исказил имена, неизвестна (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 394. Л. 111-150 об.). См. Часть VIII. «Педагогическая деятельность в Свердловских институтах».




235


Юрьев Александр Николаевич – сын диакона Курской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1879 г. С 22 сентября 1879 г. преподаватель логики, психологии, начальных оснований и краткой истории философии и дидактики в Пермской духовной семинарии. Статский советник. Имел ордена: св. Анны 2 и 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1906. № 27 (21 сентября) (отдел официальный). С. 436. См. «О 25-тилетии педагогической деятельности А. Н. Юрьева» // «Пермские епархиальные ведомости». 1904. № 41 (9 октября) (отдел неофициальный). С. 474-478.




236


in corpore – по-латински в полном составе, вместе.




237


personagrata – по-латински лицо, пользующееся доверием.




238


Фалес Милетский, Анаксимен Милетский, Анаксимандр Милетский, Демокрит Абдерский, Гераклит Эфесский, Платон, Аристотель – древнегреческие философы.




239


В очерке «Александр Николаевич Юрьев» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. Н. сильно расстроился и говорил: «я знаю, кто это писал». Он не назвал нам имени автора, но знали, что автором заметки был преподаватель нашей же семинарии из молодых – Василий Яковлевич Струминский» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 50.




240


Челпанов Георгий Иванович (1862-1936) – русский философ, логик, психолог, профессор Московского, затем Киевского университета.




241


tertiumnondatur – по-латински третьего не дано (закон исключения третьего).




242


contradictioinadjecto – по-латински противоречие в определении.




243


perceptio – по-латински бессознательное восприятие.




244


apperception – по-латински восприятие сознанием самого себя.




245


sillogismus – по-латински силлогизм.




246


temperamentum – по-латински температмент.




247


Не разборчиво, на греческом языке (ред.).




248


cogitoergosum – по-латински «Мыслю, следовательно, существую».




249


Deussivenatura – по-латински «Бог или природа».




250


thesis – по-латински тезис.




251


antithesis – по-латински антитезис.




252


synthesis – по-латински синтез.




253


AmicusPlatosedmagisamicaestveritas – по-латински «Платон – друг, но истина бо?льший друг» (т.е. истина дороже).




254


А. Н. Юрьев скончался 10 августа 1907 г., после продолжительной и тяжёлой болезни.




255


Sittibiterralevis, caremagisternoster! – по-латински «Пусть земля тебе будет пухом, ушедший наш учитель!».




256


Успенский Александр Феодосиевич – сын протоиерея Костромской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1886 г. В 1887-1902 гг. преподаватель русского языка с церковно-славянским в Солигаличском духовном училище. С 25 июля 1902 г. преподаватель обличительного богословия, истории и обличения русского раскола и помощник инспектора в Пермской духовной семинарии. Статский советник. Имел ордена: св. Станислава 2 ст. и св. Анны 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 250.




257


В метрической книге Рождество-Богородицкой церкви г. Перми за 1904 г. имеется запись о бракосочетании № 15: дата бракосочетания – 11 апреля. Жених: преподаватель Пермской Духовной Семинарии, кандидат богословия, статский советник Александр Феодосиев Успенский, православного вероисповедания, первым браком, 42 лет. Невеста: Пермская мещанская дочь, девица Елизавета Николаева Перетяжкина, а по вотчиму Меркурьева, православного вероисповедания, 20 лет. Таинство венчания совершал: священник Никанор Пономарёв с протодиаконом Константином Пономарёвым и диаконом Димитрием Затопляевым. Поручителями были: по женихе – преподаватель Пермской Духовной Семинарии Арсений Алексеев Дроздов и титулярный советник Сергий Александров Страшкевич; по невесте: коллежский секретарь Алексий Павлов Шилов и сын титулярного советника Сергий Аркадиев Сухарев. (ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 996. Л. 105 об.-106).




258


Из очерка «Александр Федосеевич Успенский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «У семинаристов-хористов было в обычае во время шестопсалмия за всенощной спускаться с хор на площадку перед церковью, где во время «молитвы» происходили и встречи» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 13 об.




259


Серебренников Павел Николаевич (1849-1917) – сын священника Пермской губернии. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1870 г. и курс в Императорской медико-хирургической академии в 1876 г.; доктор медицины 1885 г. С 20 февраля 1887 г. врач и преподаватель гигиены, анатомии и медицины при Пермской духовной семинарии. Коллежский советник. Имел ордена: св. Анны 2 и 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 253. Общественный деятель и краевед.




260


На полях текста И. С. Богословским поставлены 3 вопросительных знака карандашом.

В очерке «Рянко» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется следующий эпизод: «Случай встречи с Рянком … мне представился во время моего пребывания на летних каникулах, когда я заканчивал учение в Пермской духовной семинарии.

Приходит однажды к нам мать Рянка, вся в слезах, и сообщает, что Рянко умирает, что у него невыносимые боли в животе. Нам в шестом классе семинарии читал лекции по медицине наш школьный врач, доктор медицины – Павел Николаевич Серебренников, и я, естественно, посчитал своим долгом помочь Рянку. Я зашёл в дом на второй этаж по внутреннему входу – по лестнице и подошёл к больному. Он лежал на печке…. Больной стонал и метался. Я порекомендовал сделать больному согревающий компресс, и объяснил, как это сделать. Из дома я захватил с собой рюмки две кагору, как средство тонизирующее и вяжущее, потому что мать больного говорила, что у него были и явления поноса. Рянко выздоровел, что я отнёс к его крепкой натуре, а не к своему искусству врачевания» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 390. Л. 136-137.




261


Osanctasimplicitas! – по-латински «О, святая простота!»




262


Русско-турецкая война 1877-1879 гг.




263


Имеется в виду Серебренникова Евгения Павловна (1854-1897) – русская врач-офтальмолог, общественный деятель и благотворитель.




264


Чернышевский Николай Гаврилович (1828-1889) – русский философ-материалист, революционер-демократ, теоретик критического утопического социализма, учёный, литературный критик, публицист и писатель. Обучался в Саратовской духовной семинарии.




265


Базаров Евгений Васильевич – персонаж романа И. С. Тургенева «Отцы и дети». Лопухов Дмитрий – персонаж романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?»




266


Пермский научно-промышленный музей на ул. Петропавловской, 38.




267


Sittibiterralevis! – по-латински «Пусть земля тебе будет пухом!».




268


В очерке «Павел Николаевич Серебренников» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор существенно переработал информацию о П. Н. Серебренникове, вероятно, не без влияния статей В. П. Бирюкова. Так, он включил в него следующие размышления:

«Этот шаг П. Н. [поступление в медико-хирургическую академию – ред.], определявший в дальнейшем работу его по линии гражданской, а не по линии духовной, был не просто переменой профессиональной линии, а свидетельствовал об отрыве его и уходе психологически-нравственно из сословия, из которого он происходил. Это была активная переоценка им своей социальной позиции. Свидетельством этого являются неоднократные критические замечания П. Н. в адрес русского духовенства, которые он иногда – кстати и некстати – делал при чтении семинаристам лекций по гигиене и медицине. Так, подчёркивая во многих случаях многодетность духовенства, он относил его к сословным чертам духовенства и трактовал эту черту как признак низкого культурного уровня этого сословия, признак чисто растительной жизни его. В 1909 г. я встретился с П. Н. на пароходе, направлявшемся в Казань. Когда я поделился с ним своим намерением поступить в духовную академию, он заметил: «лучше бы в университет». В этом замечании П. Н. нельзя было не прочитать его тезиса: если рвать с духовным миром, то рвать под корень, т. е. со своим сословным происхождением. Эту черту П. Н. необходимо учесть для понимания того противоречивого положения, в каком он был на работе в семинарии…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 88-91.

Там же: «Школьные врачи обычно в учебных заведениях выполняли только узко врачебные функции и не участвовали непосредственно в учебном процессе наряду с учителями, являясь в этом отношении чужеродным телом. П. Н., в отличие от прочих школьных врачей, принимал непосредственное участие в учебном процессе: он читал лекции в пятом и шестом классах по гигиене и медицине. Особенно же значительной была его роль в воспитании семинаристов. Для авторитета его среди семинаристов имело большое значение то, что он сам кончил Пермскую семинарию около тридцати с лишним лет тому назад, был выразителем лучших черт семинариста прошлого и был свидетелем того, что семинария за всю свою историю не замыкалась в узкопрофессиональное учебное заведение духовного ведомства с подготовкой только лиц духовного звания, а открыла многим своим питомцам широкую дорогу для работы на самых разнообразных поприщах гражданских ведомств» // Там же. Л. 85-87.

Там же: «Как лектор по гигиене и медицине П. Н. находился в выгодном положении: среди богословских предметов, таких как гомилетика, литургика, догматическое богословие и пр., его предметы да ещё педагогика и дидактика были отдушиной, а самая форма преподавания им – лекции – были преддверием к обучению в высших учебных заведениях» // Там же. Л. 105-106.

Там же: «Нельзя не отметить воспитательную сторону его лекций. Семинаристы были в таком возрасте, когда половой вопрос для них был актуальным. Они или сами его поднимали перед кем-либо из своих учителей и воспитателей, или кто-либо из последних по какому-либо поводу затрагивал перед ними этот вопрос. … П. Н., конечно, не мог обойти этот вопрос, тем более, что он знал, что среди его питомцев тайно передавался из рук в руки, как «запрещённый плод» «Половой вопрос» Фогеля (Догеля?). Знал он и о том, что кое-кто из них читает и «Женщина и социализм» Бебеля. Он говорил о назначении половых отношений и о том, что люди, в отличие от животных, исказили назначение половых отношений как акт деторождения, и сделали половой инстинкт орудием наслаждений. Он предупреждал своих питомцев о том, что бы они никогда не должны смотреть на женщину как на предмет для наслаждения, а видеть друга, участника в создании семьи. Легко заметить, как высоко стоял П. Н. в глазах семинаристов по линии воспитания их в половом вопросе по сравнению с другими «воспитателями», которых нужно назвать «пошляками от богословия». [Автор, вероятно, имеет в виду А. П. Миролюбова и Т. П. Андриевского – ред.] // Там же. Л. 106-109.

Там же: «Противоречивость [положения П. Н. в семинарии – ред.] была и субъективной и объективной. Преподавание гигиены и медицины было введено их тех соображений, что будущему священнику, работающему в глуши, придётся встречаться с такими случаями в жизни, когда необходимо будет советом и делом оказывать помощь по линии гигиены или медицины. Таким образом, П. Н. volens-nolens [по-латински – волей-неволей (ред.).] становился участником профессиональной подготовки людей того сословия, от которого он оттолкнулся. Это противоречие как-то разрешалось, или компоненты его как-то «сосуществовали» в психологии П. Н. и поэтому и названо мною условно субъективным. Объективно противоречивое положение П. Н. в семинарии состояло в том, что деятельность его в ней приводила к противоположным результатам по отношению к задаче, которая перед ней ставилась: задача состояла в подготовке служителей культа, а деятельность его приводила к тому, что под влиянием его лекций многие семинаристы, наоборот, отталкивались от этой задачи. Своими лекциями П. Н. объективно агитировал за то, чтобы питомцы его именно не шли в служители культа. Это противоречие условно и названо мной объективным. Здравствующий по ныне профессор Пермского медицинского института, доктор медицины Б[огословский] И. С. признавался мне в том, что лекции П. Н. привели его к выбору для себя медицинской профессии. Есть основания полагать, что он в этом случае был не единичным, а типичным для многих выпускников Пермской дух[овной] семинарии. Известный уральский краевед В. П. Бирюков в краткой заметке, помещённой в его «Записках уральского краеведа» (Южно-уральское книжное издательство, г. Челябинск… 1964 г.) замечает: «Семинарское начальство, главным образом, ректор Добронравов, не особенно жаловали его, Павла Николаевича, за его вмешательство в общественную жизнь, за заступничество и защиту городской бедноты, за стремление просветить её, пробудить в ней чувство собственного достоинства». Но главным мотивом, по которому ректор Добронравов «не особенно жаловал» П. Н. было именно противоречивое положение и противоречивая деятельность его в семинарии. Семинария год за годом всё меньше и меньше выпускала кандидатов во священники, в чём в известной доле был «повинен» и П. Н. Добронравов, как передавали, в конечном счёте отстранён был от работы в семинарии за это его «преступление» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 109-114.

Там же: «П. Н. принадлежал к той группе русской интеллигенции, которая воспитана была на идеях русских революционеров-демократов и проводили эти идеи в жизнь. Но он отразил и в своём мировоззрении, и в своей деятельности те противоречия, которые присущи были русской интеллигенции, а особенно выходцам из духовного сословия. Главное противоречие состояло в расплывчатости и непоследовательности, расплывчатости взглядов, отсутствии чёткого мировоззрения и политической платформы, что и обнаружилось в революцию 1905 г. В семинарии был один случай, когда эта именно черта непоследовательности в своих действиях ярко обнаружилась у П. Н. Очевидно, по предписанию свыше учителя в 1906 или 1907 г. на первой неделе Великого поста говели вместе с семинаристами в семинарской церкви. Среди них не видно было только влившихся в коллектив учителей молодёжи, а из стариков выделялись В. А. Фаминский и П. Н. Странно было видеть его в этой обстановке так же, как если бы И. С. Тургенев в своём романе «Отцы и дети» изобразил бы Базарова на исповеди перед смертью. А было так!» // Там же. Л. 116-118.

Там же: «Ничто так не увековечивает память о человеке, как следование по его стопам. Известно, что семинаристы посещали музей, созданный П. Н., и это не прошло для них бесследно. Можно указать на многих из них, которые «заразились» через музей увлечением изучать историю своего края. Можно в этом отношении указать на целое семейство Богословских в Перми. С большим основанием надо думать, что уральский краевед В. П. Бирюков получил путёвку на свою профессию в этом же музее, продолжив дело Павла Николаевича Серебренникова» // Там же. Л. 119-120.




269


Можгинский Виктор Михайлович – сын диакона Вятской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1903 г. С 4 сентября 1903 г. преподаватель латинского языка в Пермской духовной семинарии // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 251.




270


Дроздов Арсений Алексеевич – сын священника Симбирской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1903 г. С 21 августа 1903 г. преподаватель греческого языка в Пермской духовной семинарии // «Пермские епархиальные ведомости». 1906. № 27 (21 сентября) (отдел официальный). С. 438.




271


Струминский Василий Яковлевич (1880-1967) – сын псаломщика Каменец-Подольской губернии. Кандидат богословия Московской духовной академии 1903 г. В 1903-1907 гг. преподаватель церковной и библейской истории и истории русской церкви в Пермской духовной семинарии. Советский теоретик и историк педагогики, профессор (1926), член-корреспондент Академии педагогических наук РСФСР (1945), доктор педагогических наук (1961), в 1944-1967 гг. научный сотрудник Института теории и истории педагогики Академии педагогических наук РСФСР.




272


Книжный магазин Ольги Платоновны Петровской на углу улиц Покровской (Ленина) и Сибирской.




273


Морозов Николай Александрович (1854-1946) – русский революционер-народник, участник покушений на Александра II, до 1905 г находился в заключении в Шлиссельбургской крепости. Автор ряда книг, в которых пытался пересмотреть некоторые проблемы всемирной истории, в частности истории христианства. Его произведения подвергались резкой критике со стороны профессиональных историков и представителей других наук, его историческая концепция и методология исследования были признаны ошибочными. В конце XX века идеи Морозова нашли своё продолжение в так называемой «новой хронологии» – псевдонаучной теории радикального пересмотра истории, созданной группой авторов под руководством А. Т. Фоменко.




274


Последняя книга библейского Нового Завета «Откровение Иоанна Богослова» с описанием катаклизмов и чудес, предшествующих Второму пришествию Иисуса Христа на землю.




275


Н.А. Морозов в книге «Откровение о грозе и буре» (1907) сделал предвзятую попытку датировать Апокалипсис на основе астрологической интерпретации его образов.




276


Юлиан Отступник – в христианской историографии имя последнего языческого римского императора в 361-363 гг. Юлиана II (331/332-363).




277


Имеется в виду третий роман трилогии русского писателя, религиозного философа и общественного деятеля Дмитрия Сергеевича Мережковского (1865-1941) «Христос и Антихрист» – «Антихрист. Пётр и Алексей».




278


Бебель Август (1840-1913) – деятель германского и международного рабочего движения, марксистский социал-демократ. В своих сочинениях А. Бебель показывал, что церковь и государство в антагонистическом обществе выступают союзниками в эксплуатации народных масс, пропагандировал атеистические взгляды и рассматривал борьбу с религией как часть классовой борьбы пролетариата.




279


Ренан Эрнест (1823-1892) – французский философ и писатель, историк религии. В «Истории первых веков христианства» Э. Ренан отрицал Божественное происхождение Иисуса Христа, Непорочное зачатие Пресвятой Богородицы, Воскресение и Вознесение Христа.




280


Штраус Давид Фридрих (1808-1874) – германский философ, историк, теолог и публицист, который развивал теорию образования мифов и находил, что большая часть представлений об Иисусе Христе имеет позднейшее происхождение, пытался выяснить, из каких греческих, еврейских и восточных элементов составились эти представления.




281


Делич Фридрих (1850-1922) – немецкий ассириолог, автор книги «Вавилон и Библия», в которой утверждал, что многие ветхозаветные сочинения не Божественного происхождения, а заимствованы из древних вавилонских сказаний, в том числе, тексты о Сотворении мира и Потопе из Книги Бытия.




282


Осенью 1907 года.




283


Имеется в виду предмет «История и обличение раскола».




284


В очерке «Василий Яковлевич Струминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора этот эпизод отсутствует.




285


Ушинский Константин Дмитриевич (1823-1871) – русский педагог, писатель, основоположник научной педагогики в России.




286


К очерку «Василий Яковлевич Струминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автором приложена вырезка из газеты «Известия» № 172 за 23 июля 1967 года, в которой от лица Министерства просвещения СССР, Министерства просвещения РСФСР, президиума Академии педагогических наук СССР извещается о кончине на 88-м году жизни крупного учёного, педагога, члена-корреспондента Академии педагогических наук, доктора педагогических наук, профессора Струминского Василия Яковлевича и выражаются глубокие соболезнования семье и друзьям покойного (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 69).




287


Андриевский Тихон Петрович – сын священника Терской области. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1900 г. В 1900-1903 гг. наблюдатель церковно-приходских школ Северной Осетии; в 1903-1905 гг. настоятель Карсского собора и благочинный 1 округа; 30 января 1903 г. возведён в сан протоиерея; в 1903-1904 гг. председатель Карсского отделения Грузинского Епархиального Училищного Совета и наблюдатель церковно-приходских школ Карсской области; в 1904-1905 гг. окружной миссионер Карсской области; 27 ноября 1905 г. по прошению уволен за штат. С 14 июля 1906 г. преподаватель греческого языка в Пермской духовной семинарии; с 12 октября 1907 г. преподаватель логики, психологии, краткой истории и начальных оснований философии и дидактики в той же семинарии // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 251.




288


В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора указан 1908 г. Т. П. Андриевский пришёл в Пермскую духовную семинарию летом 1906 г.




289


Из очерка «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Для семинаристов, привыкших видеть своих преподавателей во фриках и сюртуках, как-то не привычно было видеть учителя в рясе, тем более, что вид у Т. П. выходил из ряда других носящих такую одежду: был он худой, «морной», как говорят в простонародье; лицо исхудалое, заострённый нос, впалые тусклые глаза; волосы прямые, без единого завитка. Он имел такой вид, в какой Эйзенштейн показал Ивана Грозного в момент коронации его в Успенском соборе, где в роли Ивана Грозного выступал Абрикосов. У него была какая-то крадущаяся походка и тихий голос. Он имел вид не то исхудалого по условиям жизни человека, не то – подвижника, подвергшегося себя самоизнурению» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 123 об.-124.

Автор упоминает советского режиссёра театра и кино Сергея Михайловича Эйзенштейна (1898-1948) и его фильм «Иван Грозный» (1944-1946), в котором А. Л. Абрикосов играл роль боярина Фёдора Колычёва, а роль Ивана Грозного играл Н. К. Черкасов.




290


Из очерка «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Раньше в этой школе были отдельные учителя, не из состава семинарских педагогов, но на этот раз, по-видимому, в целях дополнительной нагрузки заведывание школой и преподавание в ней переданы были Т. П. Андриевскому, что, конечно, нужно признать очень целесообразным с точки зрения постановки в семинарии дидактики» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 123 об.




291


Из очерка «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «К этому времени [приезду в Пермь из Казани – ред.] им была уже написана повесть «Архиерей», в которой он изобразил своего героя в желанном для него виде человека простого, доступного, с демократическими манерами обращения. К чести Т. П. нужно сказать, что он никогда не кичился своим литературным творчеством и не афишировал себя писателем» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 126 об.




292


Кадило – металлический сосуд, в котором на горящих углях расплавляется ладан. Используется священнослужителями в наиболее торжественных случаях во время богослужений.




293


Автор имеет в виду молитвенный дом в д. Гарюшках около Перми, закрытый в 1939 г.




294


В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Т. П. любил показывать себя таким чудотворцем при каких-либо особенных случаях, когда ему предоставлялась возможность сильнее подействовать на психику его питомцев. Так, был однажды такой случай. Вечером в городе случился большой пожар, и группа семинаристов наблюдала его из тёмной, не освещённой комнаты. На стенах комнаты появлялись блики отражающегося пламени, и вся обстановка была напряжённой. В этот именно момент появился в комнате Т. П. в отражённом пламени и не преминул рассказывать о том, как он в аналогичных случаях смятения людей, подобных смятению при пожарах, силой своей воли усмирял людскую стихию и направлял по организованному руслу. Это был тонкий психологический расчёт повлиять на своих питомцев. Из истории известно, что в такой именно момент поп Сильвестр поразил воображение юного Ивана Грозного и навсегда оставил след в его душе от потрясшей его картины пожара, след нервного потрясения, на чём и основал своё влияние на него. Событие это невольно возникает в памяти в связи с тем, что только что сказано о Т. П.» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 132-132 об.

Автор представляет события Московского пожара, восстания горожан в 1547 г. и обличительную речь протопопа Сильвестра в адрес царя Ивана Грозного, которая была воспринята им благосклонно и сделала Сильвестра приближённым молодого царя.




295


Там же: «При своих ретроградных взглядах на политические события того времени, Т. П. иногда способен был возвыситься до независимых суждений и взглядов в области текущей гражданской жизни, что свидетельствовало о том, что он не лишён был способности реалистически мыслить, когда этого требовал здравый смысл. Так, когда в связи с распространением острых желудочных заболеваний в городе, издано было распоряжение с безоговорочным запрещением употреблять в пищу сырые овощи и фрукты, Т. П. подверг эту меру резкой критике, мотивируя своё суждение тем, что она, эта мера, обрекает население на ограничение употребления в пищу витаминозных предметов питания» // Там же. Л. 132 об.-133.




296


Высшие женские богословские трёхгодичные курсы в Казани действовали при Казанской духовной академии в 1910-1917 гг. Курсы готовили преподавательниц Закона Божия для светских учебных заведений.




297


В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «…он отметил в этих словах тот факт, что семинарии в тот момент и намного уже раньше этого утратили своё прямое назначение быть кузницей для подготовки кадров священнослужителей. А. П. был, несомненно, человек умный, и в его словах мы находим в этот отношении глубокую правду. Сам А. П. потерпел полное фиаско именно на том, что он думал воспитать в своих учениках кадры священнослужителей, сам, не будучи таковым, а на опыте убедился, что они, его ученики, совсем не помышляют о священстве, а изыскивают всякие пути, чтобы только «не влезать в рясу». Обычно так и бывало, что если семинарию заканчивало, примерно, двадцать пять-тридцать человек, то «рясу надевало» пять-шесть человек, а остальные уходили «во страну далече». Кончившие семинарию уходили в те высшие учебные заведения, где для них открывали двери, хотя бы их допускали в эти учебные заведения на правах некоего компромисса, как это было, например, с Юрьевским и Варшавским университетами, куда семинаристы допускались по мотивам обрусения этих окраин Российской империи. Семинаристы направлялись в Томский университет на медицинский факультет, где создали себе славу наиболее ревностных студентов и как наиболее подходящие кадры для подготовки врачей. Славу эту и такую репутацию они создали у профессоров, которые сами во многих случаях в прошлом были семинаристами. Семинаристы наполняли ветеринарные институты, частично – историко-филологические институты. Лишь только в описываемое время открылись Коммерческие институты и Петербургский психоневрологический институт, они ринулись туда. Семинарская элита в количестве двух человек откомандировывалась в духовные академии, а некоторые из окончивших семинарию по своей инициативе направлялись тоже в академии. Часть окончивших «подавалась» в чиновники. Такой порядок распределения, вернее – самораспределения, окончивших семинарию приобрёл характер традиции и был, так сказать, исторически установившейся закономерностью. Такой же исторически установившейся закономерностью в семинарии было действие закона сжимаемости сурового фильтра, через который проходили обитатели этого воспитательного, а по терминологии А. П. Миролюбова – «питательного» учреждения. Конкретно действие этого фильтра выражалось в следующем. В семинарию ежегодно поступало примерно шестьдесят человек учеников, которые распределялись в два класса – по тридцати человек в каждом. Во втором классе их оставалось человек пятьдесят – по двадцати пяти человек в двух классах. Третий класс, а за ним и следующие были по одному, причём если в третьем классе было ещё многолюдно до тридцати пяти человек, то в пятом доходило до тридцати человек. Это было, так сказать, внутренней организационной закономерностью семинарии. …

Но вот семинарист, минуя все «подводные рифы и камни», достиг богословских – пятого и шестого – классов и вступил в эти, прямо сказать, «палестины», и первой мыслью у него являлось: «ну, теперь пора отдохнуть: не зря сказано: «претерпевший же до конца, той спасется». И он отдыхал, т. е. «отбывал» два класса для окончания семинарии, благо для этого создавались в этих классах некоторые «льготные» условия, до некоторой степени даже «демократические» условия. Так, шестиклассникам, например, разрешалось в церкви за богослужением стоять не в рядах, а «вольным строем», под хорами. Да и учёбой не так уже «утруждали»: «богословы» – надо и уважать тоже людей, хотя бы и накануне выхода их в жизнь, а они потом «бежали от рясы» подобно пушкинской Марии Кочубей, которая бежала «от любви, как от оков».

Таково было бытие семинаристов, так сказать, в statusquo ante, т. е. в состоянии до революции 1905 г. Но революция, несмотря на то, что она затронула семинарию рикошетом, не прошла для семинаристов бесследно, а внесла свои новые закономерности. Сколько ни старался А. П. Миролюбов «утихомирить» семинарскую стихию после очистки рядов семинаристов с окончанием забастовки, «покой» был нарушен: что нельзя было проявить наружу – ушло вглубь. Нельзя было ничем отгородить семинаристов от того, что врывалось извне…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 136-139.




298


Иоанн Кронштадтский (Сергиев Иоанн Ильич) (1829-1909) – протоиерей, настоятель Андреевского собора в Кронштадте. Проповедник, духовный писатель, церковно-общественный и социальный деятель правоконсервативных монархических взглядов. Святой праведник Русской Православной Церкви.




299


Петров Григорий Спиридонович (1866-1925) – священник, общественный деятель, журналист, публицист и проповедник, широко известный в предреволюционной России.




300


В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Так, в Перми ему тоже предоставлен был театр оперы, в котором он читал лекцию на тему: «Писатель и читатель». Он явился для широкой публики знаменем протеста против реакции, и так именно на него смотрели и семинаристы» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 139 об.




301


В оригинале стихотворения А. С. Пушкина «Полтава»: «В качалке, бледен, недвижим».




302


tabularasa – по-латински чистая доска.




303


saltomortale – по-латински смертельный прыжок. В переносном смысле слова – отчаянный шаг, слишком рискованный поступок.




304


Гапон Георгий Аполлонович (1870-1906) – священник, политический деятель и профсоюзный лидер.




305


Илиодор (Труфанов) (1880-1952) – иеромонах, духовный и политический деятель, авантюрист.




306


Серия сборников товарищества «Знание», выходивших в 1904-1913 гг. Главный редактор М. Горький.




307


Антирелигиозные пьесы: «Анатэма» Л. Н. Андреева 1908 г. и «Чёрные вороны» В. В. Протопопова 1907 г. Последняя основана на мотивах сплетен о протоиерее Иоанне Кронштадтском и его лже-последователях.




308


Гусев-Оренбургский Сергей Иванович (1867-1963) – русский писатель. Автор повести «В стране отцов» (1904). После 6 лет в сане священника отказался от сана и посвятил свою жизнь карьере писателя. Был одним из наиболее популярных авторов дореволюционного периода.




309


В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков по истории Пермской духовной семинарии» в «пермской коллекции» воспоминаний, автором пропущена информация о его дальнейшей судьбе. В очерке «Гриша Козельский» составе «Очерков по истории Камышловского духовного училища» имеется следующая информация: «Тихон Петрович Андриевский пережил сильное идеологическое «salto mortale». Из семинарии он перешёл на работу законоучителем в Камышловскоую мужскую гимназию. В книге начальника Главного политуправления армии и флота, генерала армии Филиппа Ивановича Голикова «Красные орлы» указывается, что Тихон Петрович, будучи законоучителем, просвещал своих учеников, в том числе и автора книги, который был тогда его учеником, марксистскими идеями. Гришин брат Феликс рассказывал, что когда он встретился после Октябрьской революции в Камышлове с Тихоном Петровичем, он [Т. П.] подошёл к нему и, указывая на его [Феликса] рясу, сказал: «Надо снимать!» Позднее знавшие его люди рассказывали, что он служил в органах народного образования, а потом после ряда передряг… сторожем. И дальше история уже молчит» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 101-121.




310


В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Что побудило его перейти на новую, отличную от прежней работу? Из семинарии в описываемое время, несколько человек из преподавательского состава перешли на работу инспекторами народных училищ, да и вместе с ним и одновременно перешёл в преподаватели литературы в Камышловскую мужскую гимназию семинарский латинист Виктор Михайлович Можгинский. Мотивы их перехода были ясны: материальные соображения и общественное положение. Известно, что инспектор народных училищ являл собой persona grata, плюс триста золотых в месяц и тройка земских разъездных для поездки с инспектированием по его району. Имел ли место материальный интерес и мотив в случае перехода Т. П. на работу в гимназию? Вероятно, да, но нужно при этом подчеркнуть, что он не был падким на монету: свидетельством этому была его жизнь в семинарии.

Что могла дать ему работа законоучителем в гимназии, как говорится, «для души» после преподавания философии в семинарии? Время для гимназий и других школ этого типа, как тогда говорили, было кассовское. Во главе Министерства стоял Лев Аристидович Кассо, грек по национальности, потомок классической Эллады, идеолог классического обучения со всеми присущими ему атрибутами. В гимназиях и реальных училищах всё было скованно «мундиром», формой. Настольной книгой был объёмистый кондуит, с прошитыми и пронумерованными фолиантами. По истечении года он, как некая ценность, направлялся в учебный округ. Достаточно было гимназисту или реалисту явиться в своё училище не по форме, например, с не со всеми застёгнутыми на шинели пуговицами или без ранца для учебных принадлежностей, как его не впускали в здание и отправляли домой. Семинарские порядки, несмотря на их своеобразие и строгость, пожалуй, по сравнению с описанными порядками в гимназиях могли показаться ещё более демократичными. Это – одна сторона новой работы Т. П. С другой стороны, чем являлось преподавание закона божьего в гимназиях? В сознании учеников, да и в общем ансамбле гимназических дисциплин закон Божий, как учебный предмет, являлся чем-то вроде рудиментарного отростка – не более. Правда, он выполнял ещё своеобразную функцию рентгена, через который проверялась политическая настроенность умов учащихся, а вместе с этим он (закон божий) являлся и орудием для настройки этих умов. Едва ли можно утверждать, что законоучители в своей массе пользовались уважением своих учеников, наоборот, известны были случаи глумления над их священным саном. Так, верхняя одежда законоучителя пермских мужской и женской гимназий была использована в качестве почтового ящика в переписке между гимназистами и гимназистками: в широкие обшлага её вкладывались записки с той и другой стороны.

Такова была новая обстановка деятельности Т. П. Сохранилось самое убедительное по своей форме свидетельство о деятельности Т. П. в качестве законоучителя в Камышловской мужской гимназии. В широко известной в военных и общегражданских кругах книге маршала СССР Ф. И. Голикова «Красные орлы», он, бывший ученик гимназии, с похвалой отозвался о своём законоучителе. В самом деле – сказать, что он (Т. П.) стоял во мнении гимназистов на голову выше других учителей гимназии – что может быть выше этой похвалы? Т. П., как видно, нашёл ключ к душам и умам своих учеников, и в какое время? В такое время, когда в политической атмосфере страны сгущались уже тучи. Как это было далеко от того, чем проявил себя Т. П. в семинарский период своей жизни на одной из окраин Перми! И это было в то же время симптоматично для его настроения: по всему видно, что в душе его нарастал перелом, и он шёл к кризису. Молва ходила о том, что он просвещал умы своих учеником в направлении, которое обеспечивало им наиболее лёгкий путь к переходу на новые позиции «грядущего». В истории гимназий вообще и в частности в истории молодой ещё Камышловской гимназии это был из ряда выходящий случай, феноменальный случай. В условиях тогдашней дореволюционной действительности, когда в гимназиии всё было подчинено «духу Кассо», Т. П. в рядах преподавательского коллектива, а особенно для дирекции явился своего рода занозой, извлечь которую, однако, уже не удалось в виду нараставших событий.

Отгремела Великая Октябрьская соц[иалистическая] революция и Тихон Петрович совершил salto mortale. Был отец Тихон – стал Тихон Петрович! Начались взлёты и падения: заведывание соцвосом [отделом социального воспитания, основной функцией которого являлось управление детскими и образовательными учреждениям – ред.] и работа сторожем; партийная работа и укрывательство в лесу… «Хождение по мукам». Клеймо – «поп-расстрига». Вот отдельные свидетельские показания о его жизни в эти времена.

1. Феликс Козельский, б[ывший] ученик Т. П. в Пермской духовной семинарии, рассказывал в 1923 г.: «встретились мы в Камышлове с Т. П. ещё в начале революции. Он подошёл ко мне, потряс за рясу и сказал: «надо снимать». Он же рассказывал, что когда у Т. П. умерла жена, то он играл на гармони и пел залихватские песни (???).

2. Александр Николаевич Шишёв вспоминал о Т. П. в [19]60-х годах:

а) о том, как он организовал в Камышлове юбилейное празднование годовщины издания Миланского эдикта;

б) о том, что когда белые пришли в Камышлов, то Т. П. скрывался в лесу и, чтобы спасти семью от голода, делал игрушки и тайно продавал их;

в) о том, что когда у Т. П. был при смерти один из сыновей, то он «взывал» к богу с мольбой о спасении его подобно Василию Фивейскому в одноимённом рассказе Леонида Андреева. Он верил… и испытывал бога.

3. Михаил Михайлович Щеглов сообщал, что Т. П. после [19]30-го года переехал в Шадринск, там работал внештатным пропагандистом при райкоме партии, имел небольшой дом.

4. Иван Степанович Богословский сообщал, что Т. П. по национальности был осетин.

5. Владимир Павлович Бирюков сообщал, что по архивным данным Т. П. был уроженцем г. Осы.

Получилось так, что трудно было разобраться во всех этих сообщениях, где в них сущая правда, а где домыслы, а о происхождении Т. П. можно было сказать в вопросительной форме: «род же его кто исповесть?» Существует, однако, один человек, который, как видно, поклялся производить «раскопки» о Т. П. до последнего конца. Пожелаем ему полного успеха в этом деле» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 140 об.-143 об.

Автор имеет в виду А. Н. Шишёва.




311


В очерке «Тихон Петрович Андриевский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Нельзя думать, что он совершил своё salto mortale в целях приспособления и карьеры, потому что процесс перехода его на новые позиции начался ещё до рокового момента, т. е. до революции. Ещё в гимназии начался этот процесс. Для людей, не знавших его внутренней природы, его характера, он мог показаться и казался интриганом, шулером, карьеристом, изменником, «попом-расстригой». Такова была логика бурных событий того времени. В тридцатых годах в Шадринске встретились два деятеля Пермской дух[овной] семинарии: Н. И. Знамировский в сане архиерея и Т. П. Андриевский – в чине внештатного пропагандиста по партийной линии. Какая ирония судьбы! [Вероятно, автор имеет в виду не реальную встречу, а, скорее всего, гипотетическое присутствие обоих – в одном городе и примерно в одно время. – Ред.]. Оба они шли сначала по одной дороге: оба окончили курс в Казанской дух[овной] академии, вероятно, с одним и тем же результатом в их психологии и настроенности; оба, несмотря на некоторые различия в их деятельности, шли по одной стопе проповедования «слова божия», а вышли на диаметрально противоположные позиции. В этом сказалось глубокое различие их натур, причём натура Т. П., несомненно, была глубже и многограннее, чем у Н. И. Это и обнаружилось, когда в почву под ними запущен был глубоко плуг, поднявший наверх подпочвенный слой, то, что было скрытно и обнаружилось при перевёртывании пласта.

Т. П. сделался легендарным лицом, причём легенды получились причудливыми. Он не происходил из Осы – это, несомненно. Был ли он осетином? Очень сомнительно. Что он был знаком с Кавказом и обычаями кавказских народностей – это он сам подтвердил, когда строил молитвенный дом по кавказскому методу. Но это ещё не является аргументом для вывода о том, что он был кавказец. Что он организовал семейный быт по типу быта какой-то кавказской народности – это тоже ещё не абсолютный аргумент: так строили семейную жизнь и русские. Иллюстрацией к этому является «Гроза» А. Н. Островского. А вот то, что он сам совершил над собой революцию, это – русская национальная черта. Ещё И. С. Тургенев в своём рассказе «Хорь и Калиныч» при описании характера Хоря отметил, что русский человек не прочь иногда поломать себя, и указал, как например этого, на маститую фигуру Петра I-го» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 150 об.-151 об.

Из письма В. П. Бирюкова В. А. Игнатьеву от 25 декабря 1962 г.: «Андриевский и Знамировский во времени не встретились в Шадринске: первый исчез раньше, а второй явился уже потом, так что личной встречи произойти у них не могло, а было бы интересно, если бы она произошла. В Камышлове Андриевский что-то куролесил по литургической почве, если так можно выразиться, а в Шадринске он начисто отрицал всё старое. И, тем не менее, когда в 1929 году уезжал из Шадринска, вскользь сказал, что не то и не так делают советские богоборцы, а как, ничего не сказал. Словом, антирелигиозная работа у нас его не удовлетворила. Тихону надо что-то ещё, а что, я никак понять не мог, если не строить догадки, что надо перестраивать наш, советский быт. И одно несомненно, что Тихон – тип мятущийся» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 414. Л. 1.

О Т. П. Андриевском см. также ст. Сухарева Ю. М. «Законоучитель маршала (К биографии Т. П. Андриевского)». http://sukharev-y.ru




312


Demortusautbene, autnihil – по-латински «О мёртвых или хорошо, или ничего».




313


Луканин Стефан Александрович (1841-1904) – протоиерей, миссионер. Основатель Свято-Николаевского Белогорского православно-миссионерского мужского монастыря, духовник Пермской духовной семинарии. Скончался 12 марта 1904 г.




314


В 1860-1870-х гг.




315


См. «Последние дни, смерть и погребение духовника духовной семинарии протоиерея С. А. Луканина» // «Пермские епархиальные ведомости». 1904. № 12 (20 марта) (отдел неофициальный). С. 135-144.




316


После протоиерея Стефана Луканина духовником и священником семинарской церкви с 10 апреля 1904 г. был протоиерей Шестаков Константин Александрович // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 252.




317


Славнин Павел Петрович – диакон, эконом Пермской духовной семинарии с 20 декабря 1903 г. // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 253.




318


Попов Матфей Яковлевич (1858-?) – протодиакон с 1895 г.




319


Алхутов Михаил Георгиевич – священник, эконом Пермской духовной семинарии с 28 сентября 1893 г. // «Пермские епархиальные ведомости». 1903. № 46 (6 декабря) (отдел официальный). С. 545.




320


Далее обрыв текста.

Из письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому (без даты): «Из воспоминаний о нём [Славнине – ред.] осталось в памяти его увлечение разведением породистых кур. В скверике между восточным и западным выступами главного корпуса разгуливали его кохинхины и среди них великан-петух, награждённый медалью. Всё-таки эконом диакон Славнин оставил хорошую память: много он заботился о нас. Но что же лучше: священник-эконом или светский эконом? Лучше всё-таки не путать священное с экономическим, когда священное является придатком к экономическому. Не правда ли: ведь это же обидно?» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 29-29 об.




321


Селиванов Вениамин Иванович – коллежский советник, фельдшер семинарской больницы с 1869 г., преподаватель гимнастики (до 1906 г.) // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 253.




322


Из письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 30 ноября 1960 г.: «Я в больнице бывал в течение 3-4-5 дней. Когда я бывал в больнице, то обычно больных было 4-5-6 человек, и все «скоро проходящие». Постоянно жил в больнице Нассонов Димитрий. У него был порок сердца, и он был под постоянным наблюдением Павла Николаевича [Серебренникова]. П. Н. лечил его спермином Пеля (sic!). Сейчас я Вам поведаю о случае со мной в больнице, когда там навещал меня В. И. Ракшинский. Меня положили в ту постель, без перемены белья, которую только что освободил Ал[ександр] Павл[ович] Успенский, и я принял «вшивую ванну». Я не помню, переночевал ли я в ней, или нет, но это был кошмар. Когда открыли постель, то на простыни было всё усеяно ими, в одеяле они сидели гроздьями. Вся эта картина у меня и сейчас стоит перед глазами. Но я думаю, что это был исключительный случай. Мне, помнится, что всё с кровати убрали. У меня сменили белье, но ванны не было. Обед приносили из столовой – общий и давали ещё молоко по стакану. При моём пребывании в больнице из начальства никто не бывал, но говорили, что иногда заходил Ал[ександр] Павл[ович] [Миролюбов]. Говорили, что один раз был ректор Добронравов. Про него говорили, что он боялся заразиться и поэтому не приходил в больницу. Пока я учился в семинарии – никто из семинаристов не умирал. Мне рассказывали, что был случай смерти, по-моему, уже после моего окончания. Был семинарист Ваня Беляевский, сын псаломщика из с[ела] Скородум Ирбитского у[езда]. Он дважды в одном месте ломал ногу и получился туберкулёз. Мой младший брат рассказывал, что он был уже в безнадёжном состоянии и вот в первый день Пасхи к нему пришли «петь Пасху» и христосоваться. Он тоже подпевал, а потом лёг и уснул навсегда. Передавали ещё такой случай. Один больной семинарист – брюшняком – в бреду будто бы разбил окно и выпрыгнул на панель, где его и подобрали. Правда ли это – не знаю, но я помнил такого семинариста, а фамилию его забыл. Всё-таки в больнице порядки были «патриархальные». Помнится, что у ворот у больницы всегда сидел сторож, но мы ухитрялись всё-таки проходить» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 34-35 об.

В метрической книге Петро-Павловского собора г. Перми за 1909 г. имеется запись о смерти № 37: дата смерти – 02 апреля, дата погребения – 05 апреля. Имя умершего: Воспитанник 1 класса Пермской духовной семинарии, сын умершего священника Екатеринбургской епархии Шадринского уезда села Богословского Иоанн Неофитов Беляевский, возраст: 18 лет, причина смерти: от туберкулёза. Исповедовал и приобщал духовник семинарии протоиерей Константин Шестаков. Погребение совершал духовник семинарии протоиерей Константин Шестаков с диаконом Павлом Славниным; на городском кладбище. (ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 1024. Л. 181 об.-182).




323


Osanctasimplicitas! – по-латински «О, святая простота!»




324


В очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Рабочий день у К. М. начинался с 6-7 часов. Являлся он в кухню в полной готовности: умывшись, подчистившись. Иногда от него даже припахивало «духовым» мылом. Такой же аккуратности и чистоплотности он требовал и от своего помощника и всех «сторожей», когда они прислуживали в столовой. Начиналось с приёмки продуктов из складов: их приносил под его наблюдением его помощник Иосиф. В его производство входил следующий агрегат: большой котёл для варки различных супов, за ним «духовка» для доведения до кондиционного состояния котлет и прочих жарящихся изделий кухни и громадная плита, на которой можно было ставить котлы, сковородки и пр. За приведением всего этого аппарата в действие, т. е. за его отоплением, должен был следить Иосиф. С этого он и начинал свою работу.

Вдоль северной стены кухни, обращённой к Каме, расположен был длинный стол, на котором и была, главным образом, сосредоточена работа по заготовке полуфабрикатов кухни. За этим столом Иосиф «в поте лица» провёртывал на машинке гору мяса для котлет, а К. М. «колдовал» над созданием из него ажурных котлеток, зраз, а по субботам «божественных» голубцов. … За этим же столом К. М. шинковал для приправы супа или чего-либо жареного морковь, капусту. Прозаичное слова «шинковал» не выражало точно, что тут делал К. М. На самом деле его нож дробью выбивал самые разные мелодии, под которые можно было танцевать и мазурку и польку. В некоторых случаях морковка из-под ножа выходила в виде ажурных красных звёздочек.

Но главная арена у печи. Что только ни варилось в котле: суп мясной, с лапшой и без неё, лапша с белыми грибами, солянка из осетровых голов, гороховый суп с гренками по особому предложению П. Н. Серебренникова, уха и пр. Каши: рисовая, манная, каша-запеканка. Кроме мясных котлет – рисовые, картофельные. Какие оладьи готовил К. М. с вареньем, кутью и пр.! Нет, не обижали семинаристов питанием. В столовой под иконой висело расписание блюд, над которым работала целая комиссия: ректор, эконом, К. М. и консультантом – П. Н. Серебренников…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 167-168 об.




325


В очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «И вот наступал «генеральский» час обеда. Как только послышатся слова: «но избави нас от лукавого», двери в столовую со стороны кухни открываются, и верёвочкой входят в неё «сторожа» с супом, а потом с интервалом с котлетами, киселями и пр. «Хлебодар» всё время разносил на подносе хлеб. К. М. издали следит за ходом питания юношества. Были ли претензии к К. М.? Была претензия только раз: в лапше с белыми грибами оказались червяки. Поднималась, было, буря, но улеглась. В тревожные дни революции и после неё установлено было дежурство на кухне из учеников 4, 5 и 6 классов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 168 об.-169.




326


М. Горький в детстве работал буфетным посудником на пароходе, Смурый – герой его автобиографической повести «В людях».




327


В очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «т. е. во столько, во сколько ценился труд учителя в сельской земской школе» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 166.




328


В очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Ежедневно с кухни отправлялись в больницу больным и ректору [блюда] для пробы. Об этом обеде «на пробу» семинаристы замечали, что потреблял его Зибель, рыжий пёс ректора» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 169.

Там же: «Объём работы у К. М. снижался во время каникул, когда в семинарии оставалось немного учеников. Был случай, что в одни зимние каникулы оставшихся на каникулы учеников решили побаловать пирожками на вечере. Мероприятие это было вызвано тем, что епархиалки вперёд устроили вечер с пирожками, а в ответ на это и начальство семинарии тоже разрешило устроить в семинарии вечер с пирожками. К. М. не подкачал» // Там же. Л. 169 об.-170.

Там же: «К. М. один только мог вступать в разговор с ректором Добронравовым, а остальные, как только, бывало, увидят его подходящего к кухне, разбегаются. «Он», величественный и грозный, проходил на кухню и спрашивал: «Кирилл, не много ли съедают хлеба «сторожа»?

К. М. умел давать ответ по достоинству. К. М. позволял себе иногда и роскошь. Так, он сшил себе новые сапоги с лаковыми голенищами за 25 руб[лей], т. е. за свой месячный заработок» // Там же. Л. 170 об.




329


Там же автор добавляет: «Лет 5-6 тому назад [1960-1961 гг. – ред.] я опять случайно встретил эту Рассохину, и спросил её о К. М. Она сообщила мне печальную новость, что он скончался в Тюмени.

Кирилл Михайлович был самой колоритной личностью из всех моих знакомых из того круга людей, к которому он принадлежал. Он всегда был для меня примером человека энергичного, инициативного, могущего при любых условиях преодолевать социальные ограничения и пробить себе дорогу в жизни. Мир праху его!» // Там же. Л. 171.




330


В очерке «Иван Иванович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Иван Иванович был типичный мастеровой человек из городских мещан и отличался от «зимогоров». Одевался он уже по-городски: носил визитку и брюки, заправленные в голенища сапогов. Сапоги у него были с лаковыми голенищами. На голове летом у него была фуражка с лаковым козырем, а зимой шапка из мерлушки. Верхнюю одежду у него составляли суконное полупальто осенью и весной, а зимой шуба с суконным верхом и меховым воротником. Чаще его, однако, можно было видеть без шубы или пальто, но с рабочим фартуком спереди.

У И. И. была своя профессиональная гордость по отношению к «зимогорам» и он держался как-то обособленно от них. На обед и ужин он приходил в столовую, и здесь тоже старался не сливаться с массой «зимогоров» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 181-181 об.




331


Там же: «… точнее – над предбанником, а над самой баней жили «сторожа» // Там же. Л. 181.




332


В очерке «Сапожник» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор объясняет: «Среди семинаристов находились иногда желающие изучить какое-либо ремесло не с целью сделаться ремесленниками, а просто, потому что сами руки у них как бы просили работы, как говорят, «чесались». Это было здоровое явление и похвальное для юношей» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 68 об.




333


В очерке «Иван Иванович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Говорили, что у него в городе где-то была не то жена, или просто дама сердца, которая изредка приходила к нему, и он позволял себе выпить.

Главную работу И. И. приходилось выполнять во время наших летних каникул, когда производился широкий круг ремонтных работ. Мы наблюдали уже результат искусной работы И. И. за этот период времени» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 182 об.




334


Sictransitgloriamundi! – по-латински «Так проходит мирская слава!»




335


В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний имеется очерк «Михаил», в котором автор добавляет, что он ещё прислуживал в семинарской церкви: ставил свечи, производил уборку в ней. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 178-179).




336


Из очерка «Усиленная миссионерская деятельность в стенах семинарии» в составе «Очерков по истории Пермской духовной семинарии» в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» – отсутствует; информация о крещении корейцев добавлена автором в очерк о ламповщике Михаиле, который устраивал в семинарской церкви купели для их крещения. Кроме того, автор добавляет, что восприемниками при крещении выступали постоянные посетители семинарской церкви – купчихи, вроде вдовы семинарского старосты С. Е. Кусакина. (Там же. Л. 178-179).




337


Serovenientibusossa – по-латински «Поздно приходящим [достаются] кости».




338


В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется отдельный очерк «Иван Антонович», в котором в образе буфетчика семинарии автором представлен только Иван Антонович (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 172-173).




339


Персонажи из сборника рассказов И. С. Тургенева «Записки охотника»: «Касьян с Красивой мечи» и «Льгов».




340


В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора очерк «Кондратий» включает информацию и из очерка «В бане», который см. ниже (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 175-177 об.).




341


В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора – «Петя карявый» (Там же. Л. 183-185).




342


В очерке «Петя карявый» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Как на Петю влияла новая среда? Несомненно, в лучшую сторону: Петя как-то стал больше следить за собой – чище и аккуратнее одеваться, стал собраннее, и было заметно, что он стал на самом деле походить на «брата милосердия» желанием угодить больному…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 184 об.-185.




343


«Демон» – опера А. Г. Рубинштейна в трёх действиях, семи картинах, на либретто П. А. Висковатова, по одноимённой поэме М. Ю. Лермонтова.




344


В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется развёрнутый очерк «Яша», датированный «19/III [1964 – ред.] 5 ч. вечера» (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 70-79).




345


Некрасов Александр Иванович – письмоводитель правления Пермской духовной семинарии, мещанин г. Перми. Автор не указывает фамилию в «пермской коллекции», а в «свердловской» – указывает, но ставит под вопрос.




346


В очерке «Пермская духовная семинария накануне Октябрьской социалистической революции» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «По-прежнему работал в семинарии Scriba, «человек двадцатого числа» – Александр Иванович Некрасов (?). Человек угрюмый, не разговорчивый, двадцатого числа каждого месяца (день выдачи жалованья) он оживлялся, любил вспомнить старину и всегда при этом повторял, что он хорошо помнит по семинарии Александра Степановича Попова» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 123.




347


Кусакин Семён Епимахович (?-1908) – Пермский 2-й гильдии купец, староста семинарской церкви с 7 мая 1902 г. // «Пермские епархиальные ведомости». 1907. № 27 (21 сентября) (отдел официальный). С. 510.




348


Бывший до С. Е. Кусакина церковным старостой П. Д. Демидов не имел отношения к горнозаводской династии Демидовых.




349


В очерке «Трагическая смерть С. Е. Кусакина» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «С. Е. был членом организации «Михаила Архангела», т. е. сторонником крайнего реакционного течения среди консерваторов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 179 об.




350


В метрической книге Свято-Троицкой (Слудской) церкви г. Перми за 1908 г. имеется запись о смерти № 10: дата смерти – 29 января 1908 г., дата погребения – 31 января 1908 г. Имя умершего: Пермский купец Симеон Епимахович Кусакин, возраст – 47 лет, причина смерти – от огнестрельной раны. Погребение совершал Преосвященный Никанор, Епископ Пермский и Соликамский, с ректором семинарии протоиереем Константином Добронравовым и причтом церкви; на кладбище, в ограде Архиерейского дома. (ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 1021. Л. 114 об.-115).




351


Опера А. С. Даргомыжского на основе сюжета драмы А. С. Пушкина.




352


Успенский Александр Павлович (1890-?) – сын священника Шадринского уезда. Окончил Камышловское духовное училище по 1-му разряду 1905 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1911 г. «После Пермской духовной семинарии учился в Омском сельскохозяйственном институте и работал в нём. В 1930-1940-х гг. проводил комплексное исследование вод озера Эбейты Омской области на предмет строительства солеобрабатывающего предприятия и курорта на озере». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 6. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1281. Л. 45).




353


«Времена года» – известный фортепианный цикл П. И. Чайковского, состоящий из 12 характеристических пьес по месяцам года.




354


В оригинале стихотворения Ф. И. Тютчева (1803-1873):

«Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора —

Весь день стоит как бы хрустальный,

И лучезарны вечера…»




355


«Семинаристов же влекла сюда не только поэзия, а и самая что ни на есть житейская проза». (Примеч. автора).




356


В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Около вокзала воздух всегда был насыщен гарью от сожжённого каменного угля. Чаще, чем где-либо в другой части города, здесь встречались ученики железнодорожного училища в серых шинелях с зелёным кантом, потому что неподалёку от вокзала находилось их училище» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 15-15 об.



Техническое железнодорожное училище находилось на ул. Торговой (Советской), 3, 5, 7.




357


Там же: «Неподалёку от «загона», в ложбине, была городская баня, и около неё отвратительный воздух, поток грязной воды, что свидетельствовало о плохой заботе «отцов города» о санитарном его состоянии» // Там же. Л. 16.




358


Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Сколько греха было из-за него у семинаристов с начальством: посещать его не разрешали, а увлечение было такое же, как сейчас футболом на стадионе. Всячески ухищрялись пробраться в цирк: отпрашивались в театр, а шли в цирк. Были, конечно, и «болельщики», когда выступали борцы. Кумирами были борцы: Ваня Крамер, Фосс, великан, о котором говорили, что он ездил на двух поставленных в ряд извощичьих пролётках, и один индеец, который отличался поразительной ловкостью. Из акробатов славились братья Коврелис полётами в воздухе под куполом цирка» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 33-33 об.




359


«Рядом с садом была Мариинская женская гимназия – самая большая в Перми (с более 1000 учащихся). Гимназистки носили форму: коричневые платья». (Примеч. автора).

Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Когда в гимназии оканчивались уроки, то через этот скверик проходили гимназистки в коричневых платьях и среди них единственная представительница из казанских «князей» – Зиганшина, по поводу чего только можно заметить: «Чтый да разумеет» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 27 об.




360


«Сибирка» – главная улица г. Перми – [в] н[астоящее] в[ремя] Сибирская». (Примеч. автора).




361


В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Сибиркой» называлась не вся улица, а та часть её, которая начиналась от магазина Ольги Петровской и простиралась до дворянского собрания. Когда говорилось: «Я был на «Сибирке», или я пойду на «Сибирку», то под «Сибиркой» разумелась именно эта часть улицы, расположенная южнее площадки, на которой стоял старинный торговый ряд. Это было излюбленное место вечерних гуляний, флирта, знакомств и т. п. Слово «Сибирка» имело узко интимное значение, со специфическим оттенком смысла» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 28 об.-29.




362


Так в тексте, правильно – Терпсихора – муза танцев в древнегреческих мифах.




363


В очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «На Сибирской улице было дворянское собрание, в котором устраивались вечера танцев. Среди семинаристов были такие «джельтмены», правда, немногие, которые посещали эти вечера, открытые для всех. Их особенно занимало то, что по принятому этикету приглашение дам на танцы не обуславливалось знакомством, т. е. была полная свобода выбора. До революции 1905 г. на этих вечерах царила патриархальная тишина, спокойствие, так что эти вечера посещала знать города, даже члены губернаторской семьи» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 31 об.-32.




364


«На этой улице была частная женская гимназия Барбатенко, учащиеся носили платья синего цвета». (Примеч. автора).

Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «На «Сибирке» в частном доме была расположена частная женская гимназия Барбатенко. В своё время она была на славе как прогрессивное учебное заведение, потому, что гимназисткам преподавалась физкультура» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 31-31 об.




365


Там же: «Магазин Ольги Петровской … был единственным в городе книжным магазином. В нём же продавались учебники и канцелярские принадлежности: бумага, тетради, ручки и карандаши, благодаря чему в нём всегда было много учащейся молодёжи» // Там же. Л. 29.




366


Там же «За стеной магазина О[льги] Петровской к востоку в одном и том же здании с ним был магазин Ковальского, тоже единственный в городе по продаже колбасы, сосисок и пр. Над ним была квартира городского ветеринарного врача Якова Григорьевича Шнейдера. Мне удалось с ним познакомиться через Василия Ивановича Ракшинского, тоже ветеринарного врача по проверке качества мяса и мясных продуктов, в доме которого я одно время состоял воспитателем» // Там же. Л. 29-29 об.

Ковальский Василий Антонович – пермский купец, владелец дома на углу ул. Сибирской и Ленина (Покровской).

Из очерка «О гиматрии и нотариконе» в составе «Очерков по истории Пермской духовной семинарии» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «В юношеские годы Я[ков] Г[ригорьевич], еврей по национальности, чтобы получить высшее образование, крестился, т. е. перешёл в христианство. Это обстоятельство оставило в его душе глубокую травму: его мучила, очевидно, совесть за измену вере отцов. Будучи, очевидно с детства знакомым с талмудическими методами толкования библии, он стал применять эти способы толкования для успокоения своей встревоженной совести. Методы эти носили названия – гиматрия и нотарикон. Узнавши, что я учусь в семинарии и что в числе богословских предметов мы изучаем библию, Я. Г. возымел намерение познакомить меня, а если будет желательно – и моих товарищей с этими науками. И вот однажды мы группой человек в 8-10 отправились на квартиру Я. Г., которая находилась над колбасным магазином Ковальского. Я. Г. принял нас очень любезно. Было заметно, что ему было также приятно, что вот к нему пришли люди, которые заинтересовались его толкованием библии. Он кратко ознакомил нас [с] тайнами талмудических токований и на нескольких примерах продемонстрировал их применение. Существо одного из них, кажется, нотарикона состояло в том, что он брал какой-либо текст из библии и буквы этого текста заменял цифрами. Задача разгадки значения текста сводилась к тому, чтобы взамен этого текста подставить другой текст, сумма букв которого составляла бы сумму первого текста. Так, он задался вопросом: какова была судьба Каина, по библии – убийцы своего брата Авеля? Куда он девался? Я. Г. зачитал нам библейский текст, в котором говорилось о судьбе Каина. Это было небольшое предложение, туманное по смыслу. Затем он буквы текста заменил цифрами, установил сумму и стал подбирать текст толкования. Это была целая система проверивания и подстановки различных слов, замены букв цифрами, пока, наконец, он не объявил нам, что Каина за его преступление поглотила земля, и он скрылся куда-то в центре земли. Я теперь не помню точно, как путём такого же толкования он старался показать нам, как он оправдывал свой поступок – принятие христианства. При всей натренированности наших мозгов разными библейскими толкованиями, данный метод толкования не мог не показаться нам совершенно искусственным и нелепым. … Чего, чего только не вмешали тогда в себе наши юные головы! Но… temporamutantur, etnosmutamurinillis» [по-латински «Времена меняются, и мы меняемся в них» – Ред.]// ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 221-222 об.




367


Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Мы, семинаристы, любили заходить в читальню при публичной библиотеке – посмотреть иллюстрированные журналы. Откровенно говоря, нам больше нравилось то, что здесь нас принимали как взрослых, а нам так хотелось казаться таковыми…» // ГАСО. Ф. р-2575. Оп. 1. Д. 374. Л. 17 об.




368


Там же: «После Сибирской улицы и «Сибирки» любимым местом прогулок семинаристов была Кунгурская улица – проспект с аллеей лип. Эта улица начиналась у семинарии, и мы в неё входили прямо в тень от лип весной и осенью. На этой улице были расположены: Стефановская часовня, женский приют с кулинарной школой при нём и столовой – по левой стороне, если идти от семинарии, и кино «Мираж» – по правой стороне. Это кино было открыто уже после революции в 1910-1912 гг.» // Там же. Л. 33 об., 46.




369


«в день 1-е мая». (Примеч. автора).




370


«Учащиеся Епархиального женского училища носили форму: зелёные платья». (Примеч. автора).




371


trio – музыкальный ансамбль из трёх музыкантов-исполнителей, вокалистов или инструменталистов.




372


Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «В скверике стройные липы в жаркие дни давали освежающую от жары тень и настраивали на мечтательное меланхолическое настроение. Клумбы цветов украшали сад то в том, то в другом месте, а от цветов распространялся аромат. Когда же липы цвели, то липовый запах их цветов опьянял и кружил голову» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 27 об. Там же: «…а за сквериком, на углу библиотеки, всегда торговали пирожники с назойливым предложением пирожков с мясом и вареньем по пятаку за пару» // Там же. Л. 28.




373


В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора очерк называется: «Семинарские моды».




374


Мичков Василий Матвеевич (1894-?) – сын священника Осинского уезда. Окончил Пермское духовное училище по 1-м разряду в 1907 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1913 г. «В семинарии В. Мичков прислуживал в алтаре семинарской церкви и, обладая звучным тенором, выполнял обязанности канонарха. Происходил из состоятельной семьи, одевался хорошо, следил за своей внешностью. Общительный со сверстниками, младших, казалось, не замечал. Читал мало. Был вполне светским молодым человеком, любил танцевать, обучал танцами других семинаристов, имел многих знакомых в городе, бывал в семьях, руководил танцами на семинарских вечерах, дирижируя по-французски, хорошо пел. После семинарии учился в Казанской духовной академии. Был в Колчаковской армии. Его видели в Чите, когда бывшие колчаковские войска возвращались с Востока, после разгрома их. По словам его сестры М. М. Мичковой, он удрал за границу – в Китай, Японию». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 3. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1278. Л. 134-134 об.).




375


В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. П. старался привить семинаристами привычку скромно, но аккуратно, даже со вкусом, одеваться. Сам он в этом отношении подавал хороший пример, и, между прочим, никогда не стремился внешне блеснуть своими «заслугами» – различными знаками своего отличия» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 29 об.




376


Вскоре после окончания автором обучения, т. е. после 1909 г., т. к. при возвращении его в семинарию в 1914 г. семинаристы уже были не в сюртуках и тужурках разного цвета, как было раньше, а предстали автору в новом виде: в форме. Об этом автор сообщает в очерке «Об «очарованной» душе и неосуществлённой мечте…» в «свердловской коллекции» воспоминаний (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 412. Л. 66).




377


Ария Елецкого из оперы «Пиковая дама» П. И. Чайковского.




378


Поляков Савва Иванович (1898-1937) – сын священника Красноуфимского уезда. Окончил Пермское духовное училище в 1912 г. и 5 классов Пермской духовной семинарии в 1917 г. «Обладал красивым и сильным басом, участвовал в семинарском хоре и семинарских концертах (солист). Работал учителем в посёлке Сарана бывшего Красноуфимского уезда, до того был в армии». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 4. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1279. Л. 79-79 об.).




379


Ария дона Базилио из оперы итальянского композитора Джоаккино Россини «Севильский цирюльник».




380


Иваницкий Пётр Петрович (1890-?) – сын священника Соликамского уезда. Окончил Соликамское духовное училище по 2-му разряду в 1904 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1911 г. «Обладал красивым лирическим тенором. Усиленно занимался культурой своего голоса под руководством артистки Василенко-Левитон. С успехом участвовал в городских концертах, тем более в своих ученических. Обязательный участник квартетов и трио в составе Шестакова П., Ласина С. и Кузнецова К. и солист ученического хора». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 2. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1277. Л. 64).




381


Романс Владимира из оперы чешского и российского композитора, дирижёра Эдуарда Францевича Направника (1839-1916) «Дубровский».




382


Из оперы «Демон» А. Г. Рубинштейна.




383


Опера Дж. Верди «Аида» (1871).




384


Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Любопытно, что репортаж о постановках в театре в пермской газете «Пермские ведомости» (?) вёл тоже кончивший Пермскую семинарию Павлинов». (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 26 об.).

Из очерка «Об «очарованной» душе и неосуществлённой мечте…» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Среди семинаристов были парни, которые работали статистами на сцене. Они имели «счастье» ближе встречаться с «кумирами» и при случае даже чем-либо похвастаться из своей «деятельности». «Так, один из «таких», здоровенный детина, однажды объявил: «Ребята! Я вчера тащил Калиновскую со сцены за кулисы!» Лицо счастливца при этом сияло блаженством, как у кота, который хорошо полакомился чем-либо по воровской линии». (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 412. Л. 23).




385


Велизарий Мария Ивановна (1864-1944) – русская актриса, педагог.




386


Хохлов Павел Акинфиевич (1854-1919) – русский певец, баритон.




387


Шорштейн Константин Осипович (?-1922) – русский актёр и режиссёр.




388


Де-Вос-Соболева Елена Викторовна (1875-1945) – русская оперная певица (лирико-колоратурное сопрано) и педагог.




389


Борисенко Алексей Григорьевич (1868–1941) – оперный артист (лирико-драматический тенор), режиссер, педагог.




390


Хлюстин Гордей Давидович (1872-?) – артист оперы (лирический тенор) и режиссёр. Выступал в Перми в 1903-1904 и 1908 гг.




391


Комиссаржевский Фёдор Петрович (1838-1905) – русский певец (лирико-драматический тенор), музыкальный педагог.




392


Из очерка «Старая Пермь» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Хлюстин пять-шесть раз пел на «бис» «Куда, куда». У него же, по преданию, гимназистки-мариинки разорвали на части спавшую случайно с ноги калошу». (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 716. Л. 12-12 об.)




393


В очерке «Семинаристы-декламаторы» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Орлов… декламировал, например: «Как дело измены, как совесть тирана осенила ночка темна». Его амплуа были стихотворения с серьёзным содержанием» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 110.

Возможно, Орлов Александр – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1906 г.




394


В очерке «Семинаристы-декламаторы» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Сам он производил своей внешностью курьёзное впечатление: торопыга, вихристый, веснущатый – он вызывал улыбку и аплодисменты ещё до начала декламации. Он пользовался неизменным успехом как обладатель несомненного таланта» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 110-110 об.




395


Бакалдин Димитрий Александрович (1890-1918) – сын мещанина г. Екатеринбурга. Окончил Екатеринбургское духовное училище по 2-му разряду в 1904 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1910 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1914 г. В монашестве – Марк. Инспектор Пастырско-миссионерской школы им. Иоанна Кронштадтского в 1914-1918 гг. «В семинарии проявил себя убеждённым церковником и ярым проповедником, прислуживал в алтаре училищной церкви. В то же время отличался весёлым и общительным характером, на семинарских вечерах участвовал как декламатор, много танцевал и бывал распорядителем танцев. После семинарии учился в Казанской духовной академии, принял монашество – Марк. По окончании академии был пом[ощником] инспектора и преподавателем (раскола) в Пермской духовной семинарии. Скоро умер от туберкулёза». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 7. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1282. Л. 8-8 об.).




396


В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.




397


Топорков Николай Алексеевич (1892-1944) – сын священника Шадринского уезда. Окончил Камышловское духовное училище по 2-му разряду в 1907 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1913 г. «В духовном училище проявил себя как организатор игр «в солдаты» – проводил с учениками строевые занятия, гимнастические упражнения, смотры, причём все участники являлись в погонах, имея на фуражках красные с кокардой околыши. Играли также в бабки, лапту, городки. Во всех массовых играх обычно верховодил он, и его помощниками были: Архангельский В. А. и Топорков С. В семинарии Н. Топорков увлекался танцами, а потом ученической сценой. Сначала организовал драматический кружок в своём классе, ставили «Недоросль» Фонвизина, «Женитьбу» Гоголя, водевили Чехова. Позднее он был одним из руководителей семинарского театра, вместе с В. Слюнковым и С. Ермолаевым, и режиссёром. Исполнял он преимущественно комические роли, а главными его ролями были: Митрофанушка и Счастливцев. Помимо училищного театра он обучал семинаристов танцами, сам хорошо танцевал русского, на училищных вечерах был распорядителем танцев, был инициатором французской бороды среди соучеников, рекламировал японскую систему физкультуры и борьбы, увлекался цирком, театром, оперным и драматическим. По окончании семинарии Н. Топорков поступил учителем в деревню Саломатову бывшего Шадринского уезда. В 1916 г., чтобы избежать мобилизации в армию, пошёл в священники. Будучи в сане, уже при советской власти, организовал драматический кружок в селе, где служил. Потом он оставил сан и, переехав в Шадринск, поступил счётным работником в контору Гутана [Главное управление автотракторной промышленности – ред.]. Во всех коллективах, где ему приходилось работать, он создавал драматические кружки, неплохо выполнявшие разные пьесы. Женат был на учительнице Ольге Николаевне Колчиной. Умер в марте 1944 г. в Шадринске, сдало сердце». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 5. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1280. Л. 209-210).




398


В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.




399


Так же.




400


Флёров Иван Александрович (1880-?) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1900 г. Работал учителем в Ирбитском уезде.




401


Так в тексте.




402


В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.




403


В семейном фонде Богословских р-973 имеются воспоминания А. Н. Шишёва о подпольной библиотеке семинарии «Подполка» (1963 г.) (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 753, 754) и подпольном общеученическом журнале «Наши Думы» (1964 г.) (Там же. Д. 756).




404


В очерке «Полтора года моей жизни и работы в Перми» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор упоминает о В. С. Мухине в период 1914-1916 гг.: «Он же был помощником церковного старосты и звонарём» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 399. Л. 78.

Мухин Владимир Степанович (1896-1971) – окончил Пермскую духовную семинарию в 1916 г. «Работал провизором в Перми». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 3. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1278. Л. 154).




405


В очерке «Черты семинарского быта» в «составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «В те отдалённые времена ([1]900-тые годы) не принято было так обслуживать табакуров, как сейчас, когда папиросы продаются в упаковке пачками с художественными картинками, как, например, нынешние «Казбек»: тут тебе и Кавказ и всадник на коне, а покупали гильзы, скажем, «Катык», табак Кушнерёва и сами «натирали» табак в гильзы, и чтобы он не высыпался, затыкали ваткой. Но не всякому хотелось возиться с этим, когда не дорого можно было купить папиросы готовыми» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 66-66 об.




406


Там же: «Не высокого роста, скуластый, с бледным прямо как бы деревянным лицом, холодным взглядом, он ничем не увлекался: ни чтением книг, ни театром, ни, наконец, «смаками» (барышнями), как это было у его товарищей. С какой-то обречённостью он занимался своим «ремеслом» // Там же. Л. 66 об.-67.




407


Там же автор уточняет: «У ящика его парты висел массивный замок. Он не старался запрятать своё место среди других парт, а, наоборот, садился за такую парту, к которой удобнее подходить покупателю. Никто его не избирал на это «дело»: он сам себя выбрал, самопроизвольно, как цыплёнок выходит из яйца: купил у него папиросы кто-то первый, сказал другому, а потом, шире-дале потянулись и другие. Так «предприятие» и заработало и работало все шесть лет, которые он учился в семинарии» // Там же. Л. 67-67 об.




408


В составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора название очерка: «Сапожник».




409


Мичуринцы – последователи биолога и селекционера, создателя многих сортов плодово-ягодных культур Мичурина Ивана Владимировича (1855-1935).




410


Бирюков Аркадий Павлович (1892-1969) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1912 г. «Учился в Казанском ветеринарном институте. Ещё в семинарии и потом студентом он занимался дешёвым ремонтом обуви на своих соучеников, имея специальную обувную швейную машину (притом старую), чем и поддерживал своё существование. Из-за материальных затруднений и быть может из соображений избежать мобилизации в действующую армию Бирюков оставил студенческую скамью и поступил священником в с[ело] Шмаково бывшего Шадринского уезда, потом служил в с[еле] Катайском. Под воздействием революционных событий и имея некоторые материальные сбережения, Аркадий Павлович иерейство оставил, решил учиться, поступил на медицинский факультет Пермского университета и в 1925 г. окончил его по специальности педиатрия. Врачебная практическая деятельность Аркадия Павловича проходила в г. Шадринске. В то же время он с большим интересом занимался разведением фруктового сада на усадьбе своего дома. То и другое скоро привлекли к нему внимание горожан. Здесь он вторично женился, первая его жена померла ещё в студенческие годы. А. П. Бирюков один из пионеров зауральского плодо-ягодного садоводства, пропагандист, зачинатель и автор ряда книжек и статей по этой отрасли хозяйства. Он терпеливо размножал, облагораживал и лелеял новые сорта фруктов и ягод, рядом с яблонями, виргинской черёмухой и иргой закладывал опыты по выращиванию винограда, слив, абрикосов. Проводил различные опыты по скрещиванию, например – яблони с шиповником, вывел сорт целебной вишни, действие которой испытал на себе в 1946 г., когда был привезён домой с фронта полуживым. Из выведенных Бирюковым сортов яблок известны: Чехонте, Находка, Шадринское белое, Аркад Бирюкова, Дочь Украины, Зелёнка Бирюкова и др. Десятки сортов яблок, слив, вишни, даже винограда растут теперь во многих колхозных садах и государственных питомниках Зауралья и Сибири. Аркадий Павлович бесплатно рассылал по городам и сёлам страны бесчисленное количество черенков и саженцев. А. П. Бирюков заочно учился в Тимирязевской академии, затем в Мичуринском институте плодоводства. В 1923 г. побывал у И. В. Мичурина, беседовал с ним и имеет его отзыв о своей работе. Встречался с прокладывающими новые пути в развитии садоводства учениками на заседаниях и конференциях научных обществ, пленарных заседаниях Академии Наук, состоял с некоторыми из них в переписке. Начатую диссертацию в 1937 г. он не окончил, т. к. в 1941 г. ушёл на фронт. У него была огромная переписка с его разбросанными почти по всей стране корреспондентами. В пятидесятых годах в «Известиях» о нём сообщалось, что им прочитано шесть тысяч лекций по фруктово-ягодному садоводству в Зауралье и Сибири. К этому он сам добавил, что имеет тридцать пять истинных и верных его последователей по внедрению фруктово-ягодного садоводства в Шадринске – активистов-мичуринцев. Выйдя в 1958 г. на пенсию Аркадий Павлович (персональный пенсионер) продолжал оставаться в теории и на деле ревностным пропагандистом мичуринской мечты – продвинуть к северу, к суровой Сибири и на Урал достижения культурного садоводства. Скончался Аркадий Павлович в 1969 г. в Шадринске, оставив после себя городу заложенный им на общественных началах большой фруктово-ягодный сад, имеющий опытно-показательное значение. Совмещение своей врачебной профессии с любительским садоводством Аркадий Павлович оправдывал убеждением, что врач, тем более сибирский или в Зауралье, должен быть ревностным пропагандистом и зачинателем садоводства в своём крае: фрукты и ягоды помогают победить немало детских болезней, да и у взрослых тоже, вызываемых витаминозом. И он – врач подал личный пример этому». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 1. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1276. Л. 96-98 об.).




411


В очерке «Черты семинарского быта» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «У них был небольшой замкнутый и сильно законспирированный кружок «избранных». О деятельности его только просачивались иногда отрывочные и явно сильно преувеличенные сведения, которые передавались шепотом, вроде: «Ванька Максимов сегодня выиграл двадцать пять рублей». Речь шла, дай Бог, о какой-нибудь пятёрке или тройке, а молва увеличивала её до двадцати пяти. Он, Иван Яковлевич Максимов, считался лидером кружка, и пылкая фантазия семинаристов охотно придавала ему черты пушкинского Германа, увековеченного в опере «Пиковая дама» П. И. Чайковского. Да и сам он, вероятно, немного подражал оперному Герману, потому что волосы у него всегда были растрёпаны, как у Германа в момент появления его в игорном доме. Кружковцы играли на «интерес» в преферанс и вист где-то около чердака, пользуясь освещением церковными свечками. Эта игра их в стенах семинарии была ничем иным, как продолжением игры в домашних условиях за зелёным столом на вечерах в обществе их же родителей. Излишне было бы искать объяснения этому увлечению картами, задаваться вопросами: как, что, почему? Так повелось: играли деды, играли отцы, играли дети и, увы! этим же грешит теперь и весь род людской, в том числе и наше нынешнее поколение. Деятельность кружка была так законспирирована, что за всё время существования семинарии не было случая, чтобы кто-либо был «исключён» из неё по «картёжному» делу» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 69 об.-70 об.

Максимов Иван Яковлевич (1886-?) – сын священника Камышловского уезда. Окончил Камышловское духовное училище в 1908 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1914 г.




412


В очерке «Черты семинарского быта» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Чаще всего это были юноши в начальных классах, которые под влиянием домашних условий занимались выпивкой, … забывали об особенных условиях бытия в стенах учебного заведения и становились жертвами своей неосмотрительности. Так было!» // Там же. Л. 69 об.




413


В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора название очерка: «Жрецы мамоны».




414


Из очерков «Черты семинарского быта» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний, в «пермской коллекции» – отсутствует. (Там же. Л. 72 об.-73).




415


Из очерков «Черты семинарского быта» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора, в «пермской коллекции» – отсутствует. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 73 об.-75).




416


В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора название очерка: «Увлечение бальнеологией».




417


В очерке «Семинарское вече» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора – 1903 или 1904 (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 84).



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения